Завтра на Зальцбургском музыкальном фестивале состоится концерт оркестра "Моцартеум" вместе с оперными звездами Анной Нетребко и Юсифом Эйвазовым. За дирижерский пульт встанет Михаил Татарников — единственный российский дирижер, приглашенный в этом году принять участие в одном из главных событий в мире классической музыки. Накануне отъезда в Австрию "ДП" побеседовал с ним о том, легко ли играть без зрителей, чего не хватает российским оркестрам и как классика конкурирует с поп–музыкой в XXI веке.
Когда стало окончательно ясно, что вы едете в Зальцбург?
— Весь этот год было совершенно непонятно, что и как произойдет. Было столько отмен. У меня отменилась сентябрьская постановка "Снегурочки" в Парижской опере. Но это как раз совпало с приглашением в Зальцбург. В июне мне позвонил Юсиф Эйвазов и сказал, что концерт все–таки состоится. Чему я был безумно рад, потому что все–таки выступать на юбилейном Зальцбургском фестивале — это более чем важное событие. Это одно из сакральных мест для любого музыканта. Особенно для дирижеров. Русских дирижеров, которые приглашались на этот фестиваль, можно по пальцам одной руки пересчитать.
Потом мне позвонил Маркус Хинтерхойзер — интендант Зальцбургского фестиваля. Мои английские агенты стали договариваться по условиям. Огромную помощь оказал комитет по культуре Петербурга, "Ленконцерт" и много кто еще. Самым сложным в этом мероприятии оказалось понять — как технически добраться до Зальцбурга. В итоге я лечу через Стамбул с ночевкой в аэропорту, а оттуда в Вену. Впрочем, как я сразу сказал, если других вариантов не будет, то я туда пешком пойду. Или по Дунаю на лодке поплыву.
Там будут какие–то особые меры безопасности в связи с пандемией?
— Конечно. Вчера мне прислали правила поведения. Там все делятся на группы. Я принадлежу к "красной", так как нахожусь на сцене среди артистов. Каждый день у всех проверяется температура, и раз в 2 дня сдаются анализы на коронавирус. Надо иметь медицинскую справку за 72 часа. Есть и довольно забавные рекомендации. Как правильно чихать, например. Но в целом все очень строго и очень серьезно.
Как вы лично пережили период самоизоляции?
— Помню, сначала я пару месяцев просто наслаждался открывшимися возможностями. Выучил несколько опер новых, не торопясь читал произведения. Был момент остановки, который я считал очень полезным. Но теперь уже хватит и нужно начинать работать. А то есть опасность пересидеть. Я вижу, что есть потребность в классической музыке. Если вы посмотрите, что происходит, то очевидно, что мир становится более злым на всех уровнях. Это недостаток чего–то такого, что несет в себе в том числе классическая музыка. Недостаток духовной жизни, не побоюсь так сказать.
Перед самым началом самоизоляции вы успели выступить на фестивале в Новосибирске. В Зальцбурге зрители будут, а вот тогда пришлось играть перед пустым залом. Какие были ощущения?
— Да, у меня в Новосибирском театре отменилась постановка "Кармен". Я уже поехал в аэропорт, и тут мне сказали, что лететь не надо. Театры к тому моменту уже закрыли, а вот концертные залы еще нет. Как раз шел Транссибирский арт–фестиваль, организованный Вадимом Репиным. И я на нем смог выступить. Была организована трансляция по телевизору и в интернете. Насчет ощущений… Вы знаете, я все–таки спиной к зрителям нахожусь. И в процессе забываешь, что публики нет. Конечно, чего–то не хватает. Но все равно трансляция дает определенный настрой, нет ощущения, что ты на репетиции. Вот солисты, которые смотрят в зал, говорили, что у них ощущения были странные.
При прослушивании музыки довольно часто сильно отличаются впечатления от концертных записей и студийных.
— Да, разумеется. Даже температура в зале другая, когда он полный. Сейчас записи становятся крайне рафинированными, все склеивается из маленьких фрагментов, тщательно вычищается. А раньше все писалось огромными кусками. И часто можно найти даже заметные огрехи в исполнении. Вот прямо сейчас мне в голову пришло: запись третьей части Шестой симфонии Чайковского в исполнении оркестра под управлением Караяна. И там удар тарелок на две доли позже, чем надо. Такой ляп, что просто страшно! Но он его оставил. Потому что писалось все большим куском. И по форме со всеми этими несовершенствами часто получалось интереснее, чем современные "гладкие" записи, по которым порой даже сложно понять концепцию, настроение того или иного исполнителя.
Как вам кажется, классическая музыка сейчас популярнее в Европе или в России?
— Европа Европе рознь. Албания — тоже Европа. Конечно, в каждой стране есть свои традиции. Во Франции одна публика, в Италии — другая. Отличается публика, которая ходит на оперу и на симфонические концерты. Я бы сказал, что в России на концерты классической музыки ходит больше молодых людей.
В Европе билеты дорогие, молодым на них часто не хватает денег. А пенсии во многих странах позволяют приобретать билеты.
У нас это становится модным и будет становиться еще более модным. В наш век всего цифрового, неживого, нарисованного, ненастоящего живое исполнение, живой звук становятся необходимыми, интересными и нужными для людей.
При этом классику все же воспринимают как искусство, обращенное в прошлое. В XIX веке симфоническая музыка реагировала на актуальные события, отражала пульс жизни. Сейчас поп–музыка это делает, а классика воспринимается скорее как музей искусства.
— Чтобы выиграть конкуренцию у классической музыки, любому жанру нужно просуществовать столько же, сколько классическая музыка. Она уже все выиграла. Конечно, в наше время классика не будет популярна так же, как футбол. Но она всегда вызывает уважение. Это живое искусство, там нельзя спрятаться, нужно быть профессионалом.
Может быть, не происходит событий, достойных того, чтобы классическая музыка на них отзывалась? Да, популярная музыка реагирует на все, но мы же в большинстве случаев забываем через 5 лет, как она отреагировала и на что. Сейчас даже The Beatles плохо помнят уже. Я сам не битломан, но хорошо знаю их историю и с удовольствием слушаю. Они же правда классно пели! А сейчас при помощи технологии можно подтянуть голос любого человека. Можно тембр менять и так далее. Происходит какое–то измельчение, уходит профессионализм. Раньше популярную музыку представляли Уитни Хьюстон, Фредди Меркьюри.
Есть впечатление, что в российской классической музыке просто не хватает хороших менеджеров. Из–за чего она вынуждена зависеть от государства.
— У нас неплохая государственная поддержка, это правда. В Европе многие оркестры вынуждены закрываться из–за нехватки денег. В Америке все делается на деньги спонсоров, там нет участия государства. Но чтобы привлекать спонсоров, нужно, чтобы им это было выгодно. И если они поддерживают театр или оркестр, то должны за это получать, например, налоговые льготы.
Да, нужны менеджеры. Причем этим менеджером должен быть человек, интегрированный в мировую музыку. Чтобы он элементарно знал, как правильно программку напечатать, чтобы это не выглядело нелепо. Но и музыкант должен думать о том, как он выглядит на сцене. Не забывать, что он не только часть коллектива, но и личность.
Иногда приходишь на концерт оркестра, а там сидит музыкант в нечищеных ботинках. И его не очень хочется слушать.
Ну обычно говорят, что это из–за маленьких зарплат.
— Чтобы почистить обувь, большая зарплата не нужна. В оркестре рядом могут сидеть два человека — у одного обувь чистая, у другого грязная. Хотя платят им одинаково. Дело в отношении и самоощущении.
