Понятно, откуда растут ноги у идеализации советского прошлого, но она отнюдь не безобидна.
Когда я в очередной раз слышу про "лучший в мире советский пломбир", то уже не реагирую. Я детство провёл за границей, там было мороженое в рожках на три шарика, я выбирал: скажем, фисташковое, банановое, шоколадное. После этого тающий липкий кирпичик советского пломбира в двух сопливых вафельках в сознание не заходил. Лучшее в мире. Угу. Что там ещё по списку лучшего? Лучшее в мире бесплатное образование? Когда я на первом курсе МГУ зашёл в научную библиотеку и спросил, что почитать из Фрейда и Шопенгауэра, мне ответили, что эти книги разрешено выдавать не раньше четвёртого курса, и то — по письму научного руководителя… Увы: мой университет не был лучшим в мире университетом, а библиотека не была лучшей в мире библиотекой.
Я понимаю, откуда у идеализации советского прошлого растут ноги, но эта идеализация отнюдь не безобидна. Это попытка на фоне личного заката — когда уже совсем рядом старость, край жизни, смерть — показать и доказать, что ты не напрасно жил, а тех доказательств, что под рукой, недостаёт. Недостаёт сложившейся жизни, которой можно гордиться, — или успешной, развитой, уважаемой всеми в мире страны. И ты отчаянно вцепляешься в спину прошлого, как Иван–царевич — в спину серого волка, как Иванушка–дурачок — в спину Конька–горбунка: лишь бы спасли! Плевать, что под тобою волк, который схрумкал в ГУЛАГе гору внучек и бабушек.
Почему я эти умиления по поводу прошлого считаю довольно опасными? Да потому, что они оправдывают то, чего следует стыдиться. "Особый путь" — будь он хоть русский, хоть турецкий — обычно означает всего лишь оторванность от передовых стран, да ещё с яростным желанием доказать, что они никакие не передовые. Поэтому из особого пломбира неизбежно вытекает и особая духовность, славная тем, что подразумевает тюремный срок за свободное слово.
Умиление прошлым — одна из причин, что "особые" страны век за веком ходят по одному и тому же кругу. Бродский был травим точно так же, как перед тем травили Солженицына и как сейчас травят Алексиевич. На дне этой круговой колеи — несостоявшиеся судьбы, а за рулём едущей по колее машины — те, кто смертельно боится потерять руль. И счастье для участников движения по кругу возможно лишь в воспоминаниях, но не в реальности. Это не только моё наблюдение. Вы же в лучшей в мире школе читали Некрасова, "Кому на Руси жить хорошо"? Так кому? Ни–ко–му. Ни крестьянам братьям Губиным, ни купчине толстопузому, ни царю. Пелевин то же самое выразил ещё язвительнее, сказав, что смысл русской цивилизации состоит в переработке солнечной энергии в народное горе.
Да, я настаиваю, что идиллизация и идеализация прошлого не безобидны. Идиллические воспоминания о советском лете в Крыму вылились в одобрение аншлюса Крыма. Конечно, прекрасный "Артек" снова наш, взвейтесь кострами! Однако рубль сложился вдвое, у России в мире снова слава империи зла, в Крым не заходит ни один чужеземный корабль, не прилетает ни один иностранный самолет, а жителю не получить ни в одном европейском консульстве визы.
Но признать это — означает сказать: "Мы, моё поколение и я лично совершили чудовищную ошибку. Мы виноваты. По этой причине мы хоть и не лишены права на коллективное воспоминание, но лишены права на коллективное умиление. Простите нас, если сможете".
Я понимаю, что коллективный запрет на умиление сейчас невозможен, поскольку означает и коллективную ответственность. Более того: чем хуже будут в настоящем идти дела, тем больше людей будут за прошлое цепляться. Но никто не мешает положить конец умилению в индивидуальном порядке.
В конце концов, белорусы в какой–то момент перестали, похоже, умиляться отеческой заботе батьки, колосящимся нивам, спеющей бульбе, вообще всему этому колхозу "Светлый путь" — и тем самым сформировали запрос на перемены. Дав себе шанс выбраться из колеи.
