Фестиваль "Золотая маска" в Петербурге.
Хотелось бы считать эту заметку оберегом. Мол, слово не воробей, вылетело — так пусть реальность изволит соответствовать. Вручение премий "Золотая маска" прошло онлайн. Между тем офлайн-гастроли пока ещё пробиваются через эпидемические кордоны. В том числе в Петербург. "Антигону" Михаила Бычкова и Воронежского камерного театра с блеском показали в БДТ в начале ноября. Теперь надо держать кулачки, чтобы приехали свежеиспечённые золотомасочники — "Дети солнца" новосибирского театра "Красный факел" в постановке Тимофея Кулябина и "Серёжа" Дмитрия Крымова из МХТ.
Два очень разных спектакля обращаются к классике столетней давности. В одном случае — не слишком обласканная театралами пьеса Горького, в другом — наше всё, "Анна Каренина" Льва Толстого.
Оба режиссёра подошли к текстам без пиетета. Горького для Тимофея Кулябина почти полностью переписала Ольга Федянина, изящно вставив в самые велеречивые монологи фрагменты речей Стива Джобса, безжалостно исключив из игры всех второстепенных "людей из народа", холерный бунт и прочие приметы начала XX века. Её "Дети солнца" — русские экспаты в Стэнфордском общежитии, празднующие наступление миллениума.
Дмитрий Крымов самолично исключил из инсценировки Облонских, Левина и Китти, зато вставил фрагменты "Жизни и судьбы" Василия Гроссмана и текст Льва Рубинштейна "Вопросы", специально написанный для постановки. В центре событий здесь, как и следует из названия спектакля, сын Карениных Серёжа — кукла–марионетка размером с восьмилетнего мальчика.
У Дмитрия Крымова — кинематографический "реализм" с киношным же, артхаусным смешением разных времен (и локаций) в одном кадре. Простите, на одной сцене. У второго — лирический ретроцирк, эдакий театральный балаганчик. При этом у обоих получается смешно. По крайней мере, поначалу.
"Дети солнца" — острохарактерный портрет тех, кто к началу 2000 года дожил до сознательного возраста и перебрался из России в Штаты. Забавных попаданий — море. Ничего не замечающий вокруг себя программист Паша Протасов (Павел Поляков) уткнулся в модный толстенький полупрозрачный маковский монитор. Его хромая сестра Лиза (Ирина Кривонос) страдает от ПТСР, даже в петербургской психушке успела полежать: она жертва теракта в московском метро 1996 года. Вагин (Константин Телегин) из художника стал модным фотографом, Мелания Кирпичева (Екатерина Жирова) самым естественным образом обратилась бывшей женой криминального авторитета, а потом вдовой американского богача–старикашки. Ну и так далее.
Вся компания отмечает Новый год, включив российский телеканал, — под аккомпанемент знаменитого ельцинского "Я устал, я ухожу", а потом и первого путинского поздравления после боя курантов (к счастью, без звука). Любовные перипетии, полностью следующие лекалам Горького, разыгрываются в четырёх бедно обставленных комнатах общежития. Каждая из них выкатывается на рельсах и закатывается обратно в тень, когда действие в ней иссякает. А нередко и не иссякает: часы на мониторах показывают разное время. Бывает, что в одной локации–комнате Лиза предчувствует самоубийство своего ухажёра Чепурного (Андрей Черных, получил "Золотую маску" за лучшую мужскую роль второго плана) и бьётся в припадке, а в другой Чепурной ещё жив и распрекрасно беседует с Вагиным.
Вся эта увлекательно устроенная машинерия — сценическая и актёрская — связывается в один, но крепкий узел эмоций: тревога перед лицом (не) наступивших катастроф, страх потери, ощущение хрупкости человеческих связей и жизни как таковой. Согласимся, очень и очень внятные нам сегодняшним чувства.
В сердце "Серёжи" Дмитрий Крымов ("Золотая маска" за лучшую работу режиссёра) тоже поместил тему потери. Только разворачивается она медленно и с массой забавных околичностей. Анна Каренина (Мария Смольникова, "Маска" за лучшую женскую роль) то лепечет какую–то чепуху, то выпускает квадрокоптер из чемодана, то цепляется платьем за сценические конструкции и виснет на них так, что её надо снимать оттуда.
Каренин (Анатолий Белый) с самого начала является с развесистыми рогами на голове и позвякивает бубенчиками. Посреди кавалькады экстравагантных сцен вдруг прорастает Гроссман. Каренина тянет руки к уже реальному худому мальчику–подростку, сидящему на кровати, потом надевает платок словно из военных 1940–х, превращается в измученную горем мать из "Жизни и судьбы".
Что дальше — увидите сами. Если будущее не подведёт.
