30лет назад на референдуме по вопросу сохранения Советского Союза победили сторонники единства СССР. А через несколько месяцев Советский Союз распался. Первый и единственный в истории СССР всенародный референдум, закончившийся так триумфально для его организаторов, абсолютно ни на что не повлиял. Как такое могло произойти? Почему тогдашняя власть не смогла использовать референдум и его результаты для того, чтобы сохранить страну? Ведь не было ни майданов, ни Интернета — ничего из привычного нам инструментария "оранжевых" и прочих революций, свергающих режимы сегодня.
17 марта 1991 года вопрос в бюллетене референдума был таким: "Считаете ли Вы необходимым сохранение СССР как обновлённой федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности?"
Варианты ответа: "Да" или "Нет". Из 185,6 миллиона граждан, имевших право голоса, проголосовали 148,5 миллиона. 113,5 миллиона (76,43%) ответили "Да", то есть высказались за сохранение СССР. Сегодня результат этого референдума кажется единственно возможным. А как могло быть иначе, когда на этот результат работала вся бюрократическая машина, оба центральных телеканала, только и имевшихся у подавляющего большинства жителей страны, все ведущие газеты?
Тем более не обошлось без иезуитства в формулировке вопроса. Ведь Союз в то время у многих ассоциировался не только с могуществом державы, но и со сверхцентрализацией, с всепроникающей властью компартии, неуёмным диктатом идеологии. А суверенность воспринималась как независимость и свобода. Отказаться было практически невозможно.
Тогда зачем нужен был этот референдум и почему всё произошло так, как произошло? Референдум решено было провести после так называемого парада суверенитетов. С ноября 1988 года по декабрь 1990–го парламенты всех (!) 15 союзных республик приняли соответствующие декларации. Российская Федерация, кстати, не была исключением. Стало понятно, что Советский Союз в существовавшей форме спасти не удастся. Референдуму надлежало оформить какой–то иной способ совместного существования. Или просто потянуть время. В случае силовых решений это был повод сослаться на мнение народа для их оправдания.
Прибалтийские республики, а также Армения, Грузия, Азербайджан отказались проводить этот референдум. Проходившее на их территории голосование проводилось в воинских частях, на предприятиях или там, где в основном проживало русское население. Полноценные республиканские комиссии (окружные и участковые) были созданы только в девяти республиках. Но и в них это был референдум либо с поправленным главным вопросом (как в Казахстане, сделавшем упор на равноправии суверенных государств), либо с дополнительными вопросами.
Так, в России голосовавшим на референдуме выдавались ещё бюллетени с вопросом о введении в РСФСР поста президента. Зачем России свой президент, если она не собирается быть самостоятельной, было непонятно. Москвичи дополнительно отвечали на вопрос о проведении прямых выборов мэра столицы. То есть тоже хотели самостоятельно определять власть. На Украине в бюллетенях был второй вопрос: "Согласны ли Вы с тем, что Украина должна быть в составе Союза советских суверенных государств на основе Декларации о государственном суверенитете Украины?" И результаты по второму вопросу были выше, нежели по первому (общесоюзному).
Ещё в декабре 1990 года Верховный Совет СССР в целом одобрил предложенный Михаилом Горбачёвым проект нового Союзного договора взамен действовавшего с 1922 года. 15 августа 1991 года в газете "Правда" была опубликована окончательная редакция Договора о Союзе суверенных государств. В ней, в частности, говорилось: "Государства (а никакие не республики! — Ред.), образующие Союз, обладают всей полнотой политической власти, самостоятельно определяют своё национально–государственное устройство, систему органов власти и управления".
Получается, что референдум изначально был фикцией. Советский Союз был обречён. И не только потому, что люди хотели свободы и демократии, — этим, наверное, можно было как–то управлять. Советская элита (партийная, советская, полу– и чисто криминальная) увидела возможность получить ресурсы в частную собственность (а значит — законные деньги) и возможность передавать всё это по наследству. И остановить её не мог уже никто. Да и региональные (республиканские) элиты, получавшие при развале Союза в свою собственность целые государства, тоже были готовы на всё.
Сегодня, вспоминая распад Советского Союза, кто–то говорит о предательстве, кто–то о глупости. Кто–то — ностальгирует. Президент России не так давно назвал это крупнейшей геополитической катастрофой ХХ века. Есть и те, кто видит в этом абсолютную закономерность. Думается, всё это было.
Но есть ещё опыт, ещё один вывод, который не принято педалировать. Он касается взаимоотношений элиты и общества. Элиты — как управляющего класса, прослойки, сословия (можно называть как угодно). Как некой части общества, как бы случайно оказавшейся в нужное время в нужном месте. Вывод этот столь же банален, сколь и циничен. Любые социальные, экономические или политические преобразования, в том числе — реформы или революции, проводятся (либо — используются) элитой в собственных интересах. И ничьих больше. Если на это есть хотя бы один шанс — он будет реализован. Добавить можно только то, что элиты в подобной ситуации могут быть и чужими.
