Он основал "Коммерсантъ" и "Сноб", принципиально не фотографируется и не дает интервью. Для "Делового Петербурга" Владимир Яковлев сделал исключение.
Судьба дала Владимиру Яковлеву карт–бланш: если ты собирался
стать журналистом в 1980–е, то родиться в семье Егора Яковлева (в разное время
главный редактор "Московских новостей", председатель ВТРК, потом — "Останкино")
означало то же самое, что схватить птицу удачи за хвост.
Но Яковлев–младший стал брендом российской журналистики
независимо от своего именитого папы. В 1989 году он основал "Коммерсантъ", в
1998–м его продал и отправился путешествовать. Точно известно, что 6 лет он
занимался йогой на Ибице. В 2007 году Яковлев вернулся в Россию и вместе с
миллиардером Михаилом Прохоровым создал медиагруппу "Живи!", основным проектом
которой сейчас является журнал "Сноб".
"ДП": Вы человек, которому второй раз удалось добиться успеха. Хотя
считается, что бизнесмен зачастую удачлив только в одном проекте. Получается, у
успеха есть формула?
Владимир Яковлев: Я думаю, формула успеха кроется в
профессионализме. Если говорить о журналисти
ке, то в понимании того, в чем ее
основной принцип.Читайте также:
Экс–менеджер корпорации Сергея Бодрунова скупает газеты
Способность сделать значимое интересным — вот то, что
отличает профессионального журналиста от непрофессионального. Я очень люблю эту
формулировку и считаю, что она правильная. И по большому счету эта формула —
быть профессионалом в своем деле — применима к любому бизнесу.
"ДП": Отмотаем временную ленту назад. Не страшно было уходить из
бизнеса? Многие боятся и на несколько недель его оставить. Вы же отошли от дел
почти на 10 лет…
Владимир Яковлев: Нет, не страшно.
"ДП": Какой аргумент дал спокойствие и уверенность?
Владимир Яковлев: Дело давнее, а я, если честно, не люблю
возвращаться к прошлому. "Коммерсантъ" — хороший проект, успешный, красивый. Я
им занимался, пока мне было интересно и пока он нуждался во мне. Потом он вырос
и смог существовать вполне самостоятельно.
"ДП": Когда решили вернуться в медиабизнес, была уверенность, что все
получится, или все–таки сомневались?
Владимир Яковлев: Смешной вопрос (смеется). У любого
человека, когда он начинает проект, есть уверенность и сомнения. У меня,
конечно, в большой степени была уверенность, она есть и до сих пор. Вообще–то я
вернулся в страну не из–за медийного бизнеса, а потому, что у меня заболел отец.
И уже потом, собственно, стал осматриваться и думать, чем заняться.
Я думаю, у меня было преимущество. Возникло оно более или
менее случайно и заключалось в том, что почти 8 лет меня не было в стране,
поэтому я мог видеть те вещи, которых другие не могли уже видеть — в силу
привычности для них происходящего. Вот поэтому, наверное, и была
уверенность.
"ДП": Название журнала — "Сноб", с вашей точки зрения, не
отпугивает?
Владимир Яковлев: Нет, мне так не кажется. Парадоксальные
названия, которые вызывают эмоциональную реакцию у читателя, которые
запоминаются — как парадокс, они очень хорошо работают. Лучше назвать проект
"Сноб" и тем самым заставить думать о названии, чем назвать, например,
"Солнышко". Интересно ведь, когда люди читают название журнала и думают: а сноб
ли я? И если да, то почему?
"ДП": А вы — сноб?
Владимир Яковлев: Название "Сноб" не существует само по
себе, без девиза проекта: "Никогда не говорите, что вы не сноб. Утверждать это —
уже снобизм".
Конечно, я сноб. Но это не означает, что я этому рад.
Перестать быть снобом довольно трудно. Поэтому при выборе: сказать "я сноб" или
"я не сноб" — предпочту сказать "я сноб". Потому что, если скажу, что нет, это
будет означать лишь то, что я докажу, что я — сноб.
"ДП": В чем основные проблемы российской журналистики и почему вы
считаете, что у нее "фантастические возможности"?
Владимир Яковлев: Проблемы российской журналистики связаны с
тем, что в течение последних 10 лет рекламный рынок был сильно перегрет. В
результате мы попали в ситуацию, когда огромный процент доходов издания
(значительно превышающий западные стандарты) составляла реклама. На российском
рынке до кризиса это было более 90%. Нормальное соотношение зависит от издания и
составляет где–то 75–85%.
Перегретый рынок рекламы привел к тому, что рекламодатель
сталь основным заказчиком издания. Соответственно, читатель стал расходной
статьей. Когда много рекламы, зачем нужно много читателей? А если не нужно,
зачем нужны качественные журналисты? А непрофессиональным журналистам можно мало
платить.
Так и произошло. В итоге за последние 6–8 лет журналистика в
России на уровне письма, мягко говоря, чрезвычайно сильно пострадала. Людей,
способных делать по–настоящему серьезную, качественную журналистику, осталось
очень–очень мало. И это в большой степени связано с деньгами. Если посмотреть на
западные расценки, они несравнимо выше московских, не говоря уже о
российских.
Вторая часть проблемы заключается в том, что по тем же самым
причинам российская журналистика потеряла связь с читателем. Если взять не
совсем массового, желтого, читателя, а интеллектуального и задаться вопросами о
том, что эти люди любят, что хотят читать, как для них писать, чтобы материал
вызывал эмоциональную реакцию, как писать, чтобы читатель идентифицировался с
материалом, то сейчас вряд ли в России кто–либо даст правильный ответ.
Принято говорить, что тиражи российских бумажных изданий
падают из–за распространения Интернета. Это неправда. Люди не подписываются на
издания не из–за Интернета, а потому, что издания неинтересные. Так было всегда,
так есть и сейчас.
Возьмите тиражи сходных изданий на Западе, где Интернет
намного доступнее, чем у нас, — они несравнимо превышают тиражи российских
изданий. На порядки. Найти эту прерванную связь с читателем — очень важная
история. В том числе для рекламы, потому что вопрос эффективности рекламы для
частных СМИ — это, безусловно, вопрос самого ближайшего будущего.
Я не думаю, что мы еще раз когда–нибудь вернемся в то время,
когда были только механизмы, работающие на рекламу, и не было механизмов,
работающих на читателя. И я этому очень рад.
"ДП": С точки зрения жанров за какой журналистикой будущее? Вы
говорили, что время информационной журналистики проходит.
Владимир Яковлев: Да, проходит. Школа информационной
журналистики появилась потому, что это была простая и понятная идея, которой
можно было легко обучить людей, в том числе непрофессиональных журналистов. Она
была нужна обществу, где всем "голодно", где можно делать бутерброды или быстро
варить простой суп, потому что такой подход позволяет сделать всех сытыми, а
большего и не требуется.
Информационная журналистика — пример простого рецепта, когда
нужно задачу решать быстро.
Когда информационный голод проходит, когда общество более
или менее становится стабильным, у людей формируется совершенно иное отношение к
происходящему вокруг них. Это уже не отношение голодного человека, это отношение
человека, который хотел бы пойти в ресторан и там хорошо и вкусно поесть.
Чтобы накормить таких людей, требуется значительно больший
профессионализм. И разница между информационной журналистикой и той, которая
становится все более востребованной сейчас, примерно такая же, как между
поваром, который кормит голодных людей, и поваром, который готовит для
притязательных и искушенных клиентов. Информация сегодня интересует все меньше
людей. Читатель хочет интересных мнений, оценок, нестандартных поворотов сюжета
и тому подобного.
"ДП": По вашему мнению, этот кризис поменяет сознание российских
бизнесменов?
Владимир Яковлев: Конечно. Вы же сами видите, что кризис
меняет людей. Все становятся как–то спокойнее с точки зрения своих трат. Вокруг
появляется больше здравого смысла.
"ДП": Вы согласны с тем, что российский бизнес по большому счету
социально безответственен и живет только сегодняшним днем?
Владимир Яковлев: Я бы не выделял бизнесменов в отдельную
нацию. Давайте говорить вообще о людях, населяющих эту страну.
Огромный процент российского населения живет без будущего —
с точки зрения инвестиций, с точки зрения своих накоплений и так далее. И это
неслучайная история. Причина тому — психология, которая формировалась весь
прошлый век, на протяжении нескольких поколений. Люди привыкли к тому, что на
внешнюю ситуацию в нашей стране нельзя полагаться, что она может измениться в
любой момент. Должно смениться не одно поколение, чтобы поведение людей
изменилось.
"ДП": Как вы говорили, аудитория "Сноба" — это так называемые global
russians. Что это за парни и какова их система ценностей?
Владимир Яковлев: На протяжении многих лет для успешных в
своей профессии русских интеллектуалов выбор заключался в следующем: быть совком
или стать иностранцем. Те, кто уезжал из страны, чаще всего это делали, чтобы
больше никогда сюда не вернуться и перестать быть совками, а стать
американцами/французами/англичанами, то есть принять корни и культуру тех стран,
куда они переехали.
Последние 5–10 лет формируется совершенно иная модель
поведения. Это модель поведения человека, который легко живет одновременно и в
России, и в других странах и при этом не пытается перестать быть совком или
стать иностранцем.
Он остается человеком со своими корнями, со своей культурой,
которую бережет и не хочет разменивать — вне зависимости от того, живет ли он во
Франции, в Лондоне, в Нью–Йорке или в Москве. Это человек, который принимает
международную систему ценностей, но при этом развивает собственные культурные
корни. Таких людей уже довольно много. Я вообще считаю, что сейчас происходит
процесс объединения европейской и российской систем ценностей.
"ДП": А даст ли существующая политическая система развиться в стране
европейским ценностям?
Владимир Яковлев: Здесь вы вступаете в зону предсказаний, а
предсказания — дело неблагодарное.
"ДП": Демократия в России возможна?
Владимир Яковлев: Конечно, безусловно, однозначно. Когда?
Сложный вопрос. Это не сказка, что Россия сложная страна. Россия — страна,
которая имеет определенную историю, и притвориться, что этой истории нет,
довольно трудно. Демократия — это не просто строй, а еще и менталитет людей,
которые живут в стране. В большей степени менталитет. И чтобы сложилась
демократия, он должен поменяться, а это не делается на раз–два–три.
История знает много примеров, когда люди — я не имею в виду
Россию — притворялись, что их менталитет не тот, который есть на самом деле.
Ничего хорошего из этого никогда не получалось.
"ДП": Ваши сотрудники сказали, что ваши любимые темы для общения —
путешествия и философия жизни. К тому же вы практикуете тибетский буддизм.
Вопрос, может быть, глупый, но тем не менее. В чем смысл жизни?
Владимир Яковлев: Вы хотите, чтобы я серьезно ответил на
этот вопрос? Если отвечать честно и серьезно, то я не знаю, в чем смысл жизни.
Но я для себя понял одну очень важную вещь.
Для меня в течение многих лет религия и духовность были
альтернативой мирской жизни. Мне всегда казалось, что на одном берегу есть
мирская жизнь, а истинный духовный рост — на другом и происходит он в уединении,
отшельничестве.
Важным открытием для меня было то, что этого
противопоставления на самом деле не существует. То, что принято называть обычной
жизнью, — не меньшая школа духовности, чем монастырь. А может быть, и большая. И
с этой точки зрения смысл жизни, вероятно, в том, чтобы этой жизнью жить. Жизнь
устроена так, что она учит вас. И если вы открыты, то этот процесс
происходит.