Даниэль Ольбрыхский: Он оттопчет мне все ноги

Наблюдательность — одно из профессиональных свойств актера. Личное общение с Путиным чем–то пополнило вашу копилку?

— В 2007 году мне присудили премию "Верю. Константин Станиславский", которую вручают во время Московского кинофестиваля. До этого ее получали Джек Николсон, Мерил Стрип, Жерар Депарьде, а после меня Изабель Юппер, Катрин Денев и другие — каждый год один иностранный актер становится лауреатом. А Владимир Путин, который тогда еще в первый раз был президентом России, — очень хороший знакомый президента фестиваля и моего друга Никиты Михалкова. Никита мне сказал, что Путин не может быть на церемонии закрытия, где вручают эту премию, но хотел бы меня поздравить. И я специально для этого приехал на 3 дня раньше, потом вернулся на съемки в Польшу и снова приехал уже на закрытие. Путин нас принимал у себя на Рублевке. Он хорошо играл президента огромной страны, совершенно вжился в образ. Вел себя спокойно, скромно…

А с точки зрения актерской органики?

— Он держится очень органично — видно, что уже привык. У него был отличный первый учитель Анатолий Собчак — когда–то и мой хороший друг, я встречался с ним в те 2–3 раза, когда приезжал в Петербург. Но Путина на тех встречах не было, во всяком случае я его там не помню… А во время этого приема в Москве он что–то симпатичное говорил о фестивале, о российско–польских отношениях. У меня была приготовлена с собой книжка, которую я написал о Высоцком, ее перевели и издали на русском языке. А у нас проблема была такая: в Польше несколько иронично относились к тому, что Путин никак не мог приехать в Варшаву. Другие президенты были, и наш тогдашний президент Квасьневский был в Москве, но Путин — никогда. И у нас шутили на тот счет, почему он к нам не хочет. Так вот, я, вручая книгу, сказал: "Высокоуважаемый пан президент, это о моем друге Владимире Высоцком, наверное очень известном вам человеке, книжка не тяжелая, читается легко, так что, думаю, она подходит, чтобы взять ее в самолет по пути в Варшаву". Он улыбнулся и ответил: "Пан Даниэль, по дипломатии вам пятерочка, даже с плюсиком".

Вы много снимались в исторических фильмах. Как отличить искреннее желание художника высказаться об истории своей страны от спекуляций для решения сегодняшних политических задач?

— По–моему, это зависит от таланта художника. Всегда. От его ума, кончено, тоже, но в первую очередь — талант. Все картины такого рода, в которых я участвовал, построены на хороших исторических романах. Анджей Вайда снял фильм по роману Стефана Жеромского "Пепел", где Жеромский очень жестоко судит эпоху Наполеона: у него горький взгляд на поляков, любивших Наполеона, воображая, что он думает об освобождении Польши, и шедших за ним почти как слепые.

И Вайда с такой же горечью смотрит на историю. А Ежи Гофман экранизировал знаменитую трилогию Генрика Сенкевича "Огнем и мечом", "Потоп" и "Пан Володыевский" — я играл во всех трех фильмах. У Сенкевича все не совсем так, как это было на самом деле исторически, но он писал, чтобы поддержать сердца поляков, когда Польша в XIX веке не существовала, была разделена. А Гофман снимал, когда Польша существовала, но не была до конца свободной, а сидела в социалистическом лагере, где доминировал Советский Союз, поэтому он был больше в ритме Сенкевича, воспевавшего победы поляков в XVII веке. У этих выдающихся режиссеров разное отношение к истории, поэтому они обращались к разному материалу.

Но вот сейчас упомянутый вами Никита Михалков занимается откровенной идеологической пропагандой — художник может быть искренен в этом?

— Я не настолько в курсе дела. Знаю, что он очень близок с вашим президентом Путиным, поддерживает его. Но думаю, что талант он не потерял — с талантом ничего нельзя поделать. Когда он что–то снимает, он снимает прекрасно. Хотя взгляды у нас совсем разные, как и у него с его родным братом Андроном Кончаловским — они всегда спорят между собой об отношении к политике и вообще к миру. И мы с Никитой часто спорим, даже открыто — в журналах. А с Андроном я почти во всех отношениях согласен. Но они оба — невероятно талантливые люди, и мне куда более интересно их творчество, их картины и спектакли, чем их политические взгляды. У Никиты я снимался, а Андрон поставил в Варшаве "Короля Лира" со мной в главной роли.

Шаляпин говаривал: "Даром только птички поют"…

— Он так сказал?

Да, отказываясь от предложения выступить где–то бесплатно.

— Его друг великий польский пианист Артур Рубинштейн, ставший потом и моим старшим другом, рассказывал мне о Шаляпине — думаю, да, он действительно мог так говорить, это в его характере.

В ваших интервью часто речь идет о деньгах: "хорошо заплатили", "на этих съемках удалось заработать столько, что хватило на дом…" и т. д.

— Но я ничего другого делать за деньги не умею. Разве что мог бы быть инструктором верховой езды.

А можете вы согласиться работать бесплатно?

— Я много раз так работал. Но, конечно, не в кино — если бы я позволил себе по много месяцев сниматься бесплатно, моя семья умерла бы с голоду. Но и во Франции, и в Польше было несколько случаев, когда я соглашался участвовать в фильме за половину или даже четверть своего обычного гонорара. Всегда в контракте было оговорено, что если фильм вернет вложенные деньги, то мне доплатят, — однако такие картины очень редко приносят деньги. Я делал это, чтобы поддержать талантливых молодых режиссеров. А в концертах, которые собирают средства на какую–то благотворительную цель, я каждый год выступаю, и довольно часто, — читаю стихи.

Что может заставить вас отказаться от работы, сколько бы за нее ни предлагали?

— Только две вещи: совсем дурной сценарий и совсем дурной режиссер. Если я вижу идиотически написанный сценарий или встречаю режиссера и понимаю, что вместе этот танец не будет нами исполнен, потому что он оттопчет мне все ноги.