Сергей Шнуров поговорил с "ДП" об успехе "Лабутенов", балансе искусства и бизнеса и о том, что в российских предпринимателей он верит больше, чем в российскую науку.
В интервью деловому изданию журналист и герой всегда обращаются друг к другу на вы. Но из комментария Сергея Шнурова, который он сделал в социальной сети, можно понять, почему в данном случае мы отступили от этого правила.
"Пару дней назад со мной связался старинный приятель, человек широких взглядов и взаимоисключающих интересов. Боксер–литератор… Сергей Князев. Попросил интервью для "Делового Петербурга". Я его тысячу лет не видел и с радостью согласился. Встретились, поболтали. Сегодня он мне прислал текст. И знаете, что я вам скажу? Это, сука, лучшее мое интервью за многие годы. Резко и точно. Как в боксе".
У твоей страницы в Instagram сотни тысяч подписчиков.
— Миллион сто.
При таком раскладе получается, что журналисты тебе не нужны в принципе.
— С одной стороны, это так, с другой — если тебя снимают для обложки GQ, с журналистами общаться все равно будешь.
Ты сам ведешь свой блог?
— Конечно. Ты же видишь, сколько там орфографических ошибок.
Ну, может, ты свою пресс–службу поднатаскал — косить под твою манеру.
— Нет, конечно. Подобные вещи я не доверяю никому. Кто может изложить мои мысли, кроме меня? Понятно, что это можно подделать. Но зачем делать копию, если есть оригинал?
Тебя не тяготит собственное присутствие в Сети?
— Почему это меня должно тяготить? Если я ввязался в драку, я не размышляю об этом, а просто рублюсь. К тому же это не работа. Иногда в сутки на Instagram у меня уходит час, иногда целый день. Но могу и неделю не заходить.
Только что я пролюбил почти полтора миллиона. Я должен был разместить два поста по просьбе одного водочного бренда, за каждый платили 700 тыс. Но сначала все как–то времени не было, а потом забыл.
Кем ты себя больше ощущаешь сегодня — бизнесменом или артистом?
— Это просто ярлыки. Всякий художник до эпохи романтизма должен был быть сам себе продюсер. Леонардо да Винчи — это художник или бизнесмен? А Микеланджело?
Сумасшедший успех "Лабутенов" тобой просчитывался?
— Конечно, всякий раз хочешь, чтобы проект выстрелил. В данном случае это была сумма усилий плюс везение. Над сценарием работали очень долго. Аранжировку переписывали раз пять. Кастинг был бешеный. Исполнительницу главной роли выбрали, отсмотрев 200 человек. Я, правда, к этому отношения не имел. Этим занималась режиссер Аня Пармас. Но выход клипа к открытию выставки Ван Гога в Москве я не подгадывал.
Сколько сейчас стоит группа "Ленинград"?
— Не знаю, правда. Всем этим ведают директор и администратор. Я живу как спецназовец, мне присылают эсэмэску: "Завтра в 10 в аэропорту" — я собрался и приехал. Где концерт, когда, за сколько — этим занимаются компетентные люди, и вполне профессионально, я себе голову этими подробностями не забиваю.
Концертов в кризис намного меньше стало?
— Их стало больше. Чем людям еще сейчас, в кризис, заниматься — ходить на концерты. Это правильно.
У тебя не возникает эмоциональной усталости от твоих занятий, нет ли желания все бросить?
— Группа "Ленинград" всегда существовала не благодаря, а вопреки, мы пробивались, как одуванчик сквозь асфальт. Почему же сейчас я должен все бросить? Мне это по–прежнему очень интересно. Да и чем заниматься еще, кроме этого?
Этого я не знаю, но помню, как поразила меня фраза одного актера: "Мне делается плохо при одной мысли, что я до старости буду выходить на эту сцену".
— Актеры несчастные люди, они обречены всю жизнь произносить чужой текст. Сцена для меня не главное. Сцена — это только часть жизни.
На госслужбу никогда не приглашали?
— А зачем я там?
У тебя уникальный опыт менеджмента, в частности управления талантами.
— И где такой опыт на госслужбе может быть нужен? Зачем государственной службе таланты?
Таланты, может, и не нужны, но человек, умеющий с ними обращаться, — безусловно. Например, в Министерстве культуры.
— Министерство культуры в России появилось в том виде, как мы его знаем, насколько я помню историю, только в 1917 году в виде Министерства просвещения под начальством Луначарского. До этого как–то обходились. На мой взгляд, лучше бы Министерства культуры не было вообще. Оно не нужно ни для чего.
У тебя никогда не возникало желания эмигрировать?
— Никогда. Зачем? Я здесь родился, все здесь знаю. Винни–Пух для меня — это Леонов. Никаким другим я его представить не могу. Хотя сейчас у "Ленинграда" примерно 20% концертов проходит за границей — я имею в виду дальнее зарубежье: Германия, Америка. Не говоря уже про Эстонию, Латвию, Казахстан.
На Украину приглашают?
— Постоянно. Но последние 2 года не ездим туда, естественно.
Почему?
— Кто бы тебя ни пригласил, где бы на территории Украины ты ни сыграл, это будет однозначно воспринято как политический жест. Ты либо за одних сыграешь, либо за других. Мне бы этого не хотелось.
Партии "Ленинград" и тебя лично не ангажируют в преддверии выборов?
— Как ты себе это представляешь? Неизвестно, в какую сторону я отобью этот мяч. Микрофон–то у меня. Неизвестно, что я спою. Я бы не рискнул на их месте.
Не звали во вторую серию "Дня выборов"?
— Нет. Я и первую–то часть не видел, хоть там и снимался. Мне все эти смехуечки не нравятся.
С какой социальной группой ты связываешь будущее страны? В кого ты веришь?
— Хотелось бы верить в русскую науку, но почему–то в нее не верится. Наверное, такой группой могут быть предприниматели. Настоящие, которые созидают. Проблема в том, что созидателей не очень много. Но они есть, я таких встречал. Я занимаюсь сейчас рестораном и общаюсь с фермерами в Ленинградской области. Многие очень толковые и основательные.
Качество фермерских продуктов тебя удовлетворяет?
— Этот рынок только встает. Глупо рассчитывать, что сразу все здесь будет отлично. Кто–то цены задирает в отсутствие конкурентов, у кого–то качество заваливается. Но должно пройти время, прежде чем все наладится.
Франшизу "КоКоКо" (ресторан, который принадлежит Сергею и Матильде Шнуровым. — Ред.) не собираетесь продавать?
— Это невозможно тиражировать. Как невозможно тиражировать "Ленинград". Физически возможно, конечно, но это будет потеря качества. Хотя для публики что тот ресторан, что этот — неважно. Это как для инопланетянина футбол и баскетбол — одна игра, люди бегают с мячом.
Молодых артистов продюсируешь?
— Я не вижу в этом перспективы.
А если появится гипотетический второй "Ленинград"?
— Группа как феномен — это уже закончилось. Точно так же никакой роман не произведет сегодня того впечатления, которое производила книга 30 лет назад. Не этим нужно заниматься. Просто роман или просто песня — это никому не нужно.
Но ты же по–прежнему много читаешь.
— Я осколок советской самой читающей в мире империи. Я читаю не потому, что за этим будущее, а потому что не могу избавиться от этой привычки, как не могу бросить курить.
Что из книг в последнее время произвело наибольшее впечатление?
— Давнее исследование "Хлыст" Александра Эткинда. Прочтя Эткинда, я понял, что все эти подвижники русского рока — это главы сект. А сам русский рок — классическое сектантство со всей его атрибутикой.
Пример Бориса Гребенщикова, записавшего альбом с помощью краудфандинга, тебя не вдохновил?
— Нет. Мне это претит. Нет у тебя денег на машину — не покупай. Нет средств записать альбом — не записывай.
Я уверен, что у Гребенщикова такие деньги найдутся. Это элемент промо, полагаю, такая игра.
— Я не хочу играть в такие игры.
Гребенщиков всю жизнь экспериментировал со стилями: панк, джаз, регги, русское народное. Твой товарищ Леонид Федоров из "АукцЫона" то в группе играет, то в сопровождении контрабаса. Ты не планируешь такие вылазки? А то "Ленинград" 15 лет работает в одном жанре…
— Жанры разные, метод один. Как по системе Станиславского: ты можешь ставить драму, а можешь — комедию. Леня Федоров занят музыкой, я занимаюсь синтетическим искусством. Просто музыка — это неинтересно. То время кончилось. С контрабасом, с симфоническим оркестром, повторюсь, с чем угодно — оно кончилось. Это припарки мертвому.
Драматический театр как сфера осуществления себя тебя не интересует?
— Не очень. Если придет новый Брехт, который в канонические элементы имплантирует нечто чужеродное, и от этого появится что–то принципиально новое — это меня заинтересует. Но Брехта нет.
Ты один из немногих публичных людей, кто не призывает жертвовать кому–то на лечение, не основывает фонды, не участвует в благотворительных сборных концертах… Между тем твоя хорошая знакомая Авдотья Смирнова — один из активистов фонда помощи аутистам…
— Я помогал, конечно, Дуне и ее фонду "Выход". Мы много разговаривали с ней об этом, но я под диктофон об этом говорить не хочу. Есть античное представление о славе, в том числе о славе благотворителя, как о бессмертии.
И есть христианское представление: "Когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была втайне". Я предпочитаю второе. Я противник публичной благотворительности, я ее ненавижу.
