У юристов появляется все больше дел, связанных с защитой бизнеса от уголовного преследования. За круглым столом "ДП" юристы и полицейские обсудили имеющуюся судебную практику.
Практика защиты бизнеса от уголовного преследования (White collar crime, WCC) переживает бурный рост: у давно действующих юридических фирм за последний год он составил сотни процентов. Росту косвенно способствовало государство, спустившее на все уровни фискальных, правоохранительных и административных органов сигнал бороться за наполнение бюджета и против его опустошения, и как следствие появилось множество кейсов в практике WCC.
"ДП" собрал за круглым столом юристов, а также представителей профильных подразделений ГУ МВД по Петербургу и Ленобласти, чтобы обсудить судебную практику и выяснить, чего ждать в будущем.
Иван Ильюшихин, управляющий партнер «Ильюшихин и партнеры»:
Реально громких уголовных дел уровня Аль–Капоне или ЮКОСа, связанных с налогами, давно не было. Сейчас дела связаны в основном с фирмами–однодневками, и тут я должен признать качественную работу правоохранителей, которая нам позволяет выделить сегмент тех дел, за которые стоит браться, и тех, за которые браться не нужно.
Проблема мне видится здесь в другом. Я имел опыт работы в налоговой полиции еще под началом Георгия Полтавченко. С точки зрения тактики оперативно–разыскных и следственных действий мне нечего посоветовать коллегам. Но есть проблема в правоприменительной практике. Потому что постановление пленума Верховного суда (ВС) от 2004 года по ст. 198 и 199 УК — это не документ, каким он должен быть, а такой очень плохо написанный конспект. Первый же его пункт — "общественная опасность заключается в том, что в бюджет не поступают налоги". Логично. Но беда в том, что, например, НДС — налог косвенный. И суммы, которые я определяю к перечислению в бюджет, складываются с учетом вычета. А если было незаконное, несвоевременное или чрезмерное предъявление вычета, но при этом общая сумма налога все равно не образуется? Ты уже все равно не должен, но часть вычетов снимут. Это уклонение? На мой взгляд, нет. Хотя были ситуации, когда следственные органы это квалифицировали по ст. 199. С чего? Непонятно. Или другой вопрос: ст. 46 НК устанавливает шестимесячный срок для обращения взыскания на денежные средства, потом на имущество и далее на обращение в суд налоговым органом с целью взыскания недоимки. Пропустили этот срок — все. Там есть восстановление срока, но это все–таки исключение. Дальше что? С одной стороны, я этот налог не заплатил, в бюджет он уже точно не поступит, потому что нет возможности. Это уклонение?
И таких вопросов на самом деле возникает много. К сожалению, решаются они топорно: есть декларация, там чего–то, наверное, не так, и вот ст. 199, а дальше разберемся. Для себя я пытался найти выходы, и у меня их только два: либо все–таки вернуться к формированию определенного специализированного отдела в ОБЭП (я имею в виду — того, что был в налоговой полиции, где специалисты высокой квалификации помогали следственным органам), либо все–таки взаимодействовать — и нормативно это прописать — с налоговыми органами. Потому что специалисты именно в регулятивных правоотношениях находятся все–таки в налоговой, следствие имеет дело уже с охранительными нормами, наказывать или не наказывать — оно решает по результатам налоговой проверки.
Обращу также внимание на чрезмерное, на мой взгляд, использование такой меры пресечения, как заключение под стражу. Я не буду вспоминать дело господина Михальченко (глава холдинга "Форум". — Ред.), где ущерб меньше 2 млн рублей, а залог на 100 млн.
Налоговым органам никто не запрещает работать с документами и с данными, которые были получены в ходе оперативно–следственных действий, и, соответственно, в суде на весь этот период — год с лишним или больше — мы решаем вопрос о том, прав налогоплательщик или нет. И если в течение всего этого времени директор компании, который, возможно, эти декларации даже не подписывал, но ВС определяет его как субъекта правонарушения, находится под стражей — это перебор. Нефтяники нашли способ борьбы с такого рода вещами: они платят все в бюджет и потом уже разбираются. Но это нефтяники. А те, у кого обороты бизнеса меньше, — им тяжело. Им остается доказывать каждый раз следственным органам, что можно обойтись другой мерой пресечения.
Карина Епифанцева, юрист Апелляционного центра:
Я бы хотела обсудить статью "преднамеренное банкротство". У нас есть единственный пример, когда в отношении руководителя возбуждено уголовное дело по ст. 196. Имеются подозрения относительно объективности органов в данном деле. Обычно даже арбитражный управляющий может сколько угодно ходить с бухотчетностью, с финанализом, с заключением о преднамеренном банкротстве — и ему очень сложно даже при наличии всех этих документов возбудить дело.
А тут кредитор обращается с заявлением, не имея ни отчетности, ни финанализа с соответствующими выводами, и следователь сам, по своей инициативе возбуждает дело по 196–й. Практика вопиющая. Ведь эти нормы всегда считались мертворожденными, по ним за десятилетие было один–два приговора. Впрочем, в нашем деле из ст. 196 выделили ст. 159, то есть все равно мы приходим к расширенному составу "мошенничество", который легче в плане доказывания, с какой бы статьи ни начинали дело.
А есть еще ст. 195 — "неправомерные действия при банкротстве". Она еще более мертворожденная, чем 196–я. У нас была ситуация буквально в этом месяце: конкурсный управляющий принимал имущество должника, бывший руководитель этому препятствовал, но в итоге предоставил доступ в помещение. Там было нетранспортабельное оборудование. Экс–руководитель продолжал пользоваться оборудованием, так как управляющий не мог находиться там постоянно. Потом экс–руководитель стал по принципу "так не доставайся же ты никому" вредительствовать. Управляющий ставил пломбы, фиксировал их срывы, пытался инициировать дело по факту препятствования его работе. В правоохранительных органах он встретил полное непонимание. Максимум, что можно сделать, — это прийти в органы, когда будет причинен реальный ущерб, и заявить что–то более существенное с позиции органов. Ничего существенного в воспрепятствовании деятельности арбитражного управляющего они не видят. Мы, наоборот, призываем к большей активности. Потому что считаем, что здесь только в совместной работе арбитражного управляющего и правоохранительных органов мы сможем быть эффективными и в том числе пресекать такие действия.
Что касается давления правоохранительных органов на бизнес — оно имеет место не в каждом случае проявления их активности. Нужно четко разграничивать работу органов вообще и работу их в интересах конкретных лиц с коррупционной составляющей. Например, когда правоохранители используются кредиторами для давления на должников — с этим нужно бороться.
Впрочем, в наше время кредиторы используют не только такие методы для погашения задолженности, но и откровенно силовые. У нас был недавно случай, когда в деле о банкротстве было утверждено мировое соглашение с дисконтом 80%, а один из кредиторов не согласился, пришел к должнику, проколол колеса его машины, пригрозил физической расправой и сказал: гаси долг весь целиком. Правоохранительные органы сработали на стороне должника: кредиторам было разъяснено, что лучше действовать в рамках правового поля.
Александр Кудряшов, адвокат Балтийской коллегии адвокатов им. А. Собчака:
У меня складывается впечатление, что позиция правоохранительных органов сводится к тому, что если практики по каким–то статьям нет, то и возбуждать дела по ней не стоит. У судов нет понимания, как их рассматривать, у нас нет понимания, как действовать. И никто эту практику строить не хочет. Но юристы и адвокаты, которые обращаются с такими заявлениями, они–то как раз и хотят эту практику строить, для того чтобы в дальнейшем, например, противоправные действия бывших руководителей при банкротстве как–то пресекались и не оставались безнаказанными.
Потому что любой правонарушитель, перед тем как что–то сделать, наверняка поинтересуется, а что ему за это будет. И если он понимает, что нет никакой судебной практики, которая бы его остановила, он спокойно это делает и ему никто помешать не может.
И мне видится необходимым как раз пытаться выявлять такие ситуации, помогать, содействовать построению такой практики.
Юлия Канунникова, юрист Legal Studio:
Наша фирма ведет сопровождение клиентов по вопросам, связанным с правовой защитой в сфере экономической безопасности, так как они часто возникают в рамках гражданско–правовых отношений. При рассмотрении гражданских дел мы периодически усматриваем признаки недобросовестных действий контрагентов в отношении наших клиентов. По некоторым кейсам складывается мнение, что правоохранительные органы проводят проверки по "наводке" должников, которые таким образом пытаются уйти от исполнения своих обязательств перед кредитором.
Вмешательство правоохранительных органов затрудняет работу компании клиента, наносит материальный ущерб и подрывает деловую репутацию: вместо осуществления нормальной финансово–хозяйственной деятельности менеджменту приходится заниматься урегулированием вопросов с правоохранительными органами.
Владимир Романовский, директор Института проблем предпринимательства:
Практика защиты бизнеса от уголовного преследования выросла, причем кратно. Но налоговая и кредитная темы отнюдь ее не исчерпывают. Наоборот, большая часть резонансных расследований и уголовных дел — это то, что как раз чаще не связано ни с налогами, ни с задолженностью. Таких примеров много, даже не буду их называть.
Не претендуя на всеохватность нашего опыта, мы видим, что практически за каждым делом стоят реальные нарушения. При всей нашей любви к нашим клиентам, мы понимаем, что начинать работать с юристами и консультантами следовало бы раньше. До возбуждения уголовного дела.
В последние 2 года юридическая индустрия, обслуживающая защиту бизнеса по уголовным делам, пополнилась большим количеством новых компаний, которые раньше этим не занимались. До сих пор это была чисто тема адвокатов. Консультанты занимались сопровождением хозяйственной деятельности. Вхождение консалтинговых юридических фирм в этот рынок услуг связано не только с резким увеличением объема работ, но и с тем, что эти работы стали многокомпонентными.
Игорь Елисеев, управляющий партнер G3:
Рынок изменился. С одной стороны, бизнесмены стали чаще обналичивать деньги, платить меньше налогов, а с другой — для нас очевидно, что пошла команда сверху более жестко работать. Причем проблемы у наших клиентов возникают не на уровне главка или следственного комитета, а на уровне районных ОБЭП, которые приходят по конкретным юридическим лицам, обналичивающим компаниям. Таких визитов стало больше в несколько раз. Эта проблема есть, но из этих историй практически ни одна не доходила даже до возбуждения дела. Ведь как уходят от налогов? Перечисляют деньги за какие–то услуги, товары и т. д. И даже если у контрагента ничего нет, директор номинал, доказать, что поставок реально не было, сложно. На уровне районов эти вопросы не решаются.
Другая сторона медали — когда клиенты приходят и говорят: наш контрагент не исполнил обязательства, он мошенник, давайте возбудимся. Но там мошенничества нет. Не было умысла похитить. Прокуратура и следствие очень жестко относятся к таким ситуациям, в беспредел я не верю.
Сергей Прокудин, начальник 9–го отдела ОРЧ №10 (по налоговым делам) ГУ МВД по СПб и ЛО:
Я бы не сказал, что у нас возбуждаются дела для профилактики и тем более что по этим делам применяется заключение под стражу. Были случаи при ликвидации преступных сообществ, связанные с НДС. Но это мошенничество, это выкачивание денег из государства, а не предпринимательская деятельность.
По поводу того, что громких дел нет: от каких сумм они должны начинаться, чтобы быть громкими? Возбуждается достаточно много уголовных дел, где ущерб оценивается от 50 млн рублей, в том числе в отношении каких–то бесспорных налоговых правонарушений, как, например, неуплата НДФЛ. Это не косвенный налог, а тот налог, который организация должна рассчитать, удержать и заплатить в бюджет. И таких организаций много. Недавнее возбуждение — достаточно крупная организация, ущерб свыше 100 млн рублей. Основной признак — это личная корысть лиц, которые удерживали, но не перечисляли в бюджет, — тоже был установлен. Соответственно, эти 100 млн не были заплачены не из–за того, что в компании все плохо, а они пошли на какие–то личные нужды учредителей. К тому же с 2003 года, с момента перехода налоговой полиции в милицию, а потом обратно в полицию, всегда существовал документально–проверочный отдел, который включал специалистов–ревизоров. И сегодня он также их включает. И ни одно уголовное дело по налогам не может быть возбуждено как минимум без исследования документов этими специалистами. Если нет выездной налоговой проверки, обязательно будет исследование, где специалисты–ревизоры выскажут свое квалифицированное мнение, которое они готовы отстаивать в суде.
Вы говорите, что увеличилось количество уголовных дел в части налогообложения. Но полтора года назад были внесены изменения в УПК, в соответствии с которыми возбуждение уголовного дела возможно без решения налогового органа. Мы вернулись обратно к тому порядку, когда возбуждают дела по материалам, которые мы наработали сами, а не получили из налоговой инспекции. Мы провели комплекс оперативно–разыскных мероприятий, закончившихся изъятием документов. Раньше с момента проверки до возбуждения дела могли пройти годы. Теперь это происходит гораздо быстрее — оттого и видимость всплеска.
Максим Лопатин, замначальника 3–го отдела ОРЧ №10 (по банкротствам) ГУ МВД по СПб и ЛО:
Наше подразделение занимается кредитно–финансовыми преступлениями: ст. 176 (незаконное получение кредита). В основном мы занимаемся взаимоотношениями между юрлицами. По этой статье за полгода было возбуждено всего четыре дела. Как правило, эти юрлица открывали кредитные линии в крупных банках и начинали процедуру банкротств. Заемщики, чтобы не возвращать кредитные средства банку, как раз при помощи юридических организаций, которые им в этом помогают, организовывают все эти фиктивные банкротства.
Схематично это выглядит так: юрлицо подает в банк пакет документов на кредит. Кредиты даются на длинный период, до 15 лет, и в какой–то момент организации перестают платить кредиты. У нас сейчас кризис везде, в том числе и в банковской отрасли. И банк их спрашивает: в чем дело? У вас отчетность была просто шикарная, почему не платите? И подают заявление в наше подразделение. Мы начинаем изучать документы, выясняем, что цифры надутые, в балансах дыры, и уже на основании этого квалифицируем уголовные дела. Но есть дела и в отношении банкиров. Так, например, 3 недели назад было возбуждено уголовное дело в отношении бывшего сотрудника Рускобанка.
