Наименее кровавая революция в России случилась 25 лет назад. Однако она имела колоссальные последствия для российской цивилизации. Историк Лев Лурье объясняет, что принес народу августовский путч 1991 года.
Ровно 25 лет назад случилась четвертая по счету в XX веке русская революция. Наименее кровавая, без большой гражданской войны, имевшая колоссальные последствия для российской цивилизации.
В советское время провозглашали: величайшее событие русской истории — Красный Октябрь. Мне кажется, что Трехцветный Август еще судьбоноснее. За четверть века без больших жертв Россия изменилась кардинально. Нам может не нравиться всепроникающая коррупция, неслыханный разрыв в доходах, алармизм, ложь официальных СМИ, несменяемость власти. Но отрицать невероятный цивилизационный прорыв последних десятилетий невозможно.
В 1991 году россияне в один момент превратились в метафорических сирот. Коммунистические власти играли роль взрослых по отношению к гражданам, с которыми принято было обращаться как не в слишком благополучной семье с детьми малыми: кое–как кормить, одевать, давать нагоняй, если сильно разбалуются. И вот — начальство ушло, папу с мамой лишили родительских прав.
Не привыкшее к самостоятельности большинство оказалось в отчаянном положении. Особенно пострадали послушные: они привыкли к указаниям начальства. Много проще правонарушителям, которые и так привыкли рассчитывать только на себя: халтурить, не жить на одну зарплату, они умели не купить, а "достать".
После 1991–го твердо установился принцип "хочешь жить — умей вертеться". Тонные учрежденческие дамы, проводившие время на службе за чаепитиями и вязанием, отправились в Турцию за кожаными куртками и в Китай за маечками. Их сыновья, типичные прежде герои фильма "Плюмбум", стали за прилавки огромных вещевых рынков. Началось время Чичваркина и Тинькова.
Стресс 1990–х был огромен и сравним, пожалуй, только с потрясениями 1860–х после освобождения крестьян, когда "распалась цепь великая, распалась и ударила — одним концом по барину, другим — по мужику". И большинство советского среднего класса и значительная часть поместного дворянства — от реформ проиграли. В ельцинские годы, как во времена Достоевского, Авдотьи Раскольниковы вынуждены были отдавать себя презренным Лужиным, а по городам и весям скакали безумные скоробогачи Рогожины.
Реформы 1860–х привели не только к стрессу и хаосу. Крепостная Россия покрылась железными дорогами, резко увеличилось число гимназистов и студентов, доля горожан в населении страны. Но по–настоящему роль Александра II оценили только потомки. И мы, оглянувшись на пройденные четверь века, видим не только руины.
Англичанин Генри Томас Бокль утверждал, что прогресс цивилизации — это когда меньше, чем прежде, толкаются на улицах. Символом перемен минувших лет представляются, про крайней мере на нашей малой родине, чистые сортиры. Страшный бич советской цивилизации исчез: воду спускают, пользуются ершиком. Пьяные встречаются, но не лежат на тротуарах, подобно котикам с Командорских островов, вытрезвители исчезли как класс.
Мы стали больше и лучше работать. Вспомним прозу юбиляра Сергея Довлатова — кто из его героев переламывается на службе? Советская система привыкла обращаться с подданными по принципу "ровные полешки лучше горят". С 1991–го ситуация кардинально изменилась: гораздо больше зависит от самого человека. Это заметно и на уровне элит: кто знал в 1991–м всех этих Бурбулисов и Шумейко, потом Кохов и Лесиных, наконец, Кудриных, Грефов и далее до Полтавченко и Золотова? Как, впрочем, и всех наших банкиров, рестораторов, промоутеров, владельцев яхт и автомоек.
Страна, ввозившая зерно, стала его вывозить. Произошла компьютеризация и автомобилизация. Объемы жилого строительства невероятны. Как бы ни воровали дорожники, КАД и "Скандинавия" — открыты, ЗСД — вот–вот заработает.
Все, что казалось недоступными миражами, — вечер на площади Сан–Марко, томик Набокова в чемодане Samsonite, рыбалка в Финляндии и гостиничный номер без проблем — все сбылось.
Отсутствие тяги к переменам у большинства — не от того, что люди не видят несправедливости и не страдают от бедности. Как бы ни кляли "лихие девяностые", именно они создали новую Россию, которую ее гражданам не хочется потерять.
