Продюсер Игорь Толстунов о том, почему у нас не снимают про Крым

Через месяц состоится премьера фильма "Ледокол", с которым вы работали. Предполагается, что он должен будет конкурировать с продукцией Голливуда. Что нужно, чтобы создать такой фильм в России?

— Это комплексная задача, и начинать придется вообще не с фильмов. Сначала нам нужно создать армию кинозрителей. У нас в стране очень мало людей, которые постоянно ходят в кинотеатры. Это происходит в силу разных причин, но основная очень проста: у большинства потенциальных зрителей просто недостаточно средств для того, чтобы хоть раз в месяц–два сходить в кинотеатр и провести там полноценный досуг с попкорном или чашкой кофе.

От этой проблемы тянется цепочка всех остальных. Нет достаточного количества зрителей — значит, нет и смысла строить новые кинотеатры, например, в малых городах. А в малых городах у нас живет больше половины населения страны. Эти люди вообще не имеют доступа к современному кинотеатру, многие молодые люди вообще не знают, что это такое, они знакомы только с обшарпанными залами домов культуры.

Если бы были и зрители, и кинотеатры — мы производили бы больше фильмов. И было бы больше денег на производство.

И как же привлечь зрителей обратно в кинотеатры?

— Это скорее в компетенции партии и правительства, а не продюсеров и режиссеров. Должна измениться экономическая ситуация, должен вырасти уровень жизни. Тогда люди будут тратить больше. Других способов тут нет.

Почему сейчас нет частных денег в кино? Потому что сложно вернуть инвестиции. Хотя бы вернуть, не говоря уж о том, чтобы что–то заработать. А почему нельзя вернуть? Потому что зрителей мало.

Вот вам пример. "Ледокол" мы делали больше 3 лет. В его бюджете — кроме 200 млн рублей от государства — еще около 350 млн рублей частных денег, которые надо будет возвращать. Надеюсь, что нам это удастся. Но заработка, скорее всего, никакого не будет.

Мы в России кино делаем не для денег, а просто потому, что это наша жизнь. Но вообще–то кино — это продукт развлечения. И производство такого продукта, его прокат и показ должны приносить деньги.

Мы делали фильм 3 года, а на экранах он будет три уик–энда. И это еще в лучшем случае — если в первые выходные будут хорошие сборы. Таков потенциал аудитории в нашей стране: после трех уик–эндов неизбежно резкое падение посещаемости.

К тому же кинотеатры сокращают количество сеансов. Почему? Потому что уже идут следующие фильмы. У нас очень мало залов. Если бы их было не 4 тыс., как сейчас, а хотя бы 10, то какие–то фильмы могли бы держаться в прокате и четыре, и пять уик–эндов. Но у нас половина залов в малых кинотеатрах, и они просто не могут позволить себе держать фильм дольше, ведь каждую неделю в среднем выходит 10 новых фильмов, из которых как минимум парочка очень достойных, которым надо отдать много экранного времени и залов.

Будет ли этот год успешным для российского кино с продюсерской точки зрения?

— Мы с помощью государства стараемся нарастить объем качественной продукции, в том числе сложнопостановочных фильмов, блокбастеров. Но в среднем это два–три таких фильма в год. В этом году, возможно, будет побольше: уже был "Экипаж", были новогодние картины. Надеюсь, "Ледокол" тоже не подкачает. Рассчитываем и на успех "Дуэлянта", который стартует раньше нас, хотя это работа наших конкурентов. До конца года состоятся премьеры еще двух больших проектов, "Землетрясения" и "Викинга". В целом год должен быть успешным. Но что будет в следующем году — кто его знает: к сожалению, система пока не может работать стабильно и предсказуемо.

Несколько лет назад вы сетовали на недоверие россиян к отечественным фильмам, при прочих равных предпочитающих зарубежные. Предполагаю, что в связи с известными процессами в обществе подход зрителей изменился?

— У меня нет однозначного ответа на этот вопрос. По моим ощущениям, все отечественные фильмы, достойные серьезного внимания массового зрителя (то есть хотя бы миллиона человек), собирают свою аудиторию.

Общая российская аудитория — это 5 млн человек, всего–навсего. Это так называемые "лояльные кинозрители", то есть те, которые ходят в кино ну хотя бы раз в год. Понятно, что отдельные фильмы со статусом важного национального события привлекают более широкую аудиторию, включая тех, кто в принципе не ходит в кинотеатры, к примеру, категорию 50+. Но таких "больших" фильмов очень мало, и не только у нас — их мало и в Голливуде. В год их максимум 30 штук — из 400, которые выходят на экраны.

То, что у нас производится так мало фильмов, — это проблема. В кино работает простая арифметическая формула: успешно не более 20% выпускаемой продукции. А по–настоящему успешно не более 10%. Мы в России выпускаем в год плюс–минус 100 фильмов — это с учетом фильмов–опер, мультиков и всего остального. Собственно игровых фильмов порядка 80. Если кассу собирает семь–восемь из них — это правильная конфигурация. Если бы мы выпускали, как во Франции, 250 фильмов в год, то и успешных было бы больше.

Как действует эта формула?

— Она срабатывает не сразу, не на следующий год, но через несколько лет непременно. Происходит накопление массы талантов. Когда вы мало производите, у вас малое количество дебютантов получают свой шанс. Нам надо, чтобы у нас выходило не 10–20 дебютов в год, а 50. Да, 48 из них мы забудем навсегда, но двое останутся. А когда таких фильмов десять, то пробивается в лучшем случае один. 70–80% фильмов "уходят в отвал", и все знают, что этот закон работает. Впрочем, это не значит, что фильмы умерли. Какого–то зрителя они собирают, остаются в библиотеках, в онлайн–кинотеатрах, иногда — на телевидении. Но главное — в них пробуют свои силы новые люди: сценаристы, режиссеры, актеры и представители других кинематографических профессий, профессионализм которых сегодня оставляет желать лучшего: художники, гримеры, монтажеры и так далее.

Большое российское кино не слишком склонно говорить на актуальные темы, а в последние годы особенно громко молчит. Хотя темы, потенциально кинематографичные, которые все обсуждают, вроде бы есть.

— Я согласен. Все дело в том, что сменился вектор. Сегодня такие фильмы очень мало востребованы, и авторы подсознательно это понимают. Если они сегодня напишут какой–то актуальный сценарий, не обязательно даже чернуху в стиле 1990–х или обличение власти, а просто фильм про сегодняшних людей, про то, что их волнует, какие они, про то, как они думают, что они чувствуют, — так вот автор с самого начала понимает, что этот фильм не возьмут кинотеатры. У нас нет сети для подобных фильмов. Есть считаные залы, несколько десятков кинотеатров, где можно показывать такое кино. То есть никакой кассы не будет, а значит, никакой частный инвестор в такое кино не придет.

Остается государство. Именно поэтому основной источник финансирования авторского, социального кино в России — это государство. Но оно, к сожалению, к фильмам на актуальные темы относится недостаточно внимательно, если говорить деликатно. Очевидно, что государство не вполне осознает: такие фильмы — это тот сегмент, тот слой, который нам необходим для выработки языка, для того, чтобы мы вообще могли говорить о себе любимых, чтобы мы могли рассказывать о себе другим. Делать то, что делает весь мир. У нас такие задачи в последнее время ушли на периферию внимания государственных органов.

Правда, есть ощущение, что в нынешнем году эта ошибка осознана. Уже значительно большее количество дебютных (и хотя бы формально авторских) фильмов получили поддержку.

Конечно, пряников на всех все равно не хватает, но их точно стало больше, чем год–два назад. Потому что без таких фильмов нельзя.

Но среди таких актуальных тем были и масштабные, популярные. Присоединение Крыма, борьба с несправедливостью на Олимпиаде. Это же прямо просится на экран.

— Слушайте, ну вы прямо как Остап Бендер, который не берет частями, потому что ему нужно сразу. Сразу это не делается. Надо, чтобы кто–то написал сценарий. Потом, если сценарий будет хороший, нужно найти деньги. Потом нужно все это снять. В лучшем случае все это занимает 2 года.

Крым случился больше 2 лет назад.

— Да, и какое–то количество крымских историй на злобу дня появилось. Но они были неудачными. Проблема в том, что заказуха подвластна только гениям. Сергею Эйзенштейну однажды заказали фильм к 10–летию Великой Октябрьской социалистической революции. И в результате весь мир вот уже 90 лет смотрит "Броненосец Потемкин".

Но это редкий случай. Когда возникает заказ, всегда есть много желающих его получить. Велика вероятность, что в итоге этот заказ окажется в руках людей, как бы это помягче сказать, не очень талантливых. Чтобы получился выдающийся фильм на актуальную тему, например про Крым, очень многое должно сойтись.

Но вообще кино в моем представлении не должно заниматься публицистикой. Для этого есть документальное кино, телевидение — пожалуйста. Есть Интернет, снимайте что хотите, показывайте, собирайте аудиторию. А кино — это все–таки история про художественный вымысел, про авторское отстранение и так далее. Поэтому я не сторонник фильмов на злобу дня.

Я вам больше скажу. Мы в сценариях современных фильмов, с которыми работаем, убираем публицистические приметы времени, даже на уровне реплик. Чтобы фильм из–за них не устаревал.

Скажем, упоминает сценарист, что мэр такой–то взял да и нагородил то–то и то–то. Кто будет помнить этого мэра? Если даже фильм будет иметь успех, то он проживет в лучшем случае десяток–другой лет. Мэра забудут гораздо раньше.

Вы говорили, что собираетесь показывать "Ледокол" и за пределами России. Киноэкспорт — это прибыльный рынок?

— "Ледокол" уже продан в несколько стран.

Опыт "Метро" показал нам, что это реальный рынок. Не очень большой, но реальный. Хотя что значит "не очень большой"? Гораздо больший, чем наше телевидение или наш Интернет!

На какой запрос вы должны ответить? Нужно просто продать блокбастер или зрители ждут чего–то специфически российского?

— Мы ведь говорим о развлекательном кино. Конечно, развлекая, мы и поучаем, и воспитываем, но в первую очередь все–таки развлекаем. Задача номер один — нравиться зрителю. Мы можем рассказывать о том, как и чем живет Россия, но это — подспудно. Люди, которые будут смотреть "Ледокол", довольно много узнают о нас. Или почувствуют.

Вообще спрос аудитории принципиально изменился. Сегодня зритель выбирает для просмотра тот или иной фильм, определяя его как проект. Уже практически никто не ходит "на артистов", не включает телевизор со словами "хочу посмотреть на такого–то". Еще совсем недавно была система звезд, и в Голливуде, и в России, а до этого — и в советском кинематографе. Сейчас такой подход стал исключением.

Сегодня фильм должен быть событием. Более масштабным или менее масштабным, но — событием. Зритель видит рекламу, трейлер, он постепенно собирает для себя пазл, с помощью которого и примет решение — интересен ли ему такой проект и такое событие. Если да, то он его при возможности посмотрит. Если нет — все остальное не поможет.

Какой фильм сделал бы продюсер Игорь Толстунов, если бы ему не нужно было думать о том, как вернуть инвестиции?

— Я до сих пор не отказался от замысла сделать фильм о Пушкине. Все–таки хочется попытаться. Я много всего прочел и о Пушкине, и о его времени, но все равно не нашел ответ на вопрос, зачем он пошел на эту дуэль. Что это значит? Для сегодняшнего человека это странно. Почему нельзя было сесть, поговорить? Это были вообще другие люди. Нас с ними многое объединяет, но при этом они для нас как инопланетяне, с иными мотивами, с иным мироощущением, с другими понятиями добра и зла, чести. Ухватить это очень сложно. Но хотелось бы попробовать.