Совсем недавно вышла книга Ивана Охлобыстина «Песни созвездия Гончих Псов» о жизни русской провинции, а в ближайшее время выходит фильм «Птица» с Иваном Охлобыстиным в главной роли. Аккурат между событиями актер и литератор рассказал о возвращении к свободе и о том, что ему дал опыт работы в крупных отечественных компаниях.
Гонорары литераторов не идут ни в какое сравнение с заработками киноактеров. И в мыслях нет считать ваши деньги, но точно можно сказать, что гипотетический гонорар за книгу, которая пишется долго, вы можете заработать за один съемочный день. Зачем тогда вы пишете книги?
— Ну уж точно не для заработка. Пришла пора возвращаться к жизни голодранца, тушинского панка, когда всё тогда было честнее… Шучу. Ну, зачем пишу… Долги вроде отдали. Можно вернуться к свободе. Кино надоело. Я же не актер по профессии. Для меня отказ от этого занятия не будет болезненным и травматичным. Можно, конечно, тупо деньги зарабатывать на том, что предлагают, но мне 50 лет, меня пацаны не поймут, если во всяком… буду сниматься. Пока ты деньги зарабатываешь, жизнь мимо проходит. Олигархом я быть не хочу, с их проблемами я не справлюсь. Я не эстет, чтобы делать собственные выставки, и не рыболов, чтобы покупать яхту. Снимаясь только ради денег, я не облагорожу отечественную культуру, а нас учили во ВГИКе, что нужно красиво прийти, красиво уйти. Да и потом — выше литературы только богословие. Сейчас я снимаюсь в кино про мальчика дэцэпэшника, как он встает на ноги, как бы мы это ни сняли, я знаю, что получится хорошо, потому что тема благородная.
Должен пройти какой–то период, когда я перестану ассоциироваться с доктором Быковым, чтобы была возможность вернуться в священный сан и уже на этой стезе себя реализовывать.
Я всю жизнь был пишущим человеком, только держался в формате сценария. Первая моя книга — сборник сценариев, вторая — сказка, которую я написал, чтобы понять, смогу ли я поднять романический жанр, там же много линий, другие требования к тексту. Попробовал — вроде ничего получилось. К тому же это было фэнтези. Я ведь до того, как учиться во ВГИКе, сначала поступил в ПТУ на специальность «оператор электронно–вычислительных машин» и воспитывался на Стругацких. Сказку «XIV принцип» написал — там и геймерская культура, и все эти технократические дела… Потом я много снимался, потом служил священником — это было до фильма «Царь» Павла Семеновича Лунгина. Я в нем правильно сыграл поставленную задачу. Мне режиссер сказал сыграть противного антиюродивого. Демона, который всегда толкает Ивана Грозного к принятию неадекватных решений. Я же вгиковец, меня же учили, что главный на площадке — режиссер. И, видимо, я хорошо реализовал его замысел, потому что меня искренне возненавидело очень много людей. Стали меня ассоциировать с персонажем. И кому интересно, что у меня было благословение и на фильм, и на роль? Все эти разговоры о том, что актер — не христианская профессия, возникли, еще когда людей звери в цирках разрывали, но потом же прошло время, возникла уже академическая культура… Ну как я это всем объясню? Уже стали появляться социальные сети. Первому объяснишь, второму объяснишь, а на двадцать пятого уже не хватит ни сил, ни времени. И я решил — и патриарх меня поддержал, — что, пока я снимаюсь в кино, я не могу служить в церкви. Какое–то время потребуется, чтобы люди меня забыли, — вот такое странное желание для так называемого творческого человека. Если бы, повторюсь, я был актером, я бы это переживал болезненно, но я учился на режиссера, там другие задачи, другой спектр гордыни…
Сейчас меня больше всего интересует литература. Если удастся внести какой–то вклад в историю словесности — прекрасно, если суждено оконфузиться — я хотя бы попробовал, как говорил один персонаж Кена Кизи. Литература, надеюсь, поможет мне вернуться служить в церкви. Не уверен, что я этому в полной мере соответствую, но раз уж идет у меня общение с людьми, раз уж есть у меня такие способности, то грех этим не воспользоваться.
Что труднее — писать сценарии или прозу?
— Прозу, конечно. Выше уровень свободы. Сценарист человек подневольный, он всегда ориентируется на то, можно это снять или нет. Он никогда не напишет: «За горизонтом проплыла стая розовых слонов». Потому что это чушь, это нельзя поставить. Он всегда должен иметь в виду технологическую составляющую съемочного процесса. Кино — это синтез, а литература — это концепт.
У вас есть образ читателя?
— Наверное, это человек, который 2 года ставил кружку на мою книгу, которая лежит у него на столе зачем–то, а потом заглянул в нее, прочел несколько строк, увлекся… Сын у меня в 14 лет страницами цитирует «Чайку по имени Джонатан Ливингстон» Ричарда Баха, а в зале спортивном меня окликают: сынок, накинь по десяточке, я оборачиваюсь, а там бабушка — боже ты мой, ей лет девяносто. Жим делает лежа от груди и просит ей на штангу «блины» повесить по 10 кг. Все так смешалось сейчас… Не знаю, кто мой читатель. Это, наверное, будет интересно людям мечтательным, склонным к яркой визуализации. Жизнь нам чаще предлагает гораздо более невероятные ситуации, нежели мы можем придумать. Иногда такое происходит, что, если ты это опишешь и экранизируешь, тебе не поверят.
Кто ваши учителя в писательском деле?
— Начинал я канонически, обмениваясь книгами с друзьями: «Три мушкетера», «Графиня де Монсоро», «Виконт де Бражелон», «Отверженные» Гюго, потом пришли переплетенные журналы «Москва» — «Мастер и Маргарита». Попозже открылись латиноамериканцы во главе с Борхесом. Потом пришел Габриель Гарсия Маркес и всех победил. Томаса Манна и Германа Гессе я миновал. Познал, но не тронуло. А вот Гюнтер Грасс — тронул. Яркие персонажи в ярких ситуациях.
Мне кажется, вам должен быть близок Пелевин.
— Он слишком пытается понравиться всем здесь и сейчас и оттого страдает фельетонизмом. Волей–неволей в нашей культуре функцию философов взяли на себя художники — в широком смысле, в том числе писатели. В настоящей литературе, какая бы она ни была — сатирическая, юмористическая, — должен быть и элемент художественный, и элемент педагогический. Не обязательно это должно быть прямое нравоучение, но твой личный вывод о жизни должен присутствовать. Зачем ты пишешь книгу, если не хочешь никак повлиять на окружающее? Даже «Черный квадрат» Малевича написан со значением. Для меня Пелевин — это «Желтая стрела», «Жизнь насекомых», «Чапаев и пустота» и «Generation П». Дальше у него начинается хаос. Потому что должна быть назидательная составляющая. Как есть она в «Библиотекаре» Елизарова, «Репетициях» и «Возвращении в Египет» Шарова, как есть она у моего друга Захара Прилепина.
Вы разделяете политическую позицию Прилепина?
— По–моему, я единственный, кто ее разделяет. Вся эта массмедийная тусовка никак не поучаствовала в том, чем мы живем. А это те люди — на экране я имею в виду, — которые за нас должны ее выражать. В литературе, в музыке, в песне, во всем. Есть, конечно, развлекательный элемент, но он должен же на что–то ложиться. Никому ничем не помогли. Только ездят повсюду, шабашат… И удивляются, что их на Украине запрещают: «Как? За что? Я же не про политику, я же про российские сиськи пою!» Молодцы украинцы, что запретили их. Надо и дальше запрещать, чтобы не было этой проституции. Хоть следующее поколение в шоу–бизнесе будет с зачатками совести. А Захар — прекрасный мужественный человек, который напомнил всем, что аристократы наши вообще–то всегда были воины.
Что вам дал опыт работы в отечественном бизнесе? Вы отвечали за креатив в «Евросети», в «Баоне»…
— «Евросеть» мне нравилась — я с юности люблю железки, программирование, у меня есть книги Стивена Хокинга и Митио Каку, я бывал на их семинарах. С «Баоном» мы как–то быстро расстались. Владелец — прекрасный человек, но он так и не определился со стилевой политикой. Я предлагал больше вносить наших этнических нюансов. Ватники — это первое дело. Каждый нормальный человек дома ватник держит. На случай апокалипсиса его надо надевать, если хочешь умереть благородно. «Баон» — как известно, производитель одежды. Но он не шел в гламур, потому что это лишает его большой части аудитории, но и не делал ничего, чтобы выбиться из общей массы. А потом я стал пугать владельца «Баона». Он по неопытности имел неосторожность пообщаться с Ксенией Собчак и другими представителями противоположного мне лагеря. Они описали меня как Князя тьмы. Он испужался. К тому времени и я понимал: ну что парня тиранить… Он же не верит в это, а я верю. Что дал мне бизнес? Не только деньги. Нет таких денег, которые могут сделать тебя счастливым. Говорят, что у богатых нет друзей, у бедных нет денег на хлеб. В бизнесе я еще раз убедился: никого не надо слушать. Надо реализовывать себя. Либо получится, либо нет. Не надо под кого–то подстраиваться. Рынок перенасыщен товаром. Только индивидуальный творческий подход будет результативен.
Люди в отечественном бизнесе вам симпатичны?
— Симпатичны. Благодаря тому что в них побеждает в конце концов духовное начало. У меня пример перед глазами. Один из богатейших людей страны, глава крупнейшей инвестиционной компании — у него обнаружили онкологию. Он был прихожанин одной московской церкви, добрый христианин. И, посоветовавшись с батюшкой, решил оформить свой уход красиво, по–купечески, если хотите. Поехал в Сибирь. По колено в холодной воде с батюшкой крестил людей. Должен был умереть от простуды, но ничего с ним не случилось, и вернулся он оттуда — метастаз стал убывать. А к тому времени он 90% нажитого отдал детской онкологической больнице. В богословии это называется икономия — внутренняя рациональность. Или другой случай: приходит ко мне на исповедь человек, обеспеченный, машина–квартира есть. Одинокий. Без крайностей, но не может найти любовь своей жизни. А он не юный уже, и деток хочется, и бобылем не хочет жить. А следом за ним на исповедь — девушка. 25 лет. Тоже все есть. И тоже одинока. Но я же не могу их свести и познакомить. От этого у меня боль и печаль. У нас очень неплохие люди, правда. Я ведь поездил по стране, посмотрел. 300 концертов дал, которые мы назвали «духовные беседы». Я думал, мне будут вопросы задавать: как там на телевидении и в кино, а меня спрашивают: прощать или не прощать, если супруг изменил? Или: зарабатываю одним, а живу другим, как быть? На всех этих творческих встречах один раз всего спросили про «Интернов». Нет, у нас хорошие люди.
Вообще всегда окружали хорошие люди, у меня замечательные друзья, которые выручали меня из страшных ситуаций, я 300 раз должен был умереть, но меня спасали. У меня прекрасная семья, которой я уж точно не заслужил. Как–то надо все эти долги отдавать.
