Крокодильи слезы. "Адриана Лекуврер" в Мариинском театре

Автор фото: Наташа Разина
Автор фото: Наташа Разина

 

Если бы не Анна Нетребко, Валерий Гергиев никогда бы не взялся за "Адриану Лекуврер". Популярность оперы Франческа Чилеа (1902) вызвана скорее удобством и эффектностью партии сопрано, нежели музыкально–драматическими достоинствами произведения. А если бы не курс на смену репертуара, от Моцарта к Верди и глубже в драму и низкие ноты, Анна Нетребко вряд ли стала бы разучивать целую оперу, ограничившись уже записанными хитовыми ариями Чилеа. В будущем Адриана звезде еще не раз пригодится — в частности, в Вене, где она выступит в этой роли уже осенью. А пока завсегдатаям "Звезд белых ночей" приходится наблюдать за процессом усушки и утруски речитативов, не вполне ясных не только любителям следить за сюжетом, но, кажется, и самой певице.
Звездный состав премьеры — под стать приме. Юсиф Эйвазов исполнил роль возлюбленного Адрианы графа Мориса Саксонского, что позволило супругам не только сражать публику громогласными дуэтами, но и реалистично целоваться по ходу спектакля (поверьте, это самые естественные и жизнеутверждающие секунды всего действия). Екатерина Семенчук с переменным успехом драматизирует обстановку в роли соперницы–отравительницы принцессы де Буйон. Алексей Марков (режиссер Мишонне) ровным вокалом и сдержанными манерами пытается смягчать углы и снимать всеобщее напряжение. Но лучше бы все они не делали вообще ничего, а только пели. В жанре "концерт в костюмах" громадная вторая сцена Мариинского театра ничего бы не потеряла.
Однако благодаря режиссеру сцена многое приобрела. Слишком многое — на любой, даже самый благосклонный взгляд. Концерт в костюмах (на него и ориентировалась Изабель Парсьо–Пьери) превратился в ее руках в пародию на самого себя. На технологичной (вроде бы) сцене выгорожен аляповатый картонный театрик, больше годящийся для "Паяцев", чем для придворного "Комеди Франсез". С первой арией госпожа Нетребко выезжает на всеобщее обозрение на поворотном круге. Картинные позы, пафосная вокальная подача, несоразмерная оркестровой деликатности Валерия Гергиева, — ажитация и овации неизбежны. Юсиф Эйвазов выходит в ярчайшем квадратном камзоле, превращающем героя–любовника в красный сундук. Что за беда? Его пробивные номера вызывают овации уже с истерическими постанываниями. Екатерине Семенчук в огромном жестком кринолине не так–то просто спрятаться за узкой дверью во втором действии. И тут на помощь приходит — о нет, не соперница–актриса, а декорация! За поворотом все того же круга скрывается грифельная стена, а на ней нарисованы всякие гады морские и земные во главе с крокодилом. Пока Адриана пытается отправить ревнивую принцессу восвояси через темный сад, зритель гадает: к чему бы здесь это хладнокровное животное?
Не сомневайтесь, тема крокодила в спектакле раскрыта как никакая другая. Катавасия с секретными письмами, конфликтом любви и политики, публичными оскорблениями и коварным убийством не очень заботит постановщиков. Из видео перед началом актов мы знаем, что труп будет, что букетик уже обмакнули в склянку с ядом, — вот и довольно с нас. Зато вместо традиционного балета в третьем действии потрясенной публике подробно, во всех деталях, показывают, как распорядитель праздника аббат де Шазей (вокально и сценически юркий Евгений Ахмедов) строит из отряда ряженых официантов фигуру зеленого крокодила с красной пастью и отправляет эту карнавальную прелесть "в народ", к гостям на заднем плане, одетым, ни много ни мало, в цветочные горшки. И так несколько раз.
Смех смехом, а крокодил тут явно неспроста. Чудовище, пожирающее Солнце, с ведических времен символизирует хаос: его предостаточно на сцене и в музыкальном воплощении "Адрианы Лекуврер". В Средние века крокодил — символ молчания и лицемерия; что, если не крокодильи слезы, льет мужская часть исполнительского состава, пока умирающая Адриана восклицает: "Я — Мельпомена", уезжает на знакомом нам поворотном круге и тут же — жива–живехонька — возвращается в свет софитов, срывая аплодисменты под занавес? Наконец, поговаривают, что по Юнгу крокодил — это апатичный брюзга: не им ли поневоле становится критик, видевший эту удивительную, незабываемую премьеру в Мариинском театре?