Простите, что я написал о старых книжках.
Раньше я любил болтаться по букинистическим магазинам. А последнее время что–то не очень. Последнее время лично для меня это как–то стало напоминать поход на кладбище. И ниже я попробую вам объяснить причину, а вы попробуйте меня понять, ладно?
Лет двадцать тому назад Петербург был одним из самых модных городов планеты. Сегодня поверить в это трудно, но любой, кто застал ту прекрасную эпоху, помнит, что дело обстояло именно так. Пожить сюда приезжала куча западных селебрити уровня продюсера Брайана Ино, а уж рейвы по степени крутизны оставляли позади любую Ибицу. И молодая, только родившаяся русская литература была этому городу под стать.
Первые годы после того, как развалилось книгоиздание старого, еще советского образца, царила сплошная махновщина. Переводчики от себя вписывали в текст целые главы. Журналы (тиража ради) публиковали отрывки из "Майн Кампф". А, скажем, первым издателем самого известного на сегодня отечественного фантаста был принадлежащий азербайджанцам чулочный комбинат. Но приблизительно к 2002 году система наконец устаканилась. И оказалось, что новорожденная русская литература производит вполне себе приятное впечатление.
Жизнь вокруг текла причудливая. И книги, описывающие ее, тоже были такие, что только держись. Чуть ли не первым хитом наступивших нулевых стал роман в письмах "Больше Бена" — реальные записки двух русских подонков, перебравшихся в Лондон и живших на вырученные от продажи наркотиков деньги. Или вот еще: "Танцовщица из Хивы" — пронзительная проза реальной гастарбайтерши, прошедшей через изнасилование в детстве, рабство на рынке, идиота–мужа и прочие круги ада. А главным хитом 2005–го стал роман со странным названием "Я сижу на берегу, не могу поднять ногу (не ногУ, а нОгу — все равно не мОгу)". Автором его был инвалид–колясочник, внук, между прочим, генсека испанской компартии.
Это была жесткая, жуткая, сырая, странная, но при этом предельно честная проза. Скажите, вы лично помните хоть одно из приведенных названий? Эпоха продолжалась больше 10 лет подряд — где хоть малейшие следы того прекрасного десятилетия?
Каждая из этих книг переведена на дюжину иностранных языков, а парочка даже экранизированы. Боян Ширянов, Егор Радов, Алексей Цветков–младший, поэтесса Витухновская — любой среднеевропейской литературе даже пары подобных имен хватило бы, чтобы открыть собственный зал славы, но кто помнит их фамилии у нас? Хоть кто–то, черт возьми, помнит?
Пришел момент, когда правила поменялись. Я проснулся — а за окном иная страна. И литераторы в ней тоже иные. Бумажные книжки уступили позиции гаджетам, после чего суммы гонораров упали сразу раз в пятнадцать. Ты пишешь роман год или даже полтора, а потом получаешь за него $150–200.
Чтобы хоть как–то свести концы с концами, прозаики стали осваивать новый рынок: основные деньги они получали теперь не от продаж, а с литературных премий. Теперь понравиться автор должен был не тысячам (миллионам) рядовых читателей, а всего парочке спонсоров. И именно это убило все то, что я так любил в литературе.
Сегодня букшопы завалены тысячестраничными эпопеями, говорящими о чем угодно, кроме реальной жизни. Особенно хорошо у спонсоров идут ужасы отечественной истории: Соловецкие лагеря, голубоглазое послевоенное детство, раскулачивание где–нибудь в Татарстане.
Тридцатилетние прозаики морщат чело, пытаясь строить из себя Шолоховых и Толстых, но получается у них не очень. Еще недавно такая яркая, русская проза стала вдруг ужасно провинциальной. Заплетающийся язык и еще более заплетающаяся мысль. А главное — скучно и бесцветно, как по пятому разу заваренный чай.
Обычно в книжных рецензиях принято писать о новых, только–только вышедших книгах — надеюсь, вы простите, что я написал о книжках старых. Да и как иначе, если будущее русской прозы давно в прошлом? Теперь оно продается разве что в букинистических магазинах. Рублей этак по пятьдесят. Книги эти давно забыты, да авторы их тоже. Танцовщица из Хивы вроде бы работает теперь медсестрой в глубинке. Автор "Я сижу на берегу" уехал в Штаты. Остальные умерли. Кто–то от алкоголя, кто–то просто с тоски. Парень, который написал "Больше Бена", отправился куда–то по делам, а потом его тело нашли на обочине автомобильной трассы. Ни даты, ни причины смерти установить так и не удалось.
В общем, не знаю, как вы, я последнее время предпочитаю обходить букинистические магазины стороной.
