Фильм уже получил гран–при "Кинотавра", а также стал участником кинофестивалей в Торонто и Сан–Себастьяне. Режиссер Наталья Мещанинова в интервью "ДП" рассказала о понимании сердца, об охоте и зоозащитниках.
Журналисты (не без одобрения продюсеров) уже прозвали картину новой "Аритмией", благо именно Мещанинова — соавтор сценария этого фильма Бориса Хлебникова. Главный герой "Сердца мира" — ветеринар на притравочной станции. Вокруг него лисы, собаки, барсуки, с которыми он легко находит общий язык. И люди, с которыми куда сложнее.
"Сердце мира" выходит в прокат посреди фестивального тура. Так, в России фильм уже видели на специальных показах в Москве, Сочи, Нижнем Новгороде, Иваново, за рубежом — в Торонто и Сан–Себастьяне. Заметили ли вы разницу в реакции аудитории здесь и там?
— Нет. Всех интересует одно и то же: название, экозащитники, что происходит на притравочных станциях и как мы работали с животными. Вот самые популярные вопросы, вне зависимости от национальности зрителя.
Давайте тогда на них и ответим. Начнем с названия. Словосочетание "сердце мира" никак не фигурирует в фильме, оставляя поле для интерпретаций. Что имели в виду вы?
— Что это история про то место, где находится сердце. Сердце — в значении ядро, то есть сердцевина, самый центр. Недаром в международном прокате картина называется Core of the World, где core — это именно ядро. Для меня это место, откуда ты не можешь уйти, потому что прикован своими чувствами.
И это место в фильме — притравочная станция. Где мало кто был, но которая всем представляется чуть ли не пыточной камерой для животных. Понимали, на что идете, выбирая такую станцию в качестве места действия, да еще и показывая ее с очевидной нежностью?
— Понимала. Могу долго рассказывать о том, что же там на самом деле, а если коротко, то все, что выкладывают в интернете, — ложь. На нормальной станции происходит то, что и у нас в фильме. Живут одомашненные лисы, и живут долго. И ни один нормальный человек не позволит, чтобы его лиса была повреждена. Контакт их с собаками происходит крайне редко. Только на состязаниях и только чтобы понять, способен пес идти на охоту или нет.
Дело в том, что мы со Степаном, сыгравшим главную роль в фильме, а по совместительству моим мужем, занимаемся собаками. Держим охотничью породу, много раз ездили на притравочные станции с нашим кобелем. И первый раз, когда я туда приехала, конечно, подумала: ужас, жалко, бедные лисоньки; а потом поняла, что это мир охотников. Чтобы охотиться, нужно делать именно так.
Ну, охота сама по себе явление сложное.
— Вот именно. Сложное явление, а не преступление.
Что будет, если перестанем охотиться? Тогда к вам в город медведи, может, и не придут, а к бабушке в деревню — заявятся. Потому что охотники сейчас отвечают и за популяцию. Если в тайге не будут охотиться, звери придут к нам. Размножатся в огромном количестве и принесут бешенство нашим детям.
Сложные проблемы, которые не решаются путем запрета притравочных станций. Это цивилизационные вопросы. Пока ситуация такова, что людям следует охотиться, а для этого собаки должны быть натренированы. И я убеждена, что охотники и сотрудники притравочных станций заботятся о животных куда больше, чем так называемые зоозащитники.
Вот мы и до зоозащитников добрались. Поначалу, насколько я знаю, главными героями фильма должны были стать экотеррористы. Но они остались на второстепенных ролях и выглядят, мягко сказать, малопривлекательно. Что у вас с ними не так?
— Просто сложилось определенное отношение к этим людям. Кажется, они не всегда понимают, что делают и какие последствия будут иметь их действия.
Действительно, сначала собиралась делать фильм про радикальных экологов, отправляла ассистента снимать их быт, то, как они разговаривают, чем живут. Но оказалось, что это не очень интересно именно из–за их инфантильности. У них такая мотивация: "А давайте–ка сделаем что–нибудь и изменим мир". Не изменят. Так фокус стал смещаться на тех людей, которые работают на притравочной станции.
Главный герой Егор не просто там работает. Притравочная станция не то что сердце его мира, а вообще весь мир, за пределами которого — темнота. А в чем его проблема и проблема ли это?
— Думаю, он не вырос. Он тоже инфантильный. Не смог что–то в себе переступить, пройти эту стадию взросления. Застрял в реакциях, которые свойственны подросткам в 13 лет. Он чудесный и прекрасный, но ему надо повзрослеть.
Но его переживания — мимические, пластические. Их сложно описать, пересказать. И таков весь фильм. Как вообще, задумывая "Сердце мира", получилось объяснить продюсеру, от которого зависит судьба картины, о чем она?
— Да, этот фильм невозможно объяснить на уровне синопсиса. Поэтому продюсер Сергей Сельянов читал уже готовый сценарий, где я все прописала. В картине не очень очевидная сюжетная ткань, неочевидный нарратив. Попробуешь объяснить все в трех словах — испортишь впечатление. Там много, условно говоря, "мокрых носов".
А как прописать "мокрый нос" в сценарии?
— Да так и писала: "мокрый нос". Весь сценарий в этих носах, без которых просто нет фильма.
Максим Заговора, журналист "Кино и ТВ", специально для "ДП"
