Николай Буров: "Пусть себе конями попрыгают"

Своим ноябрьским вердиктом Смольный четко дал понять РПЦ, что Исаакиевский собор, вокруг принадлежности которого было сломано немало копий, останется музеем. Кто же еще, как не главный герой «битвы за Исаакий», мог послужить символом этого решения власти. Достоинство, с которым Буров отстаивал тогда и продолжает сегодня отстаивать интересы Петербурга и его будущее, побудили редакцию выбрать его «Человеком года». «ДП» впервые объявляет о введении такой ежегодной номинации.

Для города интересна тема формирования в Смольном новой команды.

— Давайте с этим подождем до нового года. Мы все живем в одном городе, а город в декабре прославился, получив очень высокую оценку международного сообщества в области культурного туризма — премию World Travel Awards. Что очень здорово, я считаю. Ведь я сам некоторое время был занят в области развития в том числе туристической отрасли Петербурга. Сейчас туризм сложно, но развивается. Я подглядывал эти вещи в других странах. Появился туризм медицинский, обучающий, научный, культурный, спортивный. Что касается дальнейших планов — мы хотим продолжить карьеру города как мировой футбольной столицы, как возможного кандидата на Олимпийские игры. Если бы нам построили еще хотя бы десяток крытых бассейнов, было бы совсем хорошо, потому что ничего лучше, чем плавание, для детей на севере не придумать.

Культурная столица России все же…

— Мне не нравится этот термин — в нем ощущается какая–то неполноценность. Мы просто столичный культурный центр, и не надо нам мериться носами с Москвой. Во–первых, у нас разные кошельки, во–вторых, разные весовые категории. Москва в 3 раза толще и тяжелее, чем мы, и в 100 раз богаче. В Москве отношение такое: на шахматной доске есть регионы и Петербург, пусть себе конями попрыгают. Но мы — никак не ладья, не ферзь и не король, это они себе оставляют. Поэтому то, что мировым сообществом пальма первенства отдана Петербургу, — это действительно событие. Но это не с неба упало и не было сделано даже за последние 10 лет, а создавалось многие годы. Для этого были созданы такие удивительные центры, как Мариинский театр, Вагановка, Михайловский театр. Для этого создавались 15–летними усилиями Валерия Фокина международные европейские театральные фестивали, которые сейчас перерождаются в некую олимпиаду. А олимпиада — слово, ко многому обязывающее. Театр — часть нашей жизни, нашего сознания и нашего времени.

Мы воспринимаем вас как человека из мира политики. Расскажите про ваше будущее участие в жизни Смольного.

— Это скорее не новое участие. Я советник губернатора со времен Яковлева. Я им стал в 2001 году, когда был избран председателем Санкт–Петербургского отделения Союза театральных деятелей. И в те времена, и при Матвиенко, и при Полтавченко существовал цех советников — это было полсотни человек, трудно знакомых друг с другом, работающих в разных направлениях. Я не был советником с 2015 года. Тогда я отказался от поста председателя городской Общественной палаты. Мне не очень понравился способ ее формирования — на основании принятого федерального закона. Как всегда бывает в централизованном государстве, Москва захотела управлять процессами. Так в этом направлении началось законотворчество, и в конечном счете там, наверху, возникла очень стройная структура. На базе некогда романтических аксакалов создали централизованную штуку с мощным аппаратом. Мы же скорее творили. А сейчас это планомерная работа. То есть появилась еще одна структура, не имеющая никаких властных функций и рычагов, но хорошо работающая — гораздо лучше, чем при мне. Я всегда старался минимизировать контакты с Москвой, для того чтобы не выполнять чужие приказы, а все–таки работать в ситуации города. Петербург — это не столица, это, может быть, выше столицы, может быть, ниже столицы. Это далеко не провинция, это хорошая форточка, все–таки мы западнее. К сожалению, было очень много попыток заткнуть эту форточку — начавшихся с 1918 года. Как переехало правительство в Москву, так это и случилось. В этом году — столетие лишения Петрограда столичных функций.

Я к этому отношусь легко и просто. Потому что мне никогда не было страшно в жизни. У меня есть профессия. И не одна. Когда я ушел из Исаакия, я вздохнул свободно и подумал: завтра мне никуда не надо идти. Я 11 месяцев имел актерские каникулы и назло всем решил доказать, что напряженным актерским трудом можно заработать ничуть не меньше, чем на хорошо оплачиваемом месте директора Исаакиевского собора. У меня получилось.

Одна из первых культурных историй при новой власти — ДК Горького. Общественность подготовила письмо, отдала его губернатору.

— Я приехал в ДК потому, что я хорошо знаю директора. В городе это единственная резервная театральная площадка. Когда БДТ был вынужден в ожидании ремонта скитаться, то пристанище он нашел только в ДК. Для театра это было спасение. Случись сегодня что–то с БДТ или с другим театром — это единственная полноценная резервная площадка, способная его принять. Состояние дворца, построенного в 1925–1926 году, не критичное. Там есть что делать, но это не острые вопросы.

В конце концов здание оценили в 600– 650 млн. Профсоюзы — это организация для меня очень туманная, сидящая на огромном количестве движимого и недвижимого имущества, деятельность которой оживляется в период предвыборной кампании и потом аккуратно затухает. Я не очень вникал в юридические вопросы, но, если бы они захотели подарить ДК городу, нашли бы возможности. И члены профсоюза отнеслись бы к этому с пониманием. Тем более что экономика самого дворца почти на нулевой строчке. Дебет–кредит сойдется, если вести дело так, как ведет его нынешний директор.

Почему существует угроза, что в случае продажи он будет перепрофилирован?

— Основной интересант покупки — «Адамант». Это крепкая торговая компания, хороший налогоплательщик, но это «Адамант», а не товарищество любителей культуры. Просто в этом дворце на сегодняшний день около 4 тыс. человек живут постоянно в зоне активного притяжения, они постоянно участвуют в кружковой деятельности. Да, по старинке, но они этим живут. Мы ведь потеряли всю клубную сеть города. Ведь город — это не английский клуб, куда приезжают собраться вместе, пошутить и выпить. Клуб — это возможность привести туда ребенка, прийти самому. В городе была целая клубная система, сегодня она на последнем дыхании существует в Ленинградской области. Но там в плане местной культуры вообще погибнут даже крупные населенные пункты, если это закрыть. Все это требует денег. Раньше предприятия содержали клубы. Но нормальный капиталист не захочет содержать лишнее, потому что это отражается на себестоимости товара. Но есть же профсоюзы — мощная, богатая организация.

Поэтому я считаю, что ДК Горького — это просто слишком крупный кусок. Он в лучшем состоянии, чем ДК Ленсовета, например, и в таком же состоянии, как ДК «Выборгский». Он имеет право на жизнь. Это устойчивая точка на театрально–зрелищной афише.

У нас сегодня нет избытка театральных площадок, у нас есть их недостаток. Если 25 лет назад на карте города было три десятка профессиональных театров, то сегодня их две сотни, причем во многом за счет негосударственных профессиональных театров. С этим как–то надо считаться и уважать, может быть, из этого вырастет нечто лучшее. МХТ ведь вырос не из Императорского театра. Это другая история.

Вокруг Исаакиевского собора все время происходят какие–то флешмобы. Объявлена его кадастровая стоимость.

— Кадастровая стоимость — это очень относительная величина. Не объявлены торги. Мне трудно говорить про Исаакий и про епархию, потому что я 1,5 года назад дал слово больше не думать про это. Но не думать не получается. Я отработал в музее 9 лет, и я очень благодарен этим годам, потому что работал с прекрасными людьми и мы успели кое–что сделать. При том, что я получил этот музей в блестящем состоянии, а оставил в худшем — мы уже потеряли две руки: Смольный собор и Сампсоний. Я уже придумал два «протеза» и даже добился того, чтобы два здания было отведено под это. Но нынешнее руководство музея отказывается от этих зданий, потому что это требует усилий, развития, денег и пр. Я болезненно отношусь к этому движению, потому что до моего ухода все попытки привести взаимоотношения прихода и музея в дипломатическое равновесие успехом не увенчались. Вы когда–нибудь видели, как удав кролика ест? Он долго это делает, потом долго лежит и переваривает. Вот и тут ситуация, когда ты идешь навстречу и получаешь реакцию «заглота» — дальше, дальше, дальше.

Я специально не пользуюсь термином «РПЦ», это другая планета. С епархией у меня строились блестящие отношения во времена митрополита Владимира, мудрого дипломата. С ним удавалось сохранить равновесие и движение навстречу друг другу. До моего ухода количество согласованных богослужений в соборе было доведено до 600 в год. Ни один приход в Петербурге, который находится в распоряжении епархии, не имеет такого рабочего календаря. При этом через Исаакий проходило не менее 2,7 млн человек. Мне не хватило нескольких месяцев, чтобы довести посещаемость до 4 млн человек в год в комплексе.

За 9 лет нам 2 раза по посещаемости удавалось опередить Эрмитаж. Мы были все время третьим музеем города, но 2 года из 9 мы были вторым. Петергоф никогда не обойти, потому что, даже имея определенную сезонность в работе, он все равно остается Петергофом. Они очень динамично развиваются, приводят быстро руинированные объекты в идеальное состояние и включают в оборот. Эрмитаж чуть–чуть величественнее, развивается за счет новых площадок, в том числе Старой Деревни.

Кличка Исаакия — «труба» (посетитель не раздевается: у нас ведь нет гардероба, посетитель не ходит в туалет, потому что в храмах не может быть туалета). Вошел — прошел — вышел. Но за этот короткий пробег в 45–60 минут надо так его удивить, чтобы он заболел этим местом. И мы этого добились.

Мы купили итальянский лифт для колясок. Потому что, когда в такой коляске едет взрослый, который хотя бы в детстве бегал, — это одно. И когда едет ребенок, который никогда в жизни на ноги не вставал, — это другое. Купили итальянский лифт за 37 млн рублей, выстроили специальную площадку, чтобы посетители могли разойтись с колясочниками. Старые подъемники, навязанные нам городской программой через комитет по культуре, я приказал демонтировать после того, как там застрял инвалид и описался, а техники целый час не могли завести механизм, — это наш позор.

Мне досталось счастье 9 лет работать с уникальным учреждением культуры, которое не нуждалось в бюджетном дополнении, оно полностью само обеспечивало свою деятельность, включая весь комплекс проблем, возникающих у исторического здания. Чтобы зарабатывать миллионы, надо, к примеру, думать, в каком графике ты будешь работать ночью. В Петербурге это можно делать 5 месяцев. К тому, чтобы ночью заработала колоннада, меня подтолкнула странная история. Я только–только стал директором, ко мне пришел молодой человек и едва только на колени не вставал, говорил, что ему нужно встретить рассвет на колоннаде с девушкой, признаться ей в любви и сделать предложение. Я удовлетворил эту просьбу, и это навело меня на мысль, что ночью колоннада тоже должна работать. Также мы начали работать в вечернее время, когда все закрываются. Мы закрывали дневную часть и открывали вечернюю, которая стоила дороже. Это тоже сезонная работа.

Когда сравнивают правление Матвиенко и Полтавченко, говорят, что при Матвиенко все было бодро, а потом совсем не бодро. А с точки зрения культуры так же?

— Нет, при Полтавченко оно не останавливалось, не падало. Денег меньше давать не стали, регулировать денежные потоки стали чуть–чуть по–иному, но сказать, что откровенное безобразие, тоже нельзя. Культура — очень капризная дама. Ей нужно внимание, она требует свиданий с первым лицом. Матвиенко обожала театр. У нее случилась прививка театром в детстве, из–за того что мама имела отношение к костюмерному цеху. Она всегда тянулась к театру. Георгий Сергеевич всегда был вежлив с деятелями культуры, но это всегда была вежливость дипломатического толка. Его мама обожает театр, а он, как сам признавался, не понимает. Для него это было мукой, и он пытался компенсировать это увеличением бюджета культуры.

Александр Дмитриевич первым делом бросился на бюджет, потому что он дефицитный до стыдного размера. Для него это было откровением. Как бюджет стал дефицитным — это за пределами моего понимания. Матвиенко была губернатором в лучшее для страны время с точки зрения экономики. У нас был скачкообразный рост, бюджеты целого ряда направлений резко выросли (в том числе культуры). Устойчивый рост бюджета страны позволил ей в Петербург больше влить, и мы без всяких словопричитаний получили дороги. Я не верил в ЗСД, когда он еще строился, думал, что это для внуков. Сейчас будет много мороки с ВСД, и я понимаю всех, кто находится в зоне застройки. Но без этого город тоже задыхается, а мы не настолько богаты, чтобы решить все проблемы разом.

В культуре есть материальная часть. Это отставание очень многих театральных площадок (я имею в виду не только государственные) в техническом отношении. У нас сейчас блестящее оснащение имеют новая сцена Мариинского театра, как бы мы ни ругали ее внешний вид. Состояние сцены там на уровне Большого театра, это событие для города. Идеально состояние Александринского театра, там очень дорогое оборудование.

Следующий год в Петербурге выборный. Результаты голосования этой осенью по разным субъектам федерации разные, но понятно, что общественные настроения меняются.

— Выборы никогда не проходят абсолютно спокойно. Город чуть–чуть бурлит, кто–то активнее, а кто–то огурцы собирает. Нельзя требовать от всего общества, чтобы оно было все политизировано. У нас город консервативно–революционный. Петербуржцы — очень трезвый народ, мы не мечтаем о журавле в небе, а держим свою синицу, чтобы она не упорхнула и не задохнулась от нашей любви. Выборы зависят от подготовительного этапа, который пойдет последним раундом перед ними. Важный игрок в подготовительной кампании — погода. Этот политик — сосуля, этот политик — летние пожары. Господин мороз тоже что–то скажет. Если зима пройдет благополучно и ровно, то все сложится так, как надо, к весне. Значит, весной и летом надо будет поработать, а осенью собирать урожай.

Я очень давно знаю действующего губернатора. И не только его, но и чуть–чуть его семью. Его жена, в то время как ее супруг занял очень высокий пост полпреда в ЦФО, не изменилась. Его дочь работала у меня в комитете, заведовала юридическим отделом. И я до сих пор нахвалиться не могу упорством, скромностью и усидчивостью, которые она проявляла вплоть до замужества. У его детей нет ни малейшего намека на золотую молодежь, хотя могли бы. Это семья трудоголиков. Александр Дмитриевич — человек подвижный, он очень хорошо знает город. Все время отсутствия он все равно присутствовал, потому что он не перевез семью в Москву, он каждые выходные старался прилетать сюда и был в курсе того, что происходит. Его нынешние намерения — серьезно оживить и политическую ситуацию в городе, и ситуацию принятия решений, и культурную ситуацию. Он обеспокоен кадровым вопросом, однако я не буду лезть в эти вопросы. Я думаю, что он будет думать об увеличении инвестиционных потоков в город, потому что они подвяли. Но ситуация не смертельная, помимо, конечно, дефицита бюджета — он неожиданный и очень большой. Он всерьез озабочен состоянием поля налогоплательщиков, потому что очень многие промышленники ушли с территории Петербурга — именно в последние 2 года. Отток настолько заметный, что даже приход крупнейшего налогоплательщика не улучшил ситуацию. Это неправильно. Потому что здесь работаешь — здесь и плати налоги.

Из тех мнений, которые существуют вокруг, — оживилось дело, как будто времена Матвиенко. Кто–то от испуга забегал. У меня ожидания не скажу радужные, потому что мне уже поздно быть доверчивым романтиком, но пришло время, чтобы оживить ситуацию в городе, и я думаю, что это произойдет. Но кому–нибудь все равно будет больно. Потому что не бывает вмешательства, чтобы все были довольны. Для меня очень важно, чтобы город был доволен. Мы можем жить лучше.