Исполнителя главной роли Рами Малека, сыгравшего Фредди Меркьюри, "Золотой глобус" признал лучшим актером, а саму картину — "лучшим драматическим фильмом года". Байопик про Фредди Меркьюри — казалось бы, типичный фанатский фильм, который эксплуатирует энергию почитателей Queеn, а также подбрасывает дровишек в неугасаемый костер споров о том, "кто разрушил группу". Но именно предсказуемость трактовок и образов основных героев фильма в данном случае вовсе не вредит, а даже наоборот.
Тут, вероятно, срабатывает что–то бессознательное: зритель уже достаточно настрадался от противоречивых историй без финала, от перемешавшихся добра и зла, конца личности и истории. И поэтому, когда вдруг видишь на экране рассказанную без прикрас "историю успеха 1970–х", первый час завороженно смотришь на экран — просто удивляясь тому, что такие фильмы до сих пор возможны. Да, Малек тут "дает гения", который заранее видит свое будущее — даже в момент, когда работает грузчиком. Да, расчетливые продюсеры не дают состояться хорошей песне, но герои бросают продюсера и побеждают. Да, плохие люди влияли на Меркьюри, но в итоге он разобрался и вернулся к хорошим. Все тут напоминает синопсис статьи в каком–нибудь развлекательном журнале 2000–х годов. Но есть и еще кое–что неконтролируемое — то, что называется феномен 1970–х.
Именно тогда, напомним, слово "постмодерн" стало определяющим. И если смотреть фильм под этим углом, сквозь призму существования одной, пусть и великой группы, то вдруг понимаешь — что же тогда случилось такого, что люди в широком смысле "потеряли себя" и до сих пор не могут найти. Лихой, схематичный пересказ эпохи вдруг помогает увидеть как бы сердцевину, суть нового времени и те масштабные перемены, которые в культуре первыми и отразились.
Это может показаться смешным, но именно благодаря фильму понимаешь, как, в какой момент истории закончился, собственно, "рок"; когда все определения, жанровые рамки и — шире — все культурные конвенции перестали иметь значение, и стало "все позволено", и началось вавилонское смешение "всего со всем".
Меркьюри в этом фильме — "человек только вперед", который доверяет лишь собственной интуиции. Он не может этого объяснить — он просто чувствует, что "что–то в мире изменилось". И собственно вопрос о переходе из эпохи модерна в эпоху постмодерна решается невзначай, в бытовом разговоре. "Мы что, теперь играем фанк?" — спрашивает один из музыкантов удивленно. И Фредди отвечает: "Вообще не важно, как это называется". Хочется написать: так начался новый век — который до сих пор еще, кстати, продолжается. Когда неважно, "как называется", а важно идти вперед, перепрыгивая через сегодня в завтра.
Читайте также:
Другой ракурс. "Мэри Поппинс возвращается" Роба Маршалла
Недаром история написания и выпуска Bohemian Rhapsody подарила название фильму и как бы является центральной. Про эту композицию написано много, но нам она важна как вещь, которая, собственно, зафиксировала распад цельного времени на множество не связанных между собой, параллельно существующих кусков.
Меркьюри не знает, чего хочет, не знает даже самого себя — но его незнание превращается в энергию поиска, служит основанием для новой идентичности. И именно поэтому он — дитя своего века и, конечно, его символ. Фильм — об этом.
