Россия стремится к тому, чтобы международное признание ее высшего образования подкреплялось цифрами — высокими местами в глобальных рейтингах вузов. Зачем это надо, как иностранные рейтинги могут помочь отечественной высшей школе и что нужно зарабатывать — рассказал "ДП" региональный директор Times Higher Education (THE) в России и странах СНГ Егор Яблоков.
Российское правительство поставило вузам задачу — попасть в мировые рейтинги и прочно в них держаться несколько лет кряду. Самые сильные вузы страны — и Петербурга в том числе — в этих рейтингах есть. Однако не сказать что на очень высоких позициях. СПбГУ, например, в рейтинге Quacquarelli Symonds (QS) не попал даже в первую сотню. Есть ли вообще зависимость между местом в рейтинге и качеством образования?
— Поставленные вами вопросы правильные. Полагаю, что большая часть граждан, чья деятельность напрямую не связана со сферой высшего образования, не понимает, что именно государство хочет от университетов в рамках новых национальных проектов, по какому пути развития их направляет и зачем все это делается. А отсутствие этого понимания, в свою очередь, приводит к тому, что запрос значительной части российского общества к университетам не всегда соответствует реалиям современного мира. Он от них отстает, и зачастую достаточно сильно — речь идет о десятилетиях.
Но сама по себе задача быть в рейтинге подстегнет вузы к "работе над собой"? И какая это работа?
— Во–первых, важно понимать, что глобальные рейтинги, а в нацпроекте "Образование" речь идет о том, что российские вузы должны стремиться к попаданию именно туда, будь то QS, THE или ARWU, по сути, инструмент в глобальной борьбе за таланты. Студенты, выбирающие место для обучения за рубежом — а таких уже сейчас в мире несколько миллионов человек, — в числе ключевых факторов принятия решения называют репутацию университета, подтвержденную позициями в глобальных рейтингах.
На это обращают внимание и власти. В последние годы в разных странах — это и Бразилия, и Китай, и Саудовская Аравия, и многие другие, в том числе и Россия, где действует программа "Глобальное образование", — были запущены программы по поддержке обучения студентов. Так вот в большинстве нацпрограмм в качестве одного из основных критериев для выбора вузов, где государство субсидирует образование, называют позиции в глобальных рейтингах.
То же самое происходит и с ведущими учеными и исследователями: каждый хочет работать в университете, занимающем более высокие позиции, поскольку факт такой работы усиливает резюме.
Государство фактически заставляет российские вузы включиться в глобальную конкурентную борьбу за таланты. Что, кстати, хорошо коррелирует с одним из приоритетов другого нацпроекта, чья цель — привлечь в Россию несколько тысяч исследователей мирового уровня.
Когда обсуждаются рейтинги, всегда возникает вопрос, как считали и все ли факторы и критерии учли. Возможно, свое слово говорит патриотизм, но порой неясно, почему мы проигрываем, например, Великобритании. Петербургские мозги хуже?
— Важно помнить, что любой глобальный рейтинг — это не оценка неких неизвестных судей, экспертов. Это результат измерений деятельности по многокритериальной системе, со множеством индикаторов. В рейтинге THE их 13.
С этой точки зрения, закрепленная в новом нацпроекте "Образование" необходимость для российских университетов вхождения и продвижения в глобальных рейтингах может быть интерпретирована как задача выстраивания работы каждого вуза в соответствии с определенной моделью и системой координат, которую задает совокупность критериев, используемых в глобальных рейтингах.
Верно ли понимаем, что в этом вопросе Россия все же равняется на западные страны? И по сути стремится закрепить уже сложившуюся во многих вузах практику, при который они — не "тихая заводь" для познания законов мироздания, а механизм, в каком–то смысле бизнес, — который работает в рыночных условиях и нацелен и на извлечение прибыли?
— Исследовательская деятельность — будь то фундаментальная наука или прикладные исследования — в том понимании, в котором она используется в глобальных рейтингах, — это не просто работа ученых с неясными критериями эффективности.
Современные глобальные рейтинги подталкивают к модели высокоинтернационализированного, читай — включенного в международные коллаборации в образовательной и научной сфере и привлекательного на международном рынке талантов, университета исследовательского и предпринимательского типа. В этой модели образование неразрывно связано с исследовательской деятельностью, базируется на ее последних достижениях, постоянно подпитывая ее новыми кадрами, а она, в свою очередь, приносит результаты, которые могут быть использованы в том числе и реальным сектором экономики. То есть коммерциализированы.
Кого мы можем потеснить в образовательных рейтингах? И при каких условиях?
— Когда мы говорим о том, что какой–то российский вуз или вузы должен или должны войти в первые сто (пятьсот/тысячу и так далее — любые значения) ведущих университетов мира, — это игра с нулевой суммой. Проще говоря, число мест в первой сотне (первых пяти сотнях/первой тысяче и так далее) вузов строго ограничено. Нужно четко понимать, как выглядят те, кого мы планируем вытеснить.
И это очень хорошая с практической точки зрения задача для развития российских университетов, поскольку она заставляет их внимательно изучать и анализировать то, как развиваются ведущие вузы мира, что они делают, чтобы быть конкурентоспособными на мировой арене, какие действия предпринимают, как работают.
Речь идет об ориентации на перенятие лучшего мирового опыта, наиболее конкурентоспособных практик организации деятельности вузов мирового уровня.
И, конечно же, важно четко ориентироваться в цифрах. Когда мы говорим, что некий российский вуз "даже не вошел в сто ведущих вузов мира", мы фактически обвиняем его в том, что он не попал примерно в 0,4% лучших университетов мира. Ведь в мире более 23 тыс. вузов. А легко ли попасть в 0,4% лучших в мире? Это очень сложная задача: уровень конкуренции между университетами в первых сотнях всех трех глобальных рейтингов университетов огромен.
