Компания "Газпромнефть" планирует дополнительно получить 150 млрд рублей операционной прибыли за счет цифровой трансформации. Крупные корпорации охотно рассказывают об эффективности инвестиций в искусственный интеллект, предиктивную аналитику и цифровое моделирование. Но полностью перестроить бизнес–процессы готовы лишь 10–15% предприятий города.
Реализация 12 программ цифровой трансформации позволит компании "Газпромнефть" на треть увеличить показатель операционной прибыли, рассказал ее генеральный директор Александр Дюков на Петербургском экономическом форуме. Для сравнения: по итогам 2018 года компания отчиталась об операционной прибыли 456 млрд рублей. Это напрямую коснется в том числе и петербургского бюджета, в который компания выплачивает часть налога на прибыль (ставка для регионов составляет 17%, лишь 3% идет в федеральный центр).
"Мы уже применяем искусственный интеллект по всей цепочке создания стоимости, от геологоразведки до пистолета на автозаправочной станции", — рассказал Дюков. В частности, программа "Когнитивный геолог" позволила компании полностью трансформировать бизнес–процесс создания геологических моделей месторождений. Это в 2 раза сократило издержки, которые оценивались в десятки миллиардов рублей, а также снизило сроки изготовления моделей с 12–18 до 4–5 месяцев.
Другой пример: на этапе добычи "Газпромнефть" использует нейросети, которые позволяют видеть дополнительные залежи нефтепродуктов на разрабатываемых месторождениях. "Нейросеть, подготовленная и обученная нами, сейчас находит эти интервалы, делает перфорацию уже на построенной скважине, и мы получаем нефть при нулевых капитальных затратах. По сути, это цифровая нефть", — сказал Дюков.
В логистике искусственный интеллект управляет всем флотом компании, каждую единицу времени выбирая наиболее оптимальное из 66,5 млн решений. Что особенно интересно — число сотрудников на предприятии при этом не сокращается. В 2014 году среднесписочная численность персонала ПАО "Газпромнефть" составляла 57,5 тыс. человек, в 2018–м — уже 66,5 тыс. Волшебные 30%.
Интересно, что показатель 30% прозвучал не только от компании "Газпромнефть". Сбербанк на ПМЭФ рассказал об опыте использования ИИ при принятии решения о кредитовании юрлиц (включает анализ контрагентов, отчетности, бенефициаров). Обычно это занимает 2–3 недели. Теперь вопросы на суммы до 2 млрд рублей решаются за 7 минут. Сформированный роботом портфель кредитов "ведет себя хорошо", подчеркнул первый заместитель председателя правления ПАО "Сбербанк" Александр Ведяхин.
"В банке работает больше 2 тыс. моделей, которые можно назвать моделями на основе ИИ и машинного обучения. И у нас нет ни одной, которая не улучшила бы производительность менее чем на 30%", — рассказал Ведяхин.
До 30% высвобождения госслужащих и расходов на государственный аппарат за счет цифровизации ожидает также вице–премьер РФ Максим Акимов. "Я уже не говорю о том, что искусственный интеллект, если мы контролируем алгоритм, по определению честнее, чем некоторые из моих коллег. Опросы показывают, что в нашей неожиданно либертарианской стране люди искусственно синтезированному правосудию доверяют уже больше", — рассказал на сессии министр.
Схожие цифры у промышленников. Группа "ЛокоТех" рассказала об опыте внедрения предиктивной аналитики. За счет предсказания поломок в локомотивах и выстраивания системы взаимодействия (заранее заказываются запасные части, ремонт автоматически попадает в график работ) время простоя локомотивов удалось снизить на 22%. Если реализовать все цифровые инициативы, результат может быть в 4 раза выше.
Все хорошо, но…
Совсем уж радужной картина стала казаться, когда вице–премьер Максим Акимов заявил, что внедрение искусственного интеллекта обеспечит ежегодный прирост российского ВВП от 1,3 до 2%. С этого момента между спикерами начались очевидные расхождения.
Во–первых, все зависит от того, как считать. Потому что заместитель председателя и главный экономист госкорпорации "ВЭБ.РФ" Андрей Клепач почему–то оценил долю цифровой экономики в России в жалкие 3,6%. "Это меньше, чем в Литве и Италии", — сокрушался он. Даже цифровые геологические карты месторождений, как выяснилось, лучше в Норвегии. А в программном обеспечении мы на 90% зависим от США.
Во–вторых, не у всех цифровизация гармонирует с законом. Председатель совета директоров фонда "Сколково" Виктор Вексельберг поделился грустной историей об эксперименте в сфере беспилотного транспорта. "У нас начало ездить беспилотное такси. Но один из жителей написал жалобу в Генпрокуратуру, опасаясь, что у него дети пострадают, и нам запретили эксплуатацию. Теперь мы находимся в сложном диалоге с правоохранителями", — рассказал он.
По оценкам Вексельберга, для цифровизации стране нужно принять порядка 100 новых законов, но пока "Сколково" удалось продвинуть лишь два. Еще семь находятся на рассмотрении в Госдуме.
Ну и в–третьих, далеко не все могут себе цифровизацию позволить. Наглядно проиллюстрировали ситуацию власти Тульской области. Там из 400 тыс. предприятий реально цифровизацией занимаются только 10%. До менеджмента всех остальных мысль о необходимости меняться донести не удается, несмотря на льготы.
Цифровой Петербург
Можно возразить: где Тула — а где Петербург! Но в рейтинге российских регионов по уровню цифровизации, составленном "Сколково", Тульская область заняла аж 12–е место (средний балл — 72,66). Петербург на 3–й позиции (76,44), пропускает вперед Москву и Татарстан (судя по отчету, последний обогнал Северную столицу за счет проекта "Иннополис").
Все опрошенные "ДП" петербургские предприятия смогли привести примеры технологической трансформации.
Так, на "Армалите" используют цифровое проектирование и управление инженерными данными в системе Product Data Management. Ижорский трубный завод внедряет систему видеонаблюдения с машинным зрением, чтобы улучшить промышленную безопасность. В GS Nanotech (входит в GS Group) используют предиктивную аналитику, чтобы накапливать данные о работе оборудования и эффективнее управлять разработкой, производством и сервисом новых продуктов. Оптимизация затрат составила 3–3,5%.
"У нас до сих пор даже автоматизация на многих промышленных предприятиях не внедрена. Потенциал повышения производительности остается высоким, — скептичен Александр Курячий, директор Центра прикладных исследований и разработок НИУ ВШЭ — СПб. — Многих сдерживает ориентация на госзаказ, а не на рынок: нет нужды быть эффективными. Не развит рынок услуг в сфере цифровизации. И третий фактор — общая инертность бизнеса: многие топ–менеджеры не готовы к инновациям".
Важно разделять цифровизацию и цифровую трансформацию, считает Сергей Салкуцан, замдиректора Института передовых производственных технологий. В первом случае речь идет об использовании цифровых технологий и информационных систем. Уже порядка 60–70% предприятий в Петербурге это делают. Во втором случае речь о полном изменении бизнес–модели. И вот на это решились не больше 10–15% компаний.
“
Я думаю, если бы кто–то на ПЭФ провел эксперимент, поймал в коридоре 20–30 случайных человек и спросил, что такое цифровизация, он получил бы противоречивые ответы. Это явление переживает такие же стадии, как компьютеризация в 1980–е. Тогда многие тоже не понимали, для чего это нужно, но спустя десятилетие это стало нормой жизни. Точно так же я уверен, что через 10 лет искусственный интеллект, большие данные, интернет вещей станут нормой жизни. Останутся цифровизированные компании и мертвые. Наш основной подход — установление единого понимания внутри компании этих понятий, а это возможно только с помощью одного инструмента — обучения. Максимальное количество людей должны обладать одинаковым набором знаний, одинаковой терминологической базой. Только на основе этого фундамента можно начинать эксперименты в области цифровизации. Тогда понятно будет, в каких сферах это имеет смысл применять, в каких нет.
Георгий Семененко
генеральный директор ПАО "Кировский завод"
“
Мне эти разговоры напоминают анекдот: "Сегодня мы занимаемся цифровизацией, на повестке дня цифра 5". Напомню еще раз ключевой тезис: автоматизация эффективной системы увеличивает ее эффективность, автоматизация неэффективной системы увеличивает ее неэффективность. Главная отрасль у нас в стране — нефтянка, она достаточно эффективная. Естественно, там есть и результаты. А там, где нет потока бизнеса, можно сколько угодно внедрять цифру, ничего все равно не получится. У нас в России всегда спрашивают "как", но не спрашивают "зачем". Но, пока этот вопрос не решен, у нас будут только потемкинские деревни. Хорошая цифровизация — это когда в машине у меня датчик и, если я ударился подвеской, сообщается, что на дороге яма, и принимаются сразу меры. Данные идут в дело, а не просто где–то отвисают для статистики, как это часто происходит в России.
Игорь Рождественский
генеральный директор компании Martal Spb
В контексте
У глобального увлечения цифровизацией есть свои обратные стороны, в основном негативного толка. Именно о них инноваторы предпочитают умалчивать. Вряд ли кто из лидеров цифровизации сегодня сознается, что поспешил инвестировать в технологии в ущерб кадровому ресурсу.
Цифровые технологии, как говорится, вошли в нашу жизнь повсеместно. Отдельные банки, говорят, сегодня уже не выдают стандартные дебетовые карты, пока потребитель банковских услуг не оцифрует свой голос или лицо. При получении ошибочного счета за услуги телефонной связи мы обращаемся в call–центр оператора, в котором вместо живой девушки с говором нам предстоит общение с роботом до изнеможения. С бездушной цифровой машиной мы сталкиваемся при регистрации сделок с недвижимостью, оформлении прописки по месту жительства, заказе такси и продуктов. До грядущей осени современные технологии настигнут и всех врачей, выписывающих рецептурные лекарства. Их всех тоже оцифруют и избавят от собственноручной подписи, переведя на магическую ЭЦП.
За гиперприбылью от цифровизации (в качестве синонима нужно использовать термин "экономия") всегда стоит избавление от живого персонала. Объявив о переходе на ультрасовременные технологии, работодатель начинает сокращать расходы на комплектование рабочих мест, снижает собственную налоговую нагрузку на фонд оплаты труда. Региональные бюджеты постепенно начинают недополучать налоги, а локальные производители мебели или владельцы бизнес–центров сталкиваются со снижением спроса, терпят убытки и банкротятся.
Понимают ли цифровые инноваторы, что для работы в новых реалиях недостаточно заменить персонал бездушным компьютером и установленным на нем программным обеспечением? Кто–то ведь будет должен чинить шайтан–машину, обновлять программы, следить за бесперебойным функционированием и усовершенствованием. Забыв о такой очевидной вещи, как человек, обладатели технологий вынуждены оправдываться якобы профилактическими работами, во время которых пользоваться их сервисами невозможно. В итоге вместе с репутацией страдает конечный потребитель: ни картой на кассе не расплатиться, ни налоговые начисления не проверить, ни показания счетчиков не передать. Впрочем, монополисты к собственной репутации относятся сдержанно: потребитель никуда от них не денется.
Помимо того, что цифровизация ведет к безработице и невозможности получать услуги, она лишает человечество самого главного: навыков общения. Мы теряем опыт живой коммуникации. Вот это и есть конечная плата за рост прибыли на треть.
Евгений Петров
