Важный кейс, чтобы понять, обоснованны ли траты на санацию банков — и как после нее возмещать убытки за счет экс–собственников и бывших менеджеров.
Принято считать, что за последние годы российский банковский сектор был зачищен от неустойчивых финансовых организаций, которые часто занимались хищением средств вкладчиков и выводом активов в интересах своих собственников. Число банков в России за последние 4,5 года сократилось с 834 до 467, но сделано это было дорогой ценой: общая сумма выплат по линии системы страхования вкладов с начала ее функционирования достигла 1,92 трлн рублей, а Банк России влил в банковский сектор более 2,5 трлн только в 2017–2018 годах. При этом стоит заметить, что "падающие" банки находились в гораздо худшем состоянии, чем предполагалось: после отзыва лицензии "дыры" в их балансах вырастали в 5–12 раз, а успехи в возвращении активов были и остаются достаточно скромными.
Недавний кейс банка "Открытие", чье нынешнее руководство, управляя, по всей видимости, практически пустым банком, получившим в июле–августе 2017 года рекордные 1,07 трлн рублей от Банка России (в основном по линии специально созданного Фонда консолидации банковского сектора), подало иск к бывшим собственникам и менеджерам финансовой организации почти на 290 млрд рублей, высвечивает, на мой взгляд, несколько значимых проблем.
С одной стороны, это проблема обоснованности трат на санацию. Банк России, казалось бы, предпринимает единственно верный шаг, спасая проблемные банки из первой десятки, так как их крах способен вызвать цепную реакцию на рынке. Однако существуют большие сомнения в том, что данные средства могут вернуться. ЦБ обещает продать "Открытие" в 2021 году и компенсировать вложения — но сделать это будет нелегко: сопоставимые по балансовым показателям банки (например, Московский кредитный банк) сегодня никак не стоят 1 трлн рублей (текущая капитализация МКБ составляет 160–165 млрд). Поэтому, может быть, куда разумнее оказывать в будущем помощь финансовым партнерам и компаниям, потерявшим деньги из–за краха того или иного банка, чем пытаться вдохнуть жизнь туда, где ее не может быть.
Замечу, что в США федеральные власти в 2008–2009 годах действовали намного успешнее — так, купленные министерством финансов за деньги ФРС в разгар кризиса акции страхового гиганта AIG были проданы на рынке через 4 года с прибылью $22,7 млрд, повторения чего от российских санаций ждать не приходится.
С другой стороны, это вопрос об эффективности банковского контроля и о возможности возмещения возникающих убытков за счет бывших собственников и (или) менеджеров банков.
Если банковские проблемы на Западе почти исключительно обусловлены излишними рисками вложений в некачественные активы (переоцененные акции или недвижимость на пике стоимости), то в России главной причиной остается попытка сознательного вывода средств в интересах самих банкиров.
Широко известны кейсы А. Бородина, владеющего в Англии роскошной недвижимостью, Г. Беджамова, заручившегося чуть ли не неприкосновенностью в Монако, и многих других. Однако только в случае Межпромбанка (который пока является самым успешным) АСВ удалось взыскать с С. Пугачева активы общей стоимостью около $1,2 млрд (что соответствует по рыночному курсу лишь 30% дыры, которая была обнаружена в его балансе в 2011 году), но это потребовало 7 лет юридических тяжб, которые создали даже новые прецедентные случаи в судебной практике.
Видимо, пришло время менять систему оценки рисков в банковских операциях и предъявлять более жесткие требования к финансовому аудиту. Впрочем, это уже другая тема.
Однако, думается, все эти размышления излишни. Пока у российских финансовых властей есть деньги, они будут просто заливать ими любые возникающие пожары. Поэтому бывшие собственники банков могут особо не волноваться.
