Инициаторам четырехдневки стоит вспомнить опыт стран, которые быстро вырвались в экономические лидеры, — там рабочее время лишь росло.
На фоне роста предпосылок для политической дестабилизации в России активизировались разговоры на разные, явно привлекающие внимание, но по сути своей бессмысленные темы. Одной из них неожиданно стала "новость" о внедрении четырехдневной рабочей недели. Абстрактные планы на сей счет премьер Дмитрий Медведев излагал еще 2 месяца назад. Мера, бесполезнее которой сегодня сложно придумать.
Нет сомнения, что сокращение рабочего времени является одним из самых хорошо задокументированных экономических трендов последних столетий. Продолжительность рабочего времени в развитых странах с 1870 по 1929 год снизилась в среднем с 62–70 до 46–48 часов в неделю. Между тем на протяжении последних 40 лет прогресс существенно замедлился. Если в 1980–м средний показатель в США и Европе составлял 40,4 часа, то сейчас — 37–38,5 часа. Фундаментальная причина, на мой взгляд, понятна: индустриальный сектор, в котором рост производительности труда действительно мог сопровождаться снижением занятости, ныне обеспечивает 12–20% рабочих мест, а более 70% дает сфера услуг — которая в идеале должна функционировать не то что без выходных, но даже круглосуточно.
При этом, хотя сегодня любят говорить о стрессе, вызываемом присутствием на рабочем месте, за его пределами нас ждут не меньшие потрясения. Значительную долю негативных эмоций люди получают от отношений с родственниками и друзьями, поглощения информации о текущих событиях, общения в социальных сетях. Кроме того, нужно иметь в виду, что с переходом к информационному обществу главным становится производство не столько продукта, сколько человеческих качеств и способностей — а этот процесс непрерывен. Чем более творческой является личность, тем менее она склонна различать рабочее и свободное время, так что рассуждения о четырехдневке следует оставить тем, кто ментально живет в XIX веке.
Однако проблема имеет и другие аспекты. В успешных обществах сокращение рабочего времени часто становится фактором конкуренции между компаниями, тем самым переманивающими себе работников, стремящихся иметь больше личного времени для других занятий. Но при этом попытки организованно ограничить продолжительность рабочей недели вызывают резкое отторжение как у бизнеса, так и у граждан (стоит вспомнить хотя бы "закон Обри" 1998 года). А то, что в России около 25% ВВП создается на предприятиях с непрерывным циклом производства, никого из сторонников такой меры не заставило задуматься? Равно как, видимо, и то, что коэффициент износа оборудования достиг 47,4%, увеличившись на 8,1 процентных пункта с 2000 года (это на этом старье предполагается увидеть "резкий всплеск производительности труда"?).
Поэтому правильнее было бы оставить данную тему на усмотрение работодателей, а не заниматься пустым законотворчеством. Наконец, увеличение свободного времени не является и не должно являться самоцелью: перед тем как о нем задумываться, следует выяснить, готова ли большая часть общества разумно организовывать свой досуг. И если сравнить время, посвящаемое, например, средним американцем волонтерству — а это 32 часа в год, — с нашей ситуацией, когда некоммерческие общественные организации вообще редкость, многие вопросы отпадут сами собой. Пытались ли московские чиновники представить себе райцентр в Кузбассе или Псковской области в условиях, когда люди не работают там три дня из семи? Иначе говоря, этот проект, вполне возможно, и будет реализован в относительно отдаленной перспективе в ряде успешных в экономическом и социальном смысле стран, но не у нас.
В заключение стоит вспомнить опыт тех стран, которые сумели за относительно короткий срок выйти в экономические лидеры современного мира, тех же Японии, Тайваня, Южной Кореи и Китая. На протяжении большей части периода их индустриального рывка продолжительность рабочего времени лишь росла, а доходы рабочих увеличивались на 30–50% медленнее, чем производительность труда. Результатом такой мобилизации стало рекордно быстрое преодоление бедности — той самой, в которой, напомню, у нас живут, по последним данным, 14,2% населения и более 26% детей.
Сегодня России нужно ускоренно развиваться, а для этого необходимо максимально задействовать имеющиеся трудовые ресурсы — которые, замечу, используются очень плохо: производительность труда в нашей экономике не достигает и одной шестой от американской.
И уж если мы начнем жить так, как в той же Германии, тогда, наверное, можно будет задуматься и о дополнительном выходном (о котором немцы, замечу, не ведут пока и речи). Хотя, конечно, в стране, где половина бюджета и три четверти экспорта обеспечиваются не трудом, а недрами, можно отдыхать и побольше. Но ровно до того момента, как мировые цены на ресурсы войдут в долгосрочный нисходящий тренд…
