Доносительский ренессанс помогает понять многое, что происходило ранее. От этого не легче.
Русская машина времени, тянущая страну назад, в архаику, имеет бонусом понимание, отчего и почему происходило многое раньше. Мне, например, теперь ясно, кто, отчего и зачем в СССР писал миллионы доносов: сейчас в России новый доносительский ренессанс. На меня тоже донесли после резкого твита, где я не сделал разницы между сталинизмом и гитлеризмом: потребовали привлечь по статье, не смейтесь, о реабилитации нацизма. Ровно по этой статье другие доносчики (а может, те же) годом ранее требовали судить Дмитрия Быкова за его рассуждения примерно на эту же тему. Приятного мало, когда тебе звонят поутру из управления "Э" и сообщают о проверке поступивших сигналов. Но, повторяю, зато начинаешь кое–что понимать. Раньше я считал, что донос — это непременно тайное извещение властей о чужом злоумышлении. Однако нет. Донос — это извещение властей о чуждом мышлении. Поэтому сегодня доносчики гордо выкладывают в сети копии доносов. Будь во времена Сталина интернет — уверен, выкладывали бы уже тогда. Доносчику важно, чтобы жертва мучилась. Это цель. Если сообщаешь публично о доносе, мучения больше, ибо продолжительнее.
Первый раз я обратил внимание на жанр публичного доноса — смотрите все, я доношу! — в прошлом мае, когда в "Твиттере" некая Наталия Елисеева (она называет себя "политологом и общественным деятелем") выложила скриншот обращения в Следственный комитет: она оскорбилась публикацией в швейцарской Neue Zurcher Zeitung о ленинградской блокаде. Мишенью была автор текста писательница Елена Чижова (Чижова полагала, что Сталин, возможно, желал вымирания ненавидимого им интеллигентского города). До публичной дискуссии политолог не снизошла, а мое "почему же вы написали следователю, а не в редакцию?" проигнорировала, тоже понятно почему.
Елисеева, допустим, — sancta simplisitas, под влиянием пропаганды решившая извести крамолу (жестокость в таких случаях — стандартный ход со времен Яна Гуса). Но вот вам святая непростота — депутат ГосдумыАлександр Хинштейн. Когда ему не понравился текст о чекистах в партизанских отрядах на сайте "Радио "Свобода", он тоже обошелся без споров с автором Владимиром Вороновым, а сразу написал в Роскомнадзор и в прокуратуру, выложив в "Твиттере" копии обращений. А на мой вопрос, чем же его поведение отлично от поведения доносчиков при Гитлере и Сталине, издевательски поинтересовался в ответ: так я, что ж, предлагаю жить по понятиям? А вот он, Хинштейн, предлагает жить по закону!
Вот что значит талант: подвел под донос теоретическую базу! И невольно проиллюстрировал, чем провоцируются доносы. Доносы возникают, когда свободное обсуждение горячих тем (будь то религия, война или права сексуальных меньшинств) заменяется государственной криминализацией обсуждения. Когда за инакомыслие — статья. Ибо — закон. Есть только одна точка зрения, она прописана и предписана, а если кто скажет, что ровно так и было и при Сталине, и при Гитлере, и при Брежневе, то для таких Хинштейн примет новый закон. А вы что, хотите снова, как в 1990–х, жить по понятиям, включая понятие о свободе слова?!
Поэтому я и прогнозирую рост доносов. Доживи до наших дней академик Лихачев и писатель Гранин, писавшие про блокаду и войну вещи (с точки зрения нынешних законов) запредельные, — то прилюдно, громко стучали бы и на них. Способа остановить этот вал не вижу. Могу только призвать колеблющихся не превращаться в доносчиков. Граница очевидна. К властям следует обращаться тогда (а тайно или явно — не важно), когда речь идет о действии, поступке. Видишь, как пьяный садится в машину, — звони без раздумья в полицию. Но на чужую точку зрения, возмущающую тебя хоть до пупка, нельзя отвечать иначе как словами. Обсуждение — это дело общества, государству тут делать нечего. Донос — это кастет вместо аргумента и одновременно взращивание своего "внутреннего силовика" в радости от гадости. И кстати: донос редко влияет на популярность ненавидимых идей. Кто бы верил сегодня в Христа, когда бы его не распяли по доносу? И это аргумент, чтобы, когда в России снова все перевернется (а перевернется), не писать доносы на доносивших на нас.
