Со вчерашнего дня в российском прокате — байопик об изобретателе самого знаменитого в мире автомата Калашникова. "ДП" поговорил с режиссером фильма Константином Бусловым о личности конструктора, патриотическом кино, деньгах и их отсутствии.
Как вы сами себе отвечаете на вопрос, про что фильм? Не про автомат же.
— Я считаю, что это кино прежде всего про человека. Человека зовут Михаил Тимофеевич Калашников. Кино про его путь от простого парнишки, который сбежал, будучи ссыльным, подделав печать местной комендатуры, до великого конструктора, получившего все возможные награды, изобретателя великого оружия, оружия–легенды. Фильм про мотивацию, про комплексы, про преодоление и любовь.
А вы знали биографию Калашникова до того, как взяться за проект?
— Не очень. Автомат знал, в школе разбирал вслепую, знал, что он лучший в мире, — по крайней мере все так говорили. А про Михаила Тимофеевича — практически ничего. Разве что знал, что есть такой седой крутой конструктор–оружейник из Ижевска, с орденами, и он когда–то после войны изобрел этот самый знаменитый автомат, который прошивает рельс насквозь. И с тех пор этот автомат так никто и не переплюнул.
Сам Калашников молчал о подробностях своей биографии до перестройки. Почему? Он ведь мог стать звездой. Как космонавт. Но не был.
— Конечно, он не космонавт. Долгое время вся его биография была засекречена, его не афишировали как личность. Все знали АК, а кто такой Калашников — не знали. Михаил Тимофеевич из раскулаченных, его семью выслали в Сибирь из Алтайского края. Происхождение в советское время многое значило, он вынужден был это скрывать, и этот конфликт с самим собой отражен и в фильме. Открытым для прессы он стал уже после перестройки и даже в начале 2000–х. Но все равно оставался человеком скромным, не любил пафосные мероприятия, любил посидеть дома с семьей в Ижевске, на своем ставшем родным заводе. Он не выпячивался. Это подтверждает и Елена Михайловна, его дочь. Но, может быть, в России так принято: сначала умираешь, потом тебя признают великим. Да и, наверное, не только в России.
Вас задевает, бесит, когда фильм "Калашников" не глядя уже называют пропагандистским, милитаристским?
— Не то чтобы бесит. Я просто призываю людей сначала посмотреть кино, а потом критиковать. Вы правы, в интернете уже пишут: "Вот опять ура–патриотизм, вранье, на самом деле Калашников все украл у Шмайсера" — целые дебаты об этом. Я смотрю иногда и думаю: вы вообще видите, что пишете? Есть факты, есть исторические сравнения двух этих автоматов, есть заключения экспертов, в конце концов, европейских, американских. Но вот такой у нас народ: крестьянин, самоучка, да что он мог там изобрести. Мы так можем договориться до того, что и не мы войну выиграли, а американцы. И Гагарин в космос не летал. И Ломоносов никакой не ученый. Нет пророка в своем отечестве, людям только дай возможность огульно высказаться о картине, которую никто не смотрел. Меня это не бесит, но настораживает. Что–то, наверное, надо с этим делать. Справиться с этой предвзятостью — задача нашего маркетингового департамента, компании–прокатчика. Они должны подать фильм так, как он снят, рассказать, подготовить зрителя к тому, что это история не про автомат, не про перестрелки и летящие в разные стороны руки и ноги.
Когда я сам показал одним прокатчикам фильм, они мне сказали: у тебя нет мяса, ничего никому не отрезают, челюсти не вылетают, крови нет — современному зрителю будет не очень. Я отвечаю: ну это же другая история, актерская. Там есть экшен, но кино не об этом. Это доброе и честное кино. Лирическое даже. История про парнишку, который сам воевал, насмотрелся, как "линейкой" косят советских солдат, а у них нет оружия, чтобы ответить. И он, даже не умея чертить, без образования, прошел путь от простого сержанта–самоучки до настоящего профессионала. Мы говорим: нет ничего невозможного в этом мире, если ты веришь в свою идею и идешь к ней. Об этом кино.
А почему тогда возникли сложности с финансированием? Доброе, мотивирующее кино о Калашникове к 100–летию со дня его рождения — казалось бы, на такой проект государство сразу должно давать бесконечное количество невозвратных денег.
— Может быть, и должно, но как его в этом убедить? (Смеется. — Ред.) Вроде бы решение поддержать картину в рамках оргкомитета по празднованию 100–летия со дня рождения М. Т. Калашникова при министерстве промышленности и торговли РФ было, но в результате все деньги на фильм — а это средства от концерна "Калашников", от Промсвязьбанка, за исключением субсидии Минкульта (четверть бюджета), — были получены нами на инвестиционно–возвратной основе. Мы должны их вернуть после проката.
Казалось бы, да, такая история должна получать полное государственное финансирование, но этого почему–то не произошло. То ли исполнители на местах недоработали, то ли действительно спонсорские бюджеты наших оборонных корпораций были потрачены на памятники, буклеты, альбомы и значки к столетию Калашникова. Деньги до нас дошли в результате с большими перебоями. Нам приходилось выпрашивать какие–то средства прямо во время съемок. Слава богу, что все это уже позади.
Вы же и дом продали собственный ради фильма?
— Да, но тут я объясню. Не знаю, как эта информация просочилась в интернет, я этот факт афишировать не хотел. Просто все деньги, которые нам выделяли, поступали, повторюсь, мягко говоря, сложно, с большими перебоями. А производство шло. Это же непрерывный процесс, у актеров свои графики, в том числе и на других проектах, расписанные на 3 месяца вперед, объекты, локации, экспедиции и т. д. И у меня люди, вся съемочная группа более 100 человек, 2 месяца сидели без зарплаты. Народ не разбежался, терпел, работал, порой и по 20 часов в сутки, но в определенный момент стало невыносимо, и я принял решение продать дом, закрыть долги за 2 месяца — и мы без перерыва продолжили съемки. У меня просто не было выхода. Если бы мы заморозили проект — мы бы потом его просто–напросто не собрали. Получился бы, как это часто бывает в сериалах, долгострой. Или вообще пришлось бы закрыть проект. Потом, когда деньги от инвесторов дошли, ситуация как–то выровнялась, картину удалось закончить, и она получилась. Сейчас я могу выдохнуть…
…И строить новый дом?
— Дом буду строить после проката, если соберем что–то.
Еще один вопрос о деньгах. Если концерн "Калашников" частично оплатил фильм, логично предположить, что они просили что–то взамен, я имею в виду сценарные комплименты. Вряд ли можно снять объективный фильм про историю "Кока–Колы" на деньги "Кока–Колы".
— И тем не менее нет, никаких требований от инвесторов не было. Мы консультировались с их специалистами по техническим вопросам, чтобы, грубо говоря, избежать истории с памятником. Мы всю историю создания автомата, от первого образца, изготовленного Калашниковым в Казахстане, на станции Матай в паровозном депо, до легендарного АК–47, восстанавливали по чертежам, предоставленным концерном. В сценарий к нам никто не лез, в противном случае я бы просто не стал снимать фильм. Я сразу сказал: кино художественное, это не документ, здесь своя структура, свои законы, своя драматургическая органика. И мы, режиссеры, сценаристы, продюсеры, в этой органике живем. Концерн не мог, да и не пытался, "выкрутить нам руки", там взрослые в бизнесе люди, зачем им лезть в творчество. Было единственное пожелание — сделать хорошее, качественное кино, прокатное, для широкого зрителя, за которое не будет стыдно никому из создателей и инвесторов. История с памятником Калашникову их сильно расстроила, но никакого права вето со стороны концерна не было. Деньги, повторюсь, инвестиционно–возвратные, и у нас, по сути, были только бизнес–отношения. То же самое могу сказать и про другого инвестора — Промсвязьбанк. Другое дело, что сам Михаил Тимофеевич писал в своих мемуарах, что в жизни его окружали хорошие люди, ему много везло. Его не сажали в лагеря, не гнобили, у него практически не было конфликтов с властью — что нам могли запретить?
Вернемся к вашей формулировке "актерское кино". В главной роли у вас Юрий Борисов, новая звезда, правопреемник, так сказать, Козловского, Петрова и Кузнецова. Вы же заполучили его еще в другом статусе? Вы видели в нем тот потенциал, который он сейчас реализовывает?
— Юра, кстати, не любит, когда его называют Юрием. Не знаю почему, но мы даже титры исправляли. Так вот, отвечая на ваш вопрос: мы не сразу остановились на нем. У нас был кастинг, приходили молодые ребята, и не было никакой уверенности в том, кто получит роль. Я помню, как Юра пришел, мы с ним поговорили, попробовали, сделали паузу, потом он пришел снова, мы долго искали — он что–то предлагал, я тоже, — шел рабочий процесс, как всегда на кастинге. Но Юра хороший актер, очень крепкий, чувствующий, слышащий и, главное, попадающий точно в характер. Бывает у режиссеров, что вроде артист хороший, но "не твой", а бывает, что и режиссер "не его". У нас, по–моему, совпало. И тогда ведь еще ни "Бык" не вышел, ни "Вторжение", но мне он показался очень точным — ищущим, предлагающим, спорящим, но в конце концов осознающим, что есть режиссер и последнее слово всегда за мной, как и ответственность за каждую сцену. Роль–то сложная, здесь есть что играть, не спрячешься за компьютерными эффектами — все на герое, практически из кадра в кадр.
Но вы рады, что "Калашников" выходит после других фильмов с Борисовым? "Аванпоста", того же "Вторжения", "Быка", "Хрусталя" — целый пасьянс получается, от авторского кино до блокбастеров.
— А почему меня это должно расстраивать? С точки зрения привлечения внимания — очень хорошо. Он успел стать узнаваемым, пока мы снимали и монтировали. Но если вы спросите: специально ли я выбрал такого артиста, просчитав, что он станет звездой, — конечно, нет. Мне важен актер, а не звезда. Иначе взял бы Петрова Саню и сделал из него Калашникова. Хотя нет, с нашим бюджетом не потянули бы (смеется. — Ред.).
Как вам кажется, не изобрети Калашников свой автомат, мир бы сегодня был другим?
— У истории нет сослагательного наклонения. Вопрос о вреде, который приносит любое оружие, — философский. Михаил Тимофеевич всегда говорил, что создавал оружие для защиты. И добавлял, что если бы "такая машинка" была у нас тогда, в 1941–м, многие из наших парней остались бы живы.
