Дом радио — оплот Теодора Курентзиса и его musicAEterna — начал пускать к себе творцов со стороны. В удивительно безалаберной, но крайне эффективной афише (всегда на послезавтра, и всегда билеты уже проданы) помимо редких явлений Курентзиса народу и многочисленных сайд–проектов его музыкантов появился спектакль Бориса Павловича, спродюсированный фондом Alma Mater (который как раз хозяевам не чужд, так как исправно поддерживает здешнего composer in residence Алексея Ретинского).
Фонд этот много лет работает с Борисом Павловичем над инклюзивными театральными проектами. История под лейблом "Квартира. Разговоры" началась ещё в незабвенной квартире на Мойке, 40. Квартиры той уж нет, но разнообразные "Разговоры" продолжаются.
С самого начала один из ключевых артистов (соавторов, соратников) режиссёра — Екатерина Таран, молодая актриса и певица с Украины. И вот теперь в Доме радио для неё поставлен целый моноспектакль — "Юдифь" по пьесе легендарного режиссёра и драматурга Клима на украинском языке.
Тусклый свет сталинско–ампирных светильников на потолке Третьей студии Дома радио гаснет не сразу, да и вообще почти не гаснет: он тоже часть сценического решения художника Ольги Павлович. За стеклянным окошком, в звукорежиссёрской, разминаются Екатерина Таран и Алексей Востриков — соавтор музыкального решения постановки, сочинитель, импровизатор, исполнитель живого саундтрека.
Это просто Катя и Лёша, просто молодые ребята в свитшотах. В таком "естественном" агрегатном состоянии они и выходят в зал — в большую комнату безо всяких театральных причиндалов. Катя берёт из обычной сумки нормальный такой деревенский серп, встаёт к микрофону, принимает статуарную позу…
Украинский язык, конечно, наш двоюродный, но понять весь многослойный монолог Клима ("Юдифь, тайный дневник" — таково полное название пьесы) затруднительно. Подсказки–титры на стене обманчивы: перевод приблизителен и всё время обрывается на полуслове.
Отличный способ интерпретировать архетипический ветхозаветный сюжет — помогает отдавать себе отчёт в том, что проникнуть в древний миф полностью никогда не удастся. История о маленькой женщине на большой войне, рассказанная по–украински, — отдельная тема для совсем других, чрезмерно актуальных ассоциаций и размышлений.
Текст Клима — поэтический эпос, высокий штиль, Песнь Песней, в которой вместо любви — предательство и убийство ради своего города, народа и Бога. И масса подробностей.
Кажется, Юдифь засовывает себе серп между ног, чтобы её пропустили стражники на входе в лагерь ассирийского войска, кровь (чёрная? красная?) течёт под праздничным одеянием. Олоферн — мудрый и как будто бы не слишком кровожадный военачальник — жалеет её, лечит, учит уму–разуму, любит. Он называет девушку ребёнком.
"Я не дытына, я — Юдыфь, Юдыфь!" — Катя Таран обиженно кричит в микрофон и топает ногой.
Молитва Юдифи (по библейскому тексту) превращается в песню: тут пригождаются украинская бандура, электронные прибамбасы Алексея Вострикова, Катин обаятельный непрофессиональный вокал. Голоса множатся.
В монологе есть место речам (отнюдь не каноническим) первосвященников и начальника иудейского города. Прославление Навуходоносора как живого бога превращается в уморительный фольклорный вокально–танцевальный "номер" (по ходу пьесы артистка принародно переодевается из цивильного в украинский народный костюм, тщательно завязывая шнурки на красных ботиночках).
Сомнений у старательно вслушивающегося зрителя всё больше: зачем этот подвиг? Ради какого народа и какого Бога нужно убивать того, кто тебя спас и полюбил? Титры, методично "спорящие" с пафосным текстом и напоминающие нам, что на сцене — не Юдифь, а Катя, добавляют остроты: "Меня зовут Катя. Я никогда никого не убивала. Я даже мяса не ем. Но сейчас буду убивать человека".
Серп снова появляется в руках актрисы, впрочем, резать им в моноспектакле некого. После невидимого убийства пол студии закидывают тряпьём. Что это — иносказательное изображение жертв войны или барахло, оставшееся в лагере сбежавших ассирийцев (который, согласно Библии, победившие иудеи разоряли 30 дней)?
Катя Таран натягивает на себя то и это, штаны, ещё штаны, кофту, пальто… Её никто не узнаёт на празднике жизни. Юдифь Клима, в отличие от ветхозаветной, уходит во тьму вины, сожалений и забвения. Она больше не нужна. И серп свой из рук одного из мародёров брать не хочет.
Баланс между тяжёлой поступью климовского эпоса и лёгкостью внетеатрального существования, которое так любит Борис Павлович (мол, вот мы — простые люди, а вот мы разыгрываем спектакль), отлично спланирован, но держится с некоторым трудом.
Екатерина Таран, для которой этот моноспектакль, кажется, первый в жизни, стремится вложить в роль всё, что знает и умеет, не избегая то чрезмерного "артистизма", то тюзовского комикования, а то, наоборот, зубодробительной серьёзности (особенно в песнях). Но лиха беда начало: постановки Павловича&Co имеют свойство меняться с течением жизни. И пусть жизнь "Юдифи" будет долгой.
