Остров буржуазности в Петербурге есть.
Петроградская сторона — самый буржуазный район нашего города, так уж сложилось. И, что показательно, первый спальный, между прочим. Самой своей историей ему суждено было стать пионерским примером самого стремительного редевелопмента.
Открытие Троицкого моста послужило мощным катализатором его развития. До того были отдельные дома, тишина, разные фабрики, а начало XX века принесло самую бурную застройку, какую когда–либо видел на тот момент наш город. Заполнился домами Каменноостровский проспект, так же быстро уплотнился Большой, а дальше пошли подряд все улицы. Столько примеров высокобуржуазной архитектуры город в таком масштабе до того времени не знал.
Одним из самых характерных показателей стало то, что дома строились не для создания строгого стройного вида или сплошного орнаментального поля (как в эпоху эклектики). Настал новый этап. Его главная черта — качество материальности. Не строй, а материалы и выделка. Такого количества столь безупречно отделанных превосходными материалами домов в городе никогда не было. Достаточно посмотреть на первоклассные образцы жилой застройки на Каменноостровском — дома Бенуа, Щуко, Лялевича и, конечно же, Лидваля. Во всех них подкупает качество деталей, очень материальных и фактурных.
Весь диапазон поисков начала века именно на Петроградской представлен как на выставке. И модерн — как очень северный (Лидваль), так и чуть более сдержанный, вполне германский (Гоген, Апышков и так далее), а уж неоклассики просто раздолье. И лучший образец петербургского романтизма начала века тоже здесь — дом с башнями Белогруда на площади Льва Толстого. На главных улицах — парад алле, на боковых чуть поспокойнее, но и там шедевры совсем не редкость. При этом характерно, что фабрики никто не убирал, коли были, так и оставались. Та буржуазность была ещё мануфактурной и производство уважала — будь то нитки, гардины, тюль или мебель. Сами ремесленные истоки буржуазности были почти дидактическим примером для подрастающего поколения.
Советское время эту идиллию ничуть не порушило, но наоборот — дополнило массой примеров сталинского классицизма высшего уровня, а местами даже придало ими Петроградской ансамблевость. Достаточно посмотреть на прогиб напротив станции метро "Горьковская": просто площадь возникла, самая что ни на есть петербургская традиция.
И потому было совершенно неизбежно, что и в постсоветское время девелоперы устремятся на все свободные участки, ну или постараются их "высвободить", что и произошло практически со всеми видами производств на Петроградской.
Но сказать, что новое время принесло какие–то особенные шедевры, будет трудно. Участки заполнились, но эти новые дома легко вычленяются, они бросаются в глаза, на том же Каменноостровском. Уровня буржуазной выкройки для столь дорогого жилья в первые десятилетия XXI века почти нигде не достигли. А потому уже довольно давний "Лангензипен" Чобана так и остаётся лучшим примером дополнения на Стороне. Впрочем, новый век принёс не только вставки, но и трансформации. На окраинах Петроградской фабрик было больше, и там есть где развернуться. На съезде с Кантемировского моста, в продолжение Большого вырос совершенно новый район, и он — из лучшего, вполне живой и стильный.
Столь же стремительно осваивают и ту часть, что примыкает к Крестовскому острову. Ей повезло меньше. Там есть вполне нормальные дома, но главной стала блочная застройка, продолжение Большой Зелениной стало плотным сгустком домин, иначе не скажешь. Никто не потрудился сделать паузу, отойти в сторону и призадуматься. Дом с майоликами так и остался шедевром из шедевров. Своего часа ждёт фабрика "Красное знамя", превосходный и единственный в нашем городе пример экспрессионизма 1920–х авторства великого Э. Мендельсона. Надежд на адекватное решение, правда, немного.
Впрочем, сказать, что набережная, смотрящая на Крестовский, стала сильно хуже, нельзя. Она стала просто другой. Одни дома лучше, другие скучнее, но тишина прежнего времени не просто ушла — стёрта. Была окраина, пришла фешенебельность. Теперь настал черёд и ЛДМ, сентиментальность не в моде, даже собственное прошлое — под снос.
