Cкромный доходный дом на Невском, 125 принято называть домом Левшина — по имени его владельца, петербургского купца первой гильдии.
Но связано с этим адресом и другое имя. Здесь в одном из флигелей располагался механический завод и слесарные мастерские Якова Моисеевича Айваза, проделавшего путь от провинциального ремесленника до владельца одного из самых высокотехнологичных заводов.
В Петербург Яков Моисеевич попал в конце 1870–х — с той же мотивацией, что и множество других молодых провинциалов, отправлявшихся в имперскую столицу, — добиться успеха, разбогатеть и так далее. Денег особых у него не было, зато характер был пробивной, а образование — приличное, так что он устроился работать в дирекцию табачной фабрики "Братья Рошаль" и очень быстро сделал карьеру, поднявшись от рядового клерка до управляющего папиросным отделением. А это была, надо сказать, позиция серьёзная — папиросы в ту пору были в моде и производство их было делом сверхприбыльным.
Однако вскоре, поняв, что, несмотря на хорошую зарплату, палат каменных на фабрике не наживёшь и разбогатеть можно, только работая на себя, молодой караим уволился с руководящей должности и открыл собственную мастерскую по производству папиросных гильз. Совсем небольшую — одна комната, полдесятка работников да вывеска "Мастерская Лебедь" над входом. Почему "Лебедь"? Наверное, просто потому, что лебедь — это красиво. Папиросные гильзы были товаром очень ходовым — многие любили набивать папиросы самостоятельно, а не покупать готовые — так что дело оказалось прибыльным.
Но по–настоящему взлетел бизнес после того, как Яков Айваз купил у изобретателя Михаила Куркевича чертежи гильзонабивочной машины. С крупными табачными производствами у новатора отношения не сложились, а Айваз его выслушал и решил рискнуть — выделил денег и снял помещение для сборки в одном из флигелей дома № 125 по Невскому проспекту. Изобретение удалось воплотить в металле в довольно короткий срок, и вот тут–то петербургские табачники поняли, что просчитались, отказав в своё время Куркевичу.
Станок оказался отличным, высокопроизводительным, так что желающих его приобрести нашлось немало, а Айваз цену за машины запрашивал справедливую, но солидную. Приют изобретателя превратился в "Механические заводы и мастерские Я. М. Айваз". А сам Яков Моисеевич вынужден был, заплатив гильдейский сбор, стать уже не мещанином, а купцом: прибыль 10–12 тыс. рублей в год требовала легализации. Новый статус предполагал и совсем другое, новое отношение к жизни, так что в 1902–м он ещё и женился, выбрав в супруги дочь швейцарского коммерсанта Антуанетту Абелен. Квартиру молодожёны снимали там же, на Невском, 125 — с окнами на проспект и чёрной лестницей, ведущей прямо к заводу.
В чём не откажешь новоиспечённому купцу, так это в чутье на конъюнктуру рынка. Он отслеживал самые разные технические новинки, так что вскоре его завод выпускал целый перечень различного рода машин и изделий. А поскольку для развития производства были необходимы средства, Яков Айваз превратил его в акционерное общество, предусмотрительно оставив 51% акций себе.
Вырученные от продажи ценных бумаг деньги Айваз вложил в строительство новых корпусов на Выборгской стороне: производственные площади на Невском не позволяли справиться с крупным госзаказом, полученным в 1911–м от Минобороны, — на производство патронных гильз. А там и новые заказы подоспели: на изготовление миллиона прицельных рамок для винтовок Мосина, на штыки для этих же винтовок. Только за 1915 год сумма контрактов составила более 30 млн рублей. Это уже были не слесарные мастерские, а серьёзное предприятие с несколькими тысячами рабочих.
Но настоящую славу бывшему крымчаку принесли не папиросы и не штыки, а производство электрических лампочек. В 1913 году компания Якова Моисеевича приобрела у немецкого инженера Вебера патент на изготовление ламп накаливания с вольфрамовой нитью и год спустя приступила к их производству под товарным знаком "Светлана". Если верить городской легенде, Айваз придумал имя для бренда в честь дочери, но на деле это была аббревиатура от слов "Световые лампы накаливания".
Впрочем, предприятие прославилось не только продукцией, а ещё и тем, насколько беспокойным был его коллектив. На заводе действовал профсоюз, рабочие кружки, партийные ячейки левых партий, постоянно случались стачки и забастовки. Думается, поэтому Яков Моисеевич, будучи человеком сметливым и расчётливым, вовремя понял, к чему в России идёт дело, и сразу же после Февральской революции отправился с семьёй в Париж, чтобы больше не возвращаться. Оставшийся "на хозяйстве" управляющий — брат супруги владельца — вывел с завода максимум активов, так что за рубежом Яков Айваз не бедствовал и вполне благополучно дожил до 1930–го, скончавшись в окружении безутешной родни. А основанный им завод просуществовал ещё более века. Имя "Светлана" было известно далеко за пределами нашей страны.
