Писатель Александр Проханов в интервью "Деловому Петербургу" рассказал, почему поведение русского солдата вполне должно соответствовать поведению шахида, каким он видит будущее Петербурга, а также объяснил, почему Путин — политик–одиночка.
"ДП": Вы часто выступаете с резкой критикой и правительства,
и президента. Считаете, у нас есть свобода слова?
Александр Проханов: У нас в стране есть свобода слова,
конечно, не тотальная, но она существует. Но драма–то в том, что свобода слова,
которую мы подразумеваем, не реализуется в политике власти, что не существует
серьезного взаимодействия между общественным мнением, на которое влияет эта
свобода, и политикой наших президентов, нашего правительства, наших
чиновников.
Они сумели создать самые разные экраны — экраны
равнодушия, экраны милого непонимания, эк
раны отсутствия, которые не позволяют обществу воздействовать
на
политический процесс в полной мере. Политика в России исчезла, заниматься ею
невозможно. Нет думской политики, нет политики улиц, а есть византийское
закрытое движение интересов, которое нельзя назвать политикой.
"ДП": В газете "Завтра" вы помещаете поэтические передовицы
вперемежку с серьезными материалами. Кого бы вы хотели видеть среди авторов?
Александр Проханов: Ксению Собчак, или покойного ее отца,
или генералиссимуса Суворова. Конечно, мы бы рассмотрели эти материалы, но смысл
нашей газеты — в создании сложной историко–идеологической философии. Она
связана с выстраиванием так называемого имперского субъекта.
Исторически Россия — империя, но все перемены последних
20 лет идут на уничтожение имперского комплекса, имперского пространства,
имперского самосознания, имперских структур, имперской внешней политики и
требующихся для поддержания имперского статуса обороны, науки и промышленности,
а также имперского искусства.
Для нас очень важно создание имперского субъекта, который бы
работал в условиях новой России. Он может быть создан, только если удастся
объединить людей, которые несут в себе идеалы красной империи, и тех, кто несет
идеалы белой, романовской империи. Соединение этих двух идеалов — дело
огромной сложности и грандиозных технологий, не политических, а поэтических, как
вы назвали, или магических.
"ДП": Как–то вы назвали Горбачева художником. А Путин —
политик или художник?
Александр Проханов: Не помню, возможно, я назвал Горбачева
художником в ироническом смысле. Путин, конечно, политик, причем, я думаю,
политик–одиночка. Политик–одиночка, который пользуется помощью замечательных,
утонченных политтехнологов, обеспечивающих ему одинокое существование.
Это не политик большой игры, не политик сложных человеческих
комбинаций — это лидер группировки, эта группировка на марше постоянно
перестраивается, меняет конфигурацию, меняет оттенки, но она преследует при этом
одну цель — власть.
"ДП": Вы брали интервью у Бориса Березовского. А с кем еще
хотите поговорить?
Александр Проханов: Это было не интервью, а две беседы,
состоявшиеся в момент, когда Березовский был открыт. Он оказался загнанным в
угол и был доступен. Конечно, мне было бы интересно взять интервью у самого
Путина. Хотелось бы поговорить с Медведевым, понять, что лидер понимает под
модернизацией, которую можно проводить только в условиях демократизации?
И думает ли то же самое Путин, который прекрасно понимает,
что чем больше демократизации, тем больше воров, тем больше негодяев, тем больше
беззащитных денег, которые утекают из народной казны, и тем больше деградация.
Мне хотелось бы сравнить эти две категории, путинскую и
медведевскую, как они друг с другом сочетаются. Что это: нарастающие разногласия
или баланс?
"ДП": Вы общались с представителями "Хезболлы". Вы ставите
эту организацию в пример нашим политикам?
Александр Проханов: Думаю, "Хезболла" и "Хамас" —
жертвенные, мистические организации национального сопротивления, которые могли
бы дать пример и уроки многим нашим левым радикалам, которые утратили боевой
дух, утратили стремление к борьбе, к жертве. Они стали конформистами, которые
вполне достраивают архитектуру современной власти. Но время не пришло для такого
рода уроков. Мне даже кажется, оно и не придет никогда, если удастся
консолидировать Россию.
У России впереди очень много вызовов, много войн и
конфликтов, и поведение русского лидера, русского солдата вполне должно
соответствовать поведению шахида. Поведение советских партизан, Космодемьянской,
Матросова, "Молодой гвардии" было поведением шахидов.
"ДП": Какие народы сейчас обладают имперским мышлением?
Александр Проханов: Имперским мышлением обладают американцы,
китайцы, Евросоюз, Иран и, думаю, великая Турция. Вот эти имперские грозди
демонстрируют сейчас мощнейшее развитие и цветение, и они окружают нашу рыхлую,
тухлую структуру башнями, наполненными огнеметами, самолетами и дальнобойной
артиллерией.
"ДП": Как вы видите будущее Петербурга?
Александр Проханов: Мне кажется, чем дальше, тем Петербург
становится более загадочным, мистическим городом. Когда в нем жила имперская
матка, он был более понятен. А когда из него ушел царь, ушла столица, осталась
мистическая эссенция города, спустившегося на Россию с небес, — с одной
стороны, расплющившего эту Россию, а с другой — впитавшего из России все ее
мучительные, яростные и страстные соки.
Думаю, будущее российской государственности — создание
империи нового типа, сетевой империи, без одной доминирующей столицы, а со
множеством столиц, таких как Москва, Петербург, Казань, Киев, Минск, Астана,
может быть, Грозный. Из каждого такого центра будет подниматься свой
столп — и все эти столпы будут держать русское имперское небо, не давая ему
прогнуться.
Полагаю, что периферийность Петербурга советского времени
кончилась, как кончилась и нелепая конкуренция Москвы и Петербурга. Петербург
прислал в Москву своих захватчиков, и произошла конвергенция Москвы и
Петербурга.
Не думаю, что в Петербурге будет развиваться тяжелая
промышленность: "Электросила", Кировский завод. Петербург будет обрастать
цивилизацией нового типа. В этой цивилизации важны не только утонченные
хай–теки, связанные с цифровыми системами, важны хай–теки, связанные с мистикой
истории. Люди стремятся управлять историей прежде всего (не только своим
организмом, укладом жизни), воздействовать на историю.
Петербург — место, где российская история совершила
излом, место уязвленности русской оси. Управлять этой осью, манипулировать ею
отсюда удобнее, чем из Москвы.