Историк Лев Лурье объясняет, почему современная Россия становится все ближе не к брежневскому застою, а к временам Андропова, так как власть и оппозиция начали переступать прежде негласно установленные самим себе границы.
На минувшей неделе "Мемориал" обвинили в попытках подорвать конституционный строй России. Протоиерей Всеволод Чаплин объявил, что только и именно православные должны определять любые решения, касающиеся настоящего и будущего страны. После истории с имением Сергея Шойгу в Государственной думе призывают запретить допуск к данным Росреестра без специального разрешения. Между тем наш земляк Петр Павленский поджигает дверь Лубянки.
Такое впечатление, что и власть, и оппозиция пребывают в некотором отчаянии и начинают переступать прежде негласно установленные самим себе границы.
Люди, которые определяют внутреннюю и внешнюю политику государства, родом из КГБ начала 1970–х. Прежде они скрывали свою полную верность заветам Андропова, но теперь мы вряд ли услышим из уст первого лица даже риторическую формулу "Свобода лучше, чем несвобода". В чести другие спичрайтеры и другие афоризмы: "Если предстоит драка, надо бить первым".
Между тем практика 1970–х была основана именно на соблюдении неких негласных границ. Советская власть вела себя цинично, но предсказуемо. Гражданин мог быть идеологически нелоялен, не разделять коммунистическую идеологию, рассказывать анекдоты про Ленина, Брежнева и Чапаева, читать Ницше, ходить в церковь, дружить с американскими туристами, носить джинсы, разделять взгляды Солженицына и воспитывать детей в любви к Сахарову. До тех пор пока он не декларировал своих убеждений публично, ему ничего особенно не угрожало. При Брежневе Бродского не стали бы сажать за тунеядство.
На фото: Выездное заседание постоянной комиссии по вопросам промышленности.
Конечно, первые отделы прекрасно знали нелояльных соотечественников. Для тех, кто не скрывал свою нелюбовь к строю, было закрыто получение ученых степеней, им не разрешали ездить даже в Болгарию и не награждали орденом "Знак почета". Они существовали как дворники, кочегары, сторожа или скромные инженеры в занюханных КБ.
Ну а если нонконформист начинал совершать недозволенное: подписывал коллективные петиции, отправлял свои стихи или рассказы в эмигрантские издания или на открытом партийном собрании сомневался в целесообразности ввода войск в Афганистан, его строго предупреждали. Ну в крайнем случае ставили перед выбором — отъезд "на историческую родину" (хотя у большинства родиной предков была все же Россия) или серьезные неприятности. На все 250 млн населения СССР в год приходилось примерно сотня арестованных за политические преступления.
Ситуация начинает меняться в начале 1980–х при переходе от Брежнева к Андропову. Западные радиостанции подвергаются тотальному глушению. Эмиграция практически запрещена. Диссиденты сидят в Мордовии или в Пермской области. Власти начинают сажать уже не за действия, а за простую нелояльность. Сбит южнокорейский "Боинг". Система сдержек и противовесов нарушена. Клапаны задраены. В результате — падение цен на нефть и гонка вооружений через несколько лет приведут к обвальному краху режима.
Пришедшие к власти сверстники и сослуживцы Владимира Путина, казалось, усвоили уроки СССР. В стране существовала какая–никакая рыночная экономика. Границы открылись в обе стороны. Декларировалась максима: размер военных расходов никогда больше не станет угрозой экономической стабильности. Ограниченная свобода слова все же позволяла недовольным выплескивать свои чувства и мысли в публичное пространство. Россия в первые два путинских срока и в единственный медведевский все больше типологически напоминала СССР эпохи Брежнева. Уровень жизни рос, карательная система не отличалась особой жестокостью, господствовал цинизм, идеологию заменяло потребление.
Но все же ученики Андропова наступают на те же грабли, что и их учитель. Начинается выборочная борьба с коррупцией (вспомним "узбекское дело"), закрываются границы (пока для миллионов силовиков), появляются политзаключенные, РПЦ постепенно начинает выполнять роль КПСС. Но главная аналогия — резкое противостояние с Западом и милитаризм.
Но, как разумно говорил в своей последней речи Александр Ульянов, "среди русского народа всегда найдется десяток людей, которые настолько преданы своим идеям и настолько горячо чувствуют несчастье своей родины, что для них не составляет жертвы умереть за свое дело. Таких людей нельзя запугать чем–нибудь". Поступок Павленского доказывает справедливость этой максимы.
Закрытие последних клапанов благоприятствуют настоящему экстремизму. Становится слегка не по себе.
