Рецензия на оперу "Ноев ковчег"

Во–первых, спектакль "Ноев ковчег" — это не совсем премьера. А во–вторых, это хорошо. Детская опера Бриттена "Ноев ковчег" в "Зазеркалье" уже была поставлена в 1993 году тем же режиссером Александром Петровым и тем же сценографом Наталией Клёминой. Наверняка какие–то детали постановки обновились (свидетели прежнего "Ковчега" всего не упомнят), но визуальный облик сохранился. Выплыв в потопе времени и сценических мод, этот деревянно–холстинный, аскетично–самодельный, по–детски наивный "Ноев ковчег" выглядит свежесрубленным: то, что было создано на коленках из скромности (если не по бедности), теперь смотрится стильным экодизайном.

Экодизайн весьма к лицу свободному пересказу ветхозаветной истории, предназначенному по большей части для детей — и в зрительном зале, и на сцене. В 1956 году Бенджамин Бриттен взялся перекладывать на музыку Честерский миракль XIV века (был такой церковно–театральный жанр с чудом в главной роли) в расчете на исполнение в храме. В оперные театры "Ноев ковчег" пускать и вовсе запретил: детей Ноя, детей в хоре, детей в струнном ансамбле и в ансамбле блок–флейт не следовало искушать большой сценой и большими амбициями.

В театре "Зазеркалье" с виду без искушений обошлось: ни одного неонового лучика, ни одного блестящего костюма, никакой вертлявой суеты. Сцену с пьянчужкой–женой Ноя, которая исполняет эдакий оперный тверк, не желая взойти на ковчег и расстаться с подружками, дующими из горла, опустим в недоумении как несущественную. Детский хор в холщовых балахонах пастельных тонов синхронно воздевает руки, как только слышит голос Бога, повелевающего Ною то отплыть, то приплыть, а то и вовсе о всемирных потопах более не беспокоиться. Дети–солисты и дети–инструменталисты ведут свои партии без малейших "театральных" ужимок. Животные — деревянные игрушки, каждой по паре — отлично умещаются в деревянный ковчежец, который по ходу очередного гимна сами хористы и строят на сцене. Большой сосновый короб–ковчег служит подиумом для основного действа и "плывет" по надувным матерчатым волнам в сцене бури.

Но вот буря… Включив электронные сэмплы ливня, грома и молний на полную катушку, музыкальные службы театра полностью заглушили все оркестровые штучки, что с такой любовью сочинял Бриттен. Гимн о спасении, который зрители должны были петь вместе с хором, можно было и не петь: бурю, бушующую в саунд–системе театра, все равно не перекричишь. Тут–то и всплыла во всей своей мощи главная проблема нового "Ноева ковчега": подзвучка! В ней потонули и вокальные ансамбли, и оркестр, и запланированные Бриттеном колокольчики с наждачной бумагой, и — что особенно жаль — детские оркестровые группы. Когда один поет живьем, а второй — с микрофоном, один играет в шесть блок–флейточек, а второй лупит в записи из колонок, баланса не видать. Как голубки, отправленной с ковчега искать ближайший клочок сухой земли. Впрочем, ручки подзвучки прикрутить несложно. И тогда в "Зазеркалье" останется главное: библейская история, рассказанная по–английски в прямом и переносном смысле: с юмором и без религиозного нажима. Останется аккуратная постановка, понятная детям и любопытная взрослым. Останется очаровательная музыкальная партитура, в которой есть где поразмяться и тренированному уху, и неподготовленному слушателю — недаром здесь столько простых хоров, которым не только хочется, а даже нужно подпевать. Ноты при входе раздают.