Зачем партнер петербургского офиса одной из крупнейших юрфирм в мире написал закон "О роботах"

Виктор, в начале года вы наделали много шума с законопроектом о робототехнике. Эта инициатива получила продолжение?

— Да, после того как был разработан проект, его направили ведущим научным организациям страны — от Москвы до Екатеринбурга — с просьбой дать комментарии. Мы получили много откликов. Почти все позитивно оценили сам факт начала обсуждения, сказали, что — да, прогресс идет семимильными шагами и право должно реагировать, чтобы не отставать от реалий. Иначе в очередной раз столкнемся с ситуацией, когда мы кидаемся что–то регулировать и регулируем либо запретами, либо с полным непониманием предмета. Было много совершенно справедливой критики, давшей нам много новых идей. Сегодня большинство этих идей инкорпорированы нами во вторую версию законопроекта. А недавно был создан совет при Госдуме по законодательной поддержке цифрового государства под председательством Володина. В этот совет вошел и наш заказчик — председатель совета директоров Mail.Ru Group Дмитрий Гришин, который с этим законопроектом связывает инвестиционные интересы.\

Это крайне популярная сейчас тема в мире. От высказываний Билла Гейтса по налогам на роботов до опоздавшей на месяц по сравнению с нашим проектом инициативы Европарламента. Там пока утвердили проект концепции, подходов к регулированию. Мы делали сравнение их инициативы и нашей — совпадение где–то на две трети.

Создавая законопроект под заказ, не сталкиваетесь ли вы с этическими проблемами? Ведь наверняка в этом проекте заказчик захочет получить нормы, выгодные для него, и, возможно, в ущерб обществу?

— Это все–таки проект закона, который к тому же проходит широкое обсуждение. Если какие–то идеи покажутся неправильными, ничего не стоит их переписать. Дорабатывать открытые продукты проще. У нас был интересный отзыв от одной уважаемой научной школы: правовед написал, что мы занялись этим в угоду будущему лобби робототехнической отрасли, которое хочет поработить человечество. Это было сказано с иронией и в шутку, но тем не менее: да, постепенно будет возникать индустрия, которая будет пытаться проводить свои собственные интересы.

Как Facebook, уже рассуждающий о надзаконодательном регулировании?

— Так сложилось, что большинство интернет–компаний — и крупнейшие российские, и иностранные — мои клиенты. И я вижу, что интернет–сервисы сейчас — это государства. Страна "ВКонтакте", супердержавы Facebook и Twitter. Офлайн–государства мало что могут им предложить, кроме как заблокировать. Берем сервисы с их правилами — от Google Play и AppStore до правил приложений "ВКонтакте". По сути, эти сети стали мегарегуляторами. Уже они диктуют, как вести бизнес по всему миру. Раньше такого не было. Раньше даже в сфере международных соглашений, определяющих какие–то коммерческие вещи, государства договаривались — и на этом все заканчивалось.

А сегодня мы живем в потребительском обществе, ориентированном на гаджеты и интернет–сервисы. Мы хотим получить какие–то блага и даем владельцу этих ресурсов что–то взамен. Возникает проблематика privacy. Все эти проблемы завязаны на то, кем, в каком объеме и как используется информация. Например, соцсеть меняет правила работы с профилем пользователя. Это оказывает влияние на десятки, сотни миллионов, а где–то и на миллиарды людей. Ни одно государство не может взять и что–то подрегулировать так, чтобы такое количество людей начали жить в других реалиях.

Когда началась история с privacy и законом о персональных данных, вы хотели оседлать эту волну. Удалось?

— Абсолютно. У нас много прецедентных проектов, например, мы участвовали в первом споре о локализации данных в РФ — деле LinkedIn. Это очень непростые проекты, но для нас это колоссальный опыт. Наконец–то изменилась система ответственности. Штрафы увеличились с 10 тыс. до 75 тыс. рублей, количество составов нарушений — с одного до семи. Теперь можно точно квалифицировать нарушения. Нам далеко до Европы — а там есть примеры на десятки миллионов евро, — но я думаю, что, как в антимонопольном праве, законодательство к этому придет. Еще один сильный инструмент воздействия — блокировка сайтов. В Сети находится существенная часть бизнеса, эта угроза стимулирует и офлайн–компании на структурирование работы в соответствии с требованиями закона.

По экспоненте растет количество обращений граждан. Если раньше магазины веерами раздавали карты и мы радовались, мол, скидку получим, теперь задумываемся: а чем мы платим за нее?

Закон Яровой дал вам заработать?

— Запросов по нему было много, но надо понимать, что он индустриальный. Он касается связи и Интернета. Обычный бизнес здесь выступает в качестве потребителя, его это интересует опосредованно. Той массовости интереса, как закон о персональных данных, он не порождает, хотя и меняет экономику хранения информации. Но это индикатор отношения государства: оно меняет свою политику в отношении информации. Это закономерно. Однако есть проблема: у нас очень несбалансированная и противоречивая терминология и подходы к регулированию. Когда даже в рамках одного и того же закона определения противоречат друг другу. Есть риск, что правоприменение станет избирательным: никого не трогаем, а потом выбираем жертву и указываем на несоответствие ее действий закону.

Первая проблема в сфере privacy — где начинается и где заканчивается действие российских законов. Берем закон о персональных данных и такой яркий случай, когда иностранные лица фактически отсутствуют на территории РФ. "Дочек" нет, филиалов нет, персонала, оборудования нет. Есть мировые сервисы, медийные, которые дают информацию на русском языке. Эти сервисы должны соблюдать российское законодательство? Должен ли факт чтения россиянами влечь применение российских законов? Это проблема не только российская — она актуальна для любой страны, где Интернет стал солью жизни. Нет международного законодательства, мы не успели договориться по информационной сфере. По Арктике и Антарктике, по Луне договорились, а тут — нет. Каждое государство тянет одеяло на себя: мол, его законы должны соблюдать все. Но где–то суверенитет одного государства кончается, и начинается суверенитет другого. Глобальные ресурсы везде должны соответствовать закону, а законы разные. Возникает противоречие. Если оно будет развиваться, сервисы разорвет на части. Будут локальные версии. Эта проблема пока носит теоретический характер, но над ней задумываются все, кто занимается информационным бизнесом.

Второй пример. Каждый регион — ЕС, Азия, США, РФ — хочет, чтобы персональные данные его граждан защищались. В том числе это выразилось в идее размещения этих данных на своей территории. Но, например, в нашем законе формулировки расплывчатые. Там пять строк: при сборе персональных данных в базы их обработка должна осуществляться на территории РФ. Вопрос: базы должны быть на территории РФ или их обработка? Окей, базы здесь. Трансграничные передачи разрешены. Передали за рубеж. То, что обрабатывается, должно вернуться в РФ? Из пяти строчек возникают несколько толкований, которые нигде не разъяснены, бизнес ориентируется на комментарии чиновников на конференциях. Это неправильно. Сейчас Роскомнадзор проверяет: есть Excel–файл на территории РФ? Есть. Секретарша внесла данные из визиток — закон соблюден. Но не факт, что потом этот подход сохранится.

Может, дело в том, что законы принимаются без обсуждения?

— Скорее нет прозрачной и сбалансированной технической экспертизы правовых актов. Есть общественные обсуждения, есть антикоррупционная экспертиза, есть субъекты законодательной инициативы, которые привлекают своих экспертов. Есть отзывы министерств и ведомств — но это процесс с высоким уровнем броуновского движения. Любой субъект законодательной инициативы может написать закон весьма среднего качества, вообще не соотнося свой текст с другими. И принимаются акты, противоречащие друг другу. Нет системной экспертизы, нет "закона о законах" — того, как разрабатывать законопроекты. Кто отвечает за то, что будет противоречие в законе? За то, что написано что–то неясное? После того как документ становится правовым актом — никто. Приняли обезличенно — это начинает действовать и деформирует правовое поле.

Не так давно Центр стратегических разработок совместно с компанией "Гарант" провел анализ стабильности законодательства. Измеряли в днях, сколько держится и обеспечивается стабильность текста того или иного закона. Самым консервативным оказался Семейный кодекс. Несчастный Налоговый кодекс меняется раз в десятки дней. Понятно, что это не концептуальные изменения, а "заплатки". Но, если что–то меняется часто, это плохо: в этом труднее ориентироваться. Ухудшилась ситуация с Гражданским кодексом, с финансовым законодательством. Мы живем в ситуации лавинообразного увеличения норм. Бизнесу неинтересно, когда постоянно меняются правила игры.

Нужно увеличить качество экспертной работы над законами. Не юрист должен придумывать правила, юрист должен эти правила грамотно и непротиворечиво описывать. Как с законом о роботах. Мы с Дмитрием в режиме мозгового штурма придумывали — сначала отталкиваясь от законов Азимова, затем — от особенностей страны, какие должны быть точки регулирования. Где должны возникать права и обязанности у разработчиков, у владельцев роботов. И потом уже мы упаковывали это в юридическую форму.

Биография

Виктор" Наумов

Родился в 1971 году в Ленинграде. Образование: СПбГМТУ (1994), СПбГУ (1996), СПбГУ (1997), к.ю.н. 2003–2005 — Ernst&Young, руководитель судебной практики в IP / IT. 2005–2006 — DLA Piper, руководитель практики IP / IT. 2006–2008 — Beiten Burkhardt, партнер. 2008–2012 — Salans, партнер. С 2012–го по настоящее время — Dentons, управляющий партнер.

О компании Dentons" (СПб офис)

Основан в 2013 году после слияния SNR Dentons и Salans FMS. Команда — 29 юристов, в том числе три партнера. Оборот в 2015 году — 277 млн рублей (СПАРК). Основные практики: IT / IP (интеллектуальное право / интеллектуальная собственность), недвижимость и строительство, корпоративная практика и M&A, разрешение споров, налоги.