Угробить и построить заново. Василий Уткин о том, что катастрофически не так в российском футболе

Василий, за последние лет десять Россия приняла огромное количество масштабных спортивных событий: финал Лиги чемпионов, зимнюю Олимпиаду в Сочи, летнюю Универсиаду в Казани, только что прошел Кубок конфедераций. В следующем году пройдет чемпионат мира по футболу, еще через год — зимняя Универсиада в Красноярске… Вы видите в этом экономический смысл?

— Простите, я не понял вопроса.

Страна принимает и устраивает глобальные, довольно затратные спортивные шоу, меж тем у нас довольно серьезные проблемы в медицине, образовании, соцобеспечении и пр.

— Такая постановка вопроса свидетельствует даже не о дилетантизме, а, извините, о мещанстве. Вы напоминаете разночинцев XIX века, которые говорили, что сапоги важнее Пушкина. Я не сравниваю здравоохранение с сапогами, а спорт с Пушкиным, но ваша логика напоминает подобный способ рассуждения — полуторавековой давности.

Простите за дилетантский и мещанский вопрос, но как сочетаются миллионные — в евро — зарплаты футболистов, которые обеспечиваются государственными и окологосударственными структурами, и то, что в социальном государстве деньги на операции детям собирают всем миром с помощью передач на ТВ? Почему это так устроено? Я лично не понимаю.

— Я тоже этого не понимаю. И, как и вы, не могу этого объяснить. Я думаю, вы здесь очень много разных вопросов намешали. Я не хочу выступать адвокатом государственной политики, но нет такого искусства, спорта и т. д., которое нужно было бы принести в жертву развитию здравоохранения, образования и т. д. Возможно, вам следует обратиться к моему другу Александру Глебовичу Невзорову, который спокойно это объяснит на пальцах. Проблемы в образовании и здравоохранении есть во всех странах. Как вы знаете, малоимущие в США часто не могут получить квалифицированную медицинскую помощь, в связи с чем и была затеяна вся эта реформа здравоохранения Обамы, но никто из–за этого не сворачивал в Америке бейсбол и баскетбол с их миллиардными оборотами. В любом государстве при всех проблемах будут вкладываться деньги, чтобы сделать лучшую в мире балетную труппу или футбольную сборную.

При этом сделать сборную лучшей в мире у нас как раз не получается. На ваш взгляд, результат сборной России на недавнем Кубке конфедераций адекватно отражает ее силу и место в мире? Или в этот раз нам просто не повезло?

— Посмотрите на мировой рейтинг, где Россия занимает 62–е место. А рейтинг — это прямая производная от результатов команды за последние 4 года. Вы можете сказать, что рейтинг — это полная ерунда, потому что не говорит о соотношении сил прямо сейчас, но в данном случае это абсолютно адекватное отражение ситуации.

Есть надежда, что в сборной что–то изменится?

— Смотря в какой перспективе.

До начала чемпионата мира — год.

— За год, думаю, ничего хорошего не произойдет. Не вижу для этого предпосылок.

Когда 9 лет назад Россия подавала заявку на то, чтобы принять чемпионат мира по футболу, такие предпосылки были?

— За 9 лет в любой стране можно футбол угробить и построить заново.

Если бы вас спросили: «Что делать?» — что бы вы ответили?

— Вопрос не по адресу. Я не могу предлагать программу действий, я журналист. Это не мое дело. Это все равно, как если бы вы пришли у узкому специалисту–медику, допустим гинекологу, и спросили его, как нужно реформировать здравоохранение в целом. Вряд ли он вам что–то конкретное ответит. Оплатите мне 2 месяца работы, дайте команду, предоставьте доступ ко всем необходимым документам — тогда, может быть, я вам что–то и сообщу.

Могу только точно сказать, что было сделано катастрофически не так. В первую очередь это так называемый лимит легионеров, который уничтожил конкуренцию. Что в спорте, что в бизнесе развитие происходит только в результате конкуренции, это очевидно. Любые протекционистские меры должны быть ограниченными по времени и точечными. Последние на сегодня успехи национального футбола, датируемые 2008 годом, когда сборная стала третьей на чемпионате Европы, а «Зенит» взял Кубок УЕФА, были обеспечены как раз поколением игроков, которое росло в условиях конкуренции.

Если это настолько очевидно, почему тогда лимит не отменяют?

— Понятия не имею. Было принято решение: всем ходить с гирей на левой ноге. Скоро стало ясно, что никакой пользы от этого нет, но решения не отменяют, и все так годами с гирей на ноге и ходят. Никакого рационального объяснения лимиту на легионеров я не вижу. Конечно, трудовое законодательство страны призвано защищать ее граждан, но это должно принимать разумную форму. Об этом неглупые люди говорят уже очень давно: ограничение числа иностранцев должно быть не на поле, а в заявке. Если существует ограничение иностранных футболистов на поле, тогда появляются «российские позиции», где нет конкуренции, а если ограничение в заявке — тогда появляется конкуренция всех со всеми.

Иностранные тренеры во главе клубов и сборной — это к добру или к худу?

— Это бессмысленная постановка вопроса. Если тренер хорош, какая разница, откуда он?

Многие не последние люди в сфере спорта говорят, что иностранные тренеры приезжают сюда только зарабатывать. Да, иногда они могут давать быстрый результат, но у них нет мотивации развивать спорт в стране вдолгую. Кроме того, они вытесняют отечественных специалистов.

— Я не настолько знаком с ситуацией в российском спорте в целом, чтобы компетентно ответить на ваш вопрос, но вообще–то иностранных тренеров приглашают, чтобы сборные, клубы и конкретные спортсмены побеждали.

Развивать массовый спорт и всю соответствующую инфраструктуру — это не их задача.

Вот я приглашен в ваш город прочесть лекцию. Вы же не упрекаете меня в том, что я разваливаю петербургское образование. Да и что, я отнимаю хлеб у петербургских журналистов, которые могли бы выступить вместо меня?

Вы приехали как частное лицо по приглашению частного лица.

— Контракты главных тренеров сборных тоже, как известно, оплачивают небедные частные лица.

Что вы как журналист, приезжающий читать эксклюзивные лекции, умеете в профессии, чего не умеет больше никто?

— Я никогда не задумывался об этом. Вы можете конкретизировать ваш вопрос?

Когда я задал этот же вопрос вашему другу Александру Глебовичу Невзорову, тот ответил: «Максимально жестко и конкретно формулировать. Жесткие формулировки — та форма, в которой живет мысль».

— Наверное, примерно то же самое я мог бы сказать о себе.

Вам это свойство часто мешало?

— Никогда. Как это мне может помешать?

Конфликты!

— Прямой и честный человек — это не тот, кто говорит то, что думает, а тот, кто не говорит того, чего не думает. Я же не говорю, что черное — это белое.

Вас часто просили чего–то в эфире не говорить?

— Бывало. И я к этим просьбам прислушивался. Но это было связано с какими–то корпоративными договоренностями, когда ты понимаешь, что тебе–то ничего не будет, а коллеги твои пострадают.

У вас есть объяснение, почему при советской власти спортивными комментаторами становились люди со спортивным прошлым, а сейчас это по большей части люди с гуманитарным, как правило филологическим, бэкграундом?

— Появление спортивного телевидения в нашей стране связано с Олимпиадой–80. Как система, как индустрия оно создавалось под нее, хотя и до того были яркие комментаторы и запоминающиеся репортажи. Но это все случалось время от времени. Корпус отечественных спортивных комментаторов сложился к той Олимпиаде. И это были относительно молодые, полные сил люди, которые и определяли лицо нашего ТВ в следующие 15–20 лет. За это время все изменилось и не в последнюю очередь изменилась специфика работы в прямом эфире. Кто регулярно трудился в советское время в прямом эфире, кроме спортивных комментаторов?

Ситуация радикально поменялась в 1990–е годы. Это было время прямого общения со слушателем и зрителем, это и диджеи на радио, и огромное количество разнообразных ток–шоу. 1990–е — это вообще время журналистики как таковой. И журналистские навыки стали важнее, чем спортивное прошлое. Не обязательно быть курицей, чтобы судить о достоинствах яичницы. И эта тенденция будет только усиливаться. Комментатор — это в первую очередь рассказчик, далеко не каждый спортсмен обладает способностями увлекательно рассказывать о том, что происходит на поле. Точно так же сейчас топ–тренерами становятся те, кто не имеет профессиональной спортивной карьеры за плечами. Это все цифровая эпоха.

Посмотрите, насколько разнообразна стала шахматная карта мира. Долгие годы доминировала советская школа шахмат, в постсоветское время — бывшие республики СССР и Израиль. А сейчас появляются первоклассные игроки в государствах, где вообще нет никаких шахматных традиций.

Сегодня часто необязательно иметь прямой человеческий контакт с учителем. Все есть в Сети. Так сейчас развивается абсолютно любое знание.

Кого вы считаете своими учителями в профессии?

— Есть люди, чье мнение для меня много значит и к кому я всегда могу обратиться за советом, как, например, Анна Владимировна Дмитриева, но я не готов четко определить, что вот у этого человека я научился вот этому, а у того — тому. Я регулярно тырю какие–то красивые сравнения из того, что слышу на улице и читаю. А читаю я много.

Вы можете назвать своих нынешних фаворитов?

— Не так давно мне попалась в руки биография Кита Ричардса, гитариста «Роллинг Стоунз», и я оторвался от нее, только чтобы выйти из дому за продуктами. Прочел не так давно «Обитель» Прилепина, впрочем, не думаю, что в ближайшее время он напишет что–то стоящее. Читаю все, что пишет Алексей Иванов. Очень сильное впечатление произвел роман Андрея Рубанова «Патриот» — мне близка изложенная там концепция дружбы.

Что вы думаете об отечественной литературе о спорте?

— Я читаю все, что выходит у Елены Сергеевны Вайцеховской, хоть и понимаю, что ее книги сделаны из уже опубликованных заметок, должным образом обработанных. Но вообще у нас нет мощной традиции документальных книг о спорте. То, что писал Норман Мейлер о боксе больше 40 лет назад, можно переиздавать и читать и сейчас, чего не скажешь, допустим, о книгах Льва Филатова, хотя он, разумеется, патриарх отечественной спортивной журналистики и все такое, и я в детстве, как и многие, утром в воскресенье бежал к газетному киоску, чтобы купить «Футбол–Хоккей», где были его материалы.

Биографию Мохаммеда Али написал Дэвид Ремник, главный редактор «Нью–Йоркера» — лучшего литературного журнала мира. У нас ничего подобного нет. Книги о спорте я читаю в основном переводные.

Если бы вам предоставили неограниченный бюджет и полномочия, о ком из людей отечественного спорта вы написали бы книгу?

— Писать я бы не стал, это был бы телевизионный проект. И не о человеке, а о явлении. Но что это за явление, я говорить сейчас не хочу.