В мае 2018 года газета "Деловой Петербург" отметит свое 25-летие. Каждую неделю редакция рассказывает о самых интересных событиях, случившихся в городе в те далекие годы, когда Петербург только начинал обретать черты известного нам сегодня мегаполиса и центра деловой жизни. Многие имена и названия компаний, отметившихся на страницах нашей газеты в 1990-х годах, хорошо знакомы и сейчас. Причем не только таким же ветеранам делового Петербурга, как мы, но и новому поколению бизнесменов.
1994 год
В самом конце августа 1994 года "ДП" пишет о завершении скандальной истории с Городским жилищным агентством. Оно было официально ликвидировано, и специальная комиссия расследовала нарушения недолгой работы агентства.
Администрация Анатолия Собчака создала его в начале года как мегарегулятор отрасли, чтобы навести порядок в сделках с квартирами. Борьба с этим нововведением привела к невиданному сплочению всей городской риелторской отрасли. Против ГЖА объединись буквально все прежде непримиримые соперники. Поддержку профессиональному сообществу оказывали антимонопольное ведомство и прокуратура. После многочисленных судов Смольный пошел навстречу предпринимателям.
Подводя итоги полугода работы ГЖА, риелторы констатировали, что сроки регистрации сделок увеличились в 5 раз, а стоимость оформления – в семь-восемь. Интересно, что многие компании, публично понося и требуя закрытия ГЖА, втихую вели с ним переговоры об "особых условиях", которые зачастую позволяли резко сократить срок оформления сделки, хотя и очень сильно увеличивали издержки.
Тем не менее закрытие ГЖА стало поводом для похвалы Анатолию Собчаку за то, что он прислушался к мнению бизнес-сообщества и не пожертвовал его интересами из аппаратных соображений. В любом случае даже неудачный эксперимент с консолидацией в руках городских властей контрольных функций на рынке недвижимости задал тон для будущего развития отрасли и в конечном итоге пошел ему на пользу.
По итогам ликвидации ГЖА возникли и усилились две серьезные структуры, которые в течение будущих десятилетий будут играть важную роль на рынке: Городское бюро регистрации сделок с недвижимостью и Фонд имущества Петербурга. Их руководители, оба выходцы из ГЖА, сделают хорошие карьеры.
Глава Фонда имущества Валерий Назаров стал впоследствии руководителем КУГИ города и одним из ключевых вице-губернаторов в командах Владимира Яковлева и Валентины Матвиенко. Затем перешел в администрацию президента, а после возглавил Федеральное агентство по управлению федеральным имуществом. Сейчас возглавляет "Росагролизинг". Галина Волчецкая, выстроив городскую систему регистрации сделок, впоследствии возглавила городской филиал Росрегистрации, а уйдя с госслужбы, стала вице-президентом "Группы ЛСР".
В 1994 году "ДП" много писал об оружии. В одном из номеров появились сразу три статьи, которые так или иначе рассказывали о проблемах отрасли.
Во-первых, "ДП" рассказал о ликвидации милицией группы военных, ворующих оружие с армейских складов. Именно они стали главным поставщиком боевого оружия для многочисленных криминальных группировок, хозяйничавших в те годы в Петербурге. В ходе операции, о которой рассказывал "ДП", – в ней принимали участие не только милиционеры, но и военная контрразведка – были найдены 22 автомата, 34 пистолета, шесть гранат РГ-42 и 3 тыс. патронов.
Все это добро предназначалось для одной из городских банд. Ее представители уже оплатили партию – она стоила $15 тыс. – и собирались забрать ее из тайника. Для чего калашниковы и макаровы понадобились бандитам, гадать не приходилось. Петербург в те дни захлестнула волна убийств. Если в конце 1980-х в городе регистрировалось одно убийство в 2-3 дня, то в августе 1994 года ежедневно фиксировалось до восьми случаев насильственной смерти. В основном как раз от огнестрельных ранений.
Милиция постоянно отчитывалась об изъятии оружия. Так, за 7 месяцев 1994 года (включая особо тщательные меры безопасности перед Играми Доброй воли) в Петербурге изъято почти 500 пистолетов, 77 автоматов и даже 162 гранатомета. Разумеется, у бандитов оставалось куда больше. Сильно помогала нелегальным торговцам оружием "заграница". В соседней Эстонии оно было полностью легализовано, и оттуда приходило почти все, что было нужно городским бандитам.
Такое положение дел – с морем нелегального оружия на улицах – создавало параллельный рынок легального оружия. Горожане массово вооружались. "ДП" рассказывал о двух историях петербургских компаний, которые пытались наладить массовый выпуск оружия на местных производствах.
Холдинг "Арсенал" на базе своего подразделения "Артон" начал выпуск газовых восьмизарядных револьверов под 6-миллиметровый патрон. Инвестиции составили около 500 млн рублей (в августе 1994 года это было около $250 тыс.). Мощность производства, запущенного еще в 1993 году, составляла 40 тыс. газовых пистолетов в месяц. При средней цене 50 тыс. рублей такие объемы гарантировали выручку 24 млрд рублей в год – $11,5 млн. Но в реальности все было куда хуже. Во-первых, к августу 1994 года удалось изготовить всего 8 тыс. револьверов. Продать удалось лишь десятую часть. Все уперлось в бюрократию.
Дело в том, что, организовывая производство, руководство "Арсенала" заручилось разрешением от мэра Собчака. То, что мэры не имеют никакого отношения к лицензированию оружия, почему-то стало неожиданностью для оружейников. Их можно понять: в бардаке, который тогда творился в стране, системы лицензирования производства гражданского газового короткоствольного оружия просто не существовало. Отсутствие лицензии не помешало покупать у "Арсенала" пистолеты госорганам. Почти все распроданные экземпляры приходились на прокуратуры и исполкомы. Еще одним небольшим каналом сбыта оказались охранные агентства. Но они тогда пребывали в таком статусе и положении, что вопросы лицензирования оружия были у них далеко не в приоритете. Однако ни один оружейный магазин не соглашался брать на реализацию револьверы "Артона", и основной покупатель – законопослушный горожанин со средним достатком – не имел доступа к ним.
Выход из положения в компании видели в обмане системы. Рассматривалась возможность оформления револьверов "Артона" как сигнальных пистолетов. В этом случае не требовалось бы не только особых лицензий на их производство, но даже разрешения на покупку и ношение. При этом калибр у револьверов не менялся, их все еще можно было заряжать патронами со слезоточивым газом или даже боевыми.
Другой проект организации массового производства оружия принадлежал Балтийской оружейной корпорации. Она изначально решила ориентироваться на более надежные рынки сбыта и разрабатывала специальное помповое ружье полицейского типа. Никаких особых конструкторских прорывов в этом не было – речь шла о приспособлении под российские стандарты американских ружей широко распространенного в США полицейского Ithaca 87.
Недавно принятый закон "Об оружии" дал россиянам возможность легально покупать гладкоствольное огнестрельное оружие, и те, кто беспокоился о безопасности, стали менять свои газовые пистолеты на более серьезные ружья. Российская промышленность к тому времени предлагала в качестве аналога Ithaca 87 ИЖ-81 и ТОЗ-94. Оба были вполне актуальными переработками старых образцов. Но по целому ряду причин многие беспокойные граждане все же предпочитали иностранное оружие: ежегодно из-за границы в страну ввозилось около 20 тыс. помповых ружей.
В Петербурге потребность в иностранных "больших и страшных" дробовиках оценивалась коммерсантами примерно в 3 тыс. единиц. Их стоимость была относительно высока – около 1 млн рублей (где-то $500). Локализация производства по американским технологиям позволяла сокращать цену на 30%. Но это все равно было значительно больше, чем стоили отечественные аналоги. Массовым товаром изготовленные в Петербурге дробовики нью-йоркских полицейских так и не стали. Один из маркетинговых ходов – передача крупной партии Ithaca 87 городским подразделениям ГУВД и Федеральной службы контрразведки – не сработал. Охранные предприятия также предпочитали более дешевые и знакомые ружья из Ижевска и Тулы.
1995 год
К 1 сентября 1995 года петербургские родители вновь заговорили о необходимости отмененной было на волне демократизации обязательной школьной формы. Основной производитель формы в советские годы – фабрика "Салют" – горячо приветствует такие настроения.
"Салют" – это бывшая фабрика "Комсомолка" на Кронверкской улице. Практически все время своего существования она шила школьную форму. Первые попытки диверсификации производства "Салют" предпринял еще в 1986 году, когда была выпущена первая партия "гражданской" одежды для девочек. Для этого к "Салюту" было присоединено объединение "Весна". Все это хозяйство в 1990 году было акционировано. К тому времени по всей стране школы уже массово отказывались от школьной формы. Было понятно, что фабрике надо развиваться в какую-то другую строну: стабильного и гарантированного сбыта практически неограниченного объема продукции "Салюта" уже вот-вот не станет.
В 1993 году предприятие открыло собственную дизайн-студию и первый розничный магазин – до этого общаться с покупателями напрямую "Салюту" не приходилось. Однако даже в условиях крайней нужды петербуржцев в качественной и недорогой детской одежде развить этот бизнес не получалось.
Но фабрике, можно сказать, повезло. То, каким образом в стране проводились демократические реформы, принесло жителям страны сильное разочарование. Видимо, потребность хоть в какой-то стабильности выразилась к постепенному возвращению к идее о школьной форме. Один за другим родительские комитеты требовали возврата к старым порядкам. И уже в 1994 году "Салют" вернулся к выпуску формы.
Сперва речь шла лишь о разовых поставках для гимназий и лицеев. Но уже зимой 1995 года "Салют" отчитался о получении заказов от 50 городских школ. Вместо развития розничной сети фабрика пошла по более понятному для себя пути: презентовала новую коллекцию "Класс" на родительских собраниях. Казалось, дело пошло на лад.
В реальности – "ДП" пишет об этом к 1 сентября – выполнить договоры на пошив формы удалось только с 22 школами. На собственном сайте компания сейчас пишет, что в тот год около 100 школ и гимназий заказывают форму для своих учащихся на "Салюте". Как было на самом деле – 22 или 100 – сейчас уже не так важно. Главное, что школьники вновь стали одеваться в школьную форму, и тут надо было только не упустить некогда монопольный рынок.
А опасаться было чего. Советскому гиганту на ноги наступали десятки мелких частных фабрик и ателье, предлагавших более современные и качественные модели. "ДП" рассказывало о фабрике "Алент", заключившей договоры на пошив формы сразу для четырех школ: устраивать презентации перед родителями в школах научились не только в "Салюте". Большой удачей стало для фабрики в 1997 году соглашение о поставках формы в сеть магазинов "Детский мир".
Как бы то ни было, "Салюту" удалось благополучно пережить все самые тяжелые времена, и теперь, когда идеи о школьной форме стали уже не уделом ностальгирующих по СССР маргиналов, а мейнстримом, выручка "Салюта" ежегодно уверенно переваливает за 100 млн рублей. Хотя форма так и не стала обязательной, большинство школ в городе так или иначе добиваются от родителей единообразной одежды для детей. А многие централизованно заказывают конкретные модели одежды на конкретных фабриках, и лидер на этом рынке – все тот же "Салют". Его представители, как и в далеком 1995 году, приходят на родительские собрания и убеждают в необходимости оптовых закупок на весь класс или параллель. Розничное направление так и не получило серьезного распространения – на сайте фабрики есть информация о восьми точках продаж в городе, о других регионах ничего не говорится.
В начале сентября 1995 года в стране вовсю полыхал один из первых кризисов банковской системы. За считаные дни схлопнулся рынок межбанковских кредитов, кризис недоверия привел к колоссальному росту ставок по кредитам overnight – до 1000%. Даже для России это было чересчур. Фактически речь шла о параличе банковской системы.
Корни банковского кризиса августа-сентября 1995 года принято искать в введении в середине года валютного коридора. Российские банки привыкли к постоянному падению курса рубля и огромной инфляции и хорошо научились жить и зарабатывать в этой реальности: ставки под сотни процентов годовых, крайне маленькие сроки кредитования, несоразмерные залоги. Банковская система по какой-то извращенной логике даже валютные кредиты выдавала под десятки процентов годовых. Причем при условии железного залога – например, при ипотеке. Мало где в мире банку можно было получить 80-100%-ную прибыль по долларовому кредиту, а в России – только так.
Однако к 1995 году в правительстве дошли до мысли, что постоянная допэмиссия – не лучший способ покрытия бюджетного дефицита, и сильно ограничили работу печатного станка. По сути, введение валютного коридора было не причиной стабилизации курса рубля, а следствием. Иными словами, рубль и так перестал бы падать, но ЦБ формализовал этот процесс. Впервые за долгие годы рубль стал не падать, а укрепляться. Вопрос о том, почему при инфляции в 10-20% процентов и крепнущем рубле ставки по кредитам должны быть трехзначными, встал в полный рост. Банкиры так и не нашли никакого удобоваримого объяснения, кроме привычной мантры о ненадежности заемщиков и сложной экономической ситуации. И как-то так вышло, что некоторым из них внезапно пришлось на себе испытать все прелести звания "ненадежный заемщик".
Проблема была в том, что межбанковский сектор тоже жил по старым понятиям. Получить ресурсы для рефинансирования своих проектов банки могли также под очень высокий процент. А поскольку кому, как не банкирам, понимать, что никакой реальный сектор не сможет приносить по 100-200% годовых, именно они первыми стали отказывать друг другу в выдаче таких кредитов.
При всем этом экономика страны была очень далека от оздоровления. Считаное количество действительно прибыльных предприятий промышленности не сильно влияло на общую картину: подавляющее большинство были глубоко убыточными. И большой вклад в их плачевное состояние внесли как раз банки, выдававшие кредиты на совершенно космических условиях. Заранее было понятно, что вернуть деньги с 200% годовых какая-нибудь ткацкая фабрика не сможет, даже если кредит этот не будет разворован менеджментом, а реально пущен на покупку нового оборудования и модернизацию. В реальности же большинство кредитов заводов шло на латание дыр – погашение старых кредитов, выплаты зарплат, погашение долгов по налогам и т. п. В какой-то момент старинные советские станки и разваливающиеся цеха с текущей крышей уже нельзя было считать залогом по кредиту даже при самой большой степени оптимизма. Не стали серьезным активом и земли, которые доставались промышленникам почти за бесценок. Да, банкиры могли взять своего должника под полный контроль, но денег это им не приносило. В итоге банки были вынуждены списывать плохие кредиты, а возвращать взятые у коллег на рефинансирование средства было не из чего.
Другим фактором стала нехватка денег в банковской системе: ЦБ ведь почти прекратил эмиссию. К тому же один из крупнейших игроков межбанковского сектора, Сбербанк, практически ушел с него, сосредоточившись на скупке ГКО – государственных краткосрочных облигаций. Процент по ним был таким же высоким, а рисков – пока – гораздо меньше. Сказалось и ужесточение регулирования рынка: с зимы 1995 года ЦБ ввел обязательное резервирование по корреспондентским счетам. Это связывало значительные объемы денег, и рублей стало откровенно не хватать. Чтобы избежать отвлечения средств на резервы, банки стали играть на межбанковских кредитах. Причем большинство взятых на "межбанке" денег тратилось на покупку "длинных" ГКО, доходность которых выросла за считаные дни с 30 до 210%. Денег в секторе, казалось, прибавилось, но он приобретал признаки пузыря.
Первыми жертвами кризиса недоверия стали мелкие московские банки: "Лефортовский", "Мытищинский коммерческий", Часпромбанк. Из крупных – "Национальный кредит". Им стало негде брать денег для покрытия межбанковских кредитов, и они не стали их возвращать. От этого образовались дыры уже у их кредиторов, и возвращать кредиты теперь не смогли они.
Первые дни сентября в Петербурге прошли для банкиров в совершеннейшей панике. Денег не давал никто и никому. Единичные сделки (под 600% годовых) проходили только при наличии надежного залога, как правило государственных ценных бумаг. Больше всего подогревали панику слухи о проблемах городских филиалов московских банков. Вроде как они переводили все имевшиеся средства в столицу. Этим объяснялось то, что они прекратили выплаты по межбанковским кредитам на рынке Петербурга. Местные банки говорили, что все еще понемногу дают друг другу в долг, но объем операций составлял лишь 10-15% от докризисного уровня.
В этих условиях особую роль приобрели полуформальные банковские объединения. Причем строго локальные – ввиду острого дефицита доверия. Почти одновременно с началом кризиса в Москве был организован пул из девяти крупнейших игроков: Сбербанка, ВТБ, Инкомбанка, Мост-банка, "Империала", "Менатепа" и пары других. Чуть позже к ним присоединилась "Альфа". Они договорились о первоочередных выплатах друг другу, обмене информации и тому подобным вещам. Можно предположить, что банки, не попавшие в этот пул, автоматически выпадали из столичного сектора межбанковских кредитов и их спасение было делом только их собственных рук.
В Петербурге – чуть раньше – возник Петербургский межбанковский альянс. В него вошли Астробанк, "Санкт-Петербург", "Россия", Витабанк, "Петровский" и даже местное подразделение Сбербанка. Не получая денег извне, городская банковская система держалась лишь на личных договоренностях лидеров отрасли. Большинство из них поддерживалось городскими властями – они были уполномоченными банками по обслуживанию бюджета. К примеру, Астробанк обслуживал валютные расчеты комитета по экономике и финансам. И, несмотря на частые слухи о скором закрытии, какой-никакой денежный поток у Астробанка всегда имелся.
Новости о банковском кризисе вызвали у петербуржцев немедленное желание забрать деньги из банков. К тому времени гигантские проценты по вкладам – отголоски недавней гиперинфляции – уже позволяли простым горожанам серьезно зарабатывать на депозитах в условиях реальной ревальвации рубля. Однако уже привычные ко всяким неприятностям люди спешили забрать деньги. Филиалы московских банков – выводивших все активы в головные офисы – были готовы к этому куда меньше местных банков, которые худо-бедно с паникой справились.
Кстати, именно тогда банки решили, что для них очень важно влиять на настроения своих вкладчиков, и приобрели несколько крупных активов в СМИ. К примеру, очень популярная тогда газета "Невское время" попала под контроль брокерской фирмы "Ленстройматериалы", не скрывавшей, что она действует в интересах Промышленно-строительного банка. Впрочем, влиять на редакции банки к тому времени научились и без формального вхождения в капитал. Насколько определяющим фактором стал альянс СМИ и банков в кризисе 1995 года, судить трудно, но массовых изъятий вкладов – по крайней мере, большинству городских системообразующих банков – тогда удалось избежать.
Паника в среде банкиров 1995 года не получила очень уж широкого распространения в обществе. Петербург продолжал жить обычной жизнью. Вновь зашла речь о возобновлении строительства дамбы, которая с конца 1980-х оказалась, по сути, заброшенной. Активно развивалась компьютерная отрасль: оптовики активно осваивали розничную систему продаж, а IBM даже открыл в Петербурге свое сервисное подразделение. Постепенно раскручивался маховик реновации: Сбербанк купил на торгах два дома на Невском проспекте (№99-101), полностью снес их и построил заново. Речь о защите исторических зданий, конечно, шла. Но дело в том, что эти два дома несколько лет простояли без крыш. Так что их конструкции были в ужасающем состоянии. А время было такое, что особо защищать старинные фасады было некому, так что сейчас в двух шагах от площади Восстания расположен офисный комплекс Сбербанка, построенный по новым технологиям.
Городская промышленность училась преодолевать проблемы финансового сектора. То, что по старым условиям брать кредиты на развитие было уже невозможно, было очевидно многим руководителям. Но мало кто мог от них реально отказаться. Выход виделся в привлечении стратегических инвесторов, которые в обмен на пакет акций обеспечат модернизацию производства. Удача улыбнулась городскому лидеру продовольственного рынка АО "Хлебный дом". В 1995 году он стал победителем в британской программе содействия российскому фондовому рынку. Англичане хотели научить наши предприятия грамотно проводить первичные эмиссии акций. Не просто, чтобы, как тогда часто делали, легализовать владение заводами менеджментом, а по-настоящему: с привлечением реальных денег.
Подготовка IPO "Хлебного дома" шла 1,5 года. В ней участвовали ряд британских инвестбанков и один из крупнейших мировых аудиторов KPMG. От российских брокеров выступали "Ленстройматериалы" (читай: ПСБ).
Перед допэмиссией "Хлебный дом" подвергся атаке скупщиков акций. Они предлагали рабочим (а у трудового коллектива формально был 51% акций) по $8 (около 35 тыс. рублей) за 125-рублевую акцию. Для сравнения: в ходе допэмиссии те же 125-рублевые акции продавались по 1125 рублей. Консультанты от "Ленстройматериалов" к таким вещам были привычны и быстро нашли противоядие. Было организовано два АОЗТ, на которые был переведен контрольный пакет "Хлебного дома", и работникам было предложено обменять акции своего предприятия на акции этих "прокладок". Какими методами руководству удалось убедить рабочих вместо полновесных долларов обменять акции "Хлебного дома" на бумаги непонятных "Альбирео" и "Единства" – сейчас уже, видимо, не узнать. Но факт остается фактом: "захватчикам" почти ничего не удалось скупить, и атака была отбита.
У этой истории счастливый конец. После вполне успешной допэмиссии – к 1997 году – "Хлебный дом" получил своего стратегического инвестора – финский концерн Fazer. Модернизация и развитие производства позволили бывшему хлебозаводу Московского района занять достойное место в экономике города.
