Фестиваль молодежи и студентов в Сочи, по идее, должен был показать и преемственность России по отношению к СССР, и несгибаемость страны перед санкциями. Но перелицевать советское наследие на современный манер организаторы не рискнули.
Всемирный фестиваль молодежи и студентов, открывшийся накануне в Сочи с помпой — а участие в открытии президента Владимира Путина вполне можно считать помпой, — оставляет тем не менее довольно странное ощущение. Организаторы определенно стараются зарифмовать его с двумя аналогичными фестивалями, прошедшими в Москве в советские времена, на что указывает раздел "О фестивале" на официальном сайте, но историческая параллель выходит не очень убедительной: новая оболочка на старую форму натягивается с потрескиванием по швам.
Ощущение искусственности возникает от того, что фестиваль имеет как бы несколько смыслов — вроде бы равноценных, но не пересекающихся.
Левая маскировка
Фестиваль, как всегда с 1947 года, проводит Всемирная федерация демократической молодежи. Она открыто создавалась как международная левая организация и наследовала Коммунистическому интернационалу молодежи. Идеологически ВФДМ не изменилась, она по-прежнему объединяет леваков разных стран, которые и занимаются составлением делегаций, и важно помнить, что, когда организаторы рапортуют о 30 тыс. молодых людей из 188 стран мира, это в основном представители молодежных движений различных компартий.
Россию, например, в федерации представляют молодежные крылья КПРФ и РКРП. Официальный лозунг всех фестивалей тоже не менялся — мир, дружба и борьба с империализмом, а человеческие символы фестиваля в Сочи — Фидель Кастро, Че Гевара и борец за независимость Западной Сахары Мохаммед Абдельазиз.
Но это в новостях Западной Сахары можно прочитать, что в Сочи представители различных стран обсуждают героическую борьбу Абдельазиза с марокканцами. В сообщениях российских СМИ и на сайте фестиваля нет ни Абдельазиза, ни Че Гевары. Перед нами предстает совсем другое мероприятие — развлекательное, подчеркнуто неполитическое, с конкурсами танцев и турнирами по популярным онлайн-играм: короче, веселая молодежь, с виду точь-в-точь как из роликов производителей кроссовок, съехалась в Сочи, чтобы попрыгать, побегать, потусоваться в ярких майках и поговорить о волонтерстве. Нет, борьба с бедностью не противоречит левой идее, но о ней с тем же успехом говорят и либеральные глобалисты.
Владимир Путин приезжает на фестиваль, посвященный революционерам, но это не упоминается никак. С участниками он беседует о важности сбора мусора в океане, о медицине для бедняков, о том, как хорошо, что российские ученые возвращаются домой. С трибуны участникам рассказывают о том, как добиться самореализации в карьере, и делают это представители корпораций. Даже интересно, знали ли президент и остальные спикеры, что тут все вообще-то собрались обменяться опытом борьбы с империализмом и корпорациями.
Эффект плацебо
Фестивали 1957 и 1985 годов были делом государственного масштаба и действительно событием с большой буквы в жизни советских граждан. Руководство страны, принимая фестивали, задумывало значительные пропагандистские цели и старалось удивить размахом: значение фестивалей подчеркивали сувенирная продукция, специально выпускавшиеся песни и фильмы, особенное внимание СМИ.
Был и побочный эффект, впоследствии оказавшийся, возможно, даже более важным: советские люди, в основном, конечно, москвичи, получали уникальную возможность ознакомиться с недоступными артефактами зарубежной жизни. В конце 1950-х, судя по воспоминаниям современников, это производило невообразимое впечатление.
Сочинский фестиваль таким событием стать не мог. Формально смысл остался тем же — демонстрация всему миру себя как центра притяжения. В грантовой заявке НКО "Фонд содействия развитию международного сотрудничества" на создание оргкомитета (10 млн рублей, между прочим) одной из задач проекта называлась "поддержка курса Российской Федерации в области внешней политики". Но удивить современных россиян африканскими танцами или джинсами уже очень сложно. Многотысячный парад участников в Москве перед открытием прошел по пустым улицам — и это сильно отличается от того, что описывали наблюдатели в 1950-х и 1980-х, когда зрители собирались в толпы, чтобы просто увидеть иностранцев. Не удивить и Запад российским бытом — он, в отличие от советского, не уникален.
В советское время фестивали, официально считаясь всеобщими, тоже на деле были предназначены для коммунистической, на худой конец социалистической части мира. Но тогда эти идеи еще многими считались прогрессивными, так что в этом лукавстве были и искренность, и органичность. Сочинский же фестиваль вынужден маскировать свою изначальную природу, его идея в имитации. Да, он тоже представляет российскую политику, но российская политика вся сводится к одному человеку. Неудивительно, что мимолетный визит этого человека и стал на фестивале главной целью и единственным замеченным событием.
