В мае 2018 года газета "Деловой Петербург" отметит свое 25-летие. Каждую неделю редакция рассказывает о самых интересных событиях, случившихся в городе в те далекие годы, когда Петербург только начинал обретать черты известного нам сегодня мегаполиса и центра деловой жизни. Многие имена и названия компаний, отметившихся на страницах нашей газеты в 1990-х годах, хорошо знакомы и сейчас. Причем не только таким же ветеранам делового Петербурга, как мы, но и новому поколению бизнесменов.
1993 год
В 1993 году в Петербурге действовала довольно странная – по сегодняшним меркам – схема финансирования строительства муниципального жилья. Речь о домах, квартиры в которых город раздавал бесплатно очередникам и льготникам.
Главным распорядителем в этом процессе выступал инвестиционный комитет мэрии, который возглавлял недавний депутат Петросовета Юрий Десятсков. Именно он выступал инициатором, заказчиком, а в ряде случаев и генподрядчиком проектов строительства домов. Деньги на это комитет брал в долг в банках.
К примеру, у банка "Санкт-Петербург" в 1992 году было получено 1,6 млрд рублей (где-то $4-5 млн) под гарантии города и "небольшой процент". Какой – не раскрывается, но – для понимания – ставка рефинансирования ЦБ тогда составляла 80%. В апреле 1993 года кредит вернули из бюджета.
Для возмещения понесенных казной затрат инвестиционному комитету поручили продать два строящихся дома в Коломягах на 400 квартир. Цена, по которой планировалось продавать квартиры, вызвала недоумение у участников строительного рынка: 840-920 тыс. рублей за 1 м2. Это было значительно больше рыночной цены, к примеру. Концерн VMB Виталия Вотолевского как раз в те дни предлагал к продаже квартиры в своих домах по 383 тыс. рублей за 1 м2. При этом дома, построенные за городские деньги, к моменту оценки были далеки от завершения: были построены лишь "коробки", а всю внутреннюю отделку еще предстояло делать.
Специалисты инвестиционного комитета опирались в расчетах цены квартир на данные о себестоимости строительства и инфляцию. По этим расчетам стоимость возведения 1 м2 общей площади дома равнялась еще в августе 1993 года 400 тыс. рублей, к октябрю она выросла до тех самых 840-920 тыс. рублей ($720-790). Логика в этом была: конец лета и осень 1993 года стали рекордными за всю историю новой России по уровню инфляции, и как раз август показал рекордную месячную историю за все время наблюдений – 26%. Однако если смотреть на данные официальной статистики, то по нарастающей инфляция хоть и составила в августе-октябре ужасающие 73%, но о росте в 2,3 раза, отмеченном в расчетах комитета по инвестициям, речь все же не шла.
Участники строительного рынка заговорили о злонамеренном "раздувании" чиновниками смет на строительство домов, ведь иначе объяснить такую высокую цену никак не получалось. По этой логике, приближенные к комитету строители получали взятые городом в кредит деньги, эти затраты покрывал бюджет, а взамен казна получала недострои по заоблачным ценам вдвое выше рыночных. Поскольку продать их было нереально, эксперты предполагали, что единственным покупателем станет опять же бюджет. То есть получится, что город дважды заплатит за дом: сперва с банковскими процентами, а потом с "раздутой" сметой.
Интересно сейчас выглядит
еще одна схема строительства жилья для льготников, реализованная в 1992-1993 годах. Инвестиционный комитет заключил соглашение о строительстве в Каменке жилого дома с только что созданным Обществом по обеспечению социальной защиты военнослужащих СПб. Сразу же – до начала строительства – оно должно было перечислить на счет комитета 50% от сметной стоимости, а после сдачи дома – оставшиеся 50%. Сама стройка велась силами подведомственных комитету подрядчиков, то есть, деньги получали именно они, а поучаствовать в выборе строителей защитники военнослужащих не могли.По такой же схеме строились дома для воинов-интернационалистов в той же Каменке с той лишь разницей, что в процесс включался специально созданный кооператив, членами которого должны были стать члены Союза интернационалистов, с которых, видимо, и должны были собирать деньги на стройку. После завершения приближенными чиновникам подрядчиками стройки, дома передавались в собственность кооперативов и обществ, "заказывавших" жилье своим членам.
Во всех случаях стоимость проектов определялась сметой не только самих домов, но и инфраструктуры и социальных объектов. И обязательно 5% от сметы полагалось перечислить "за услуги" самому комитету на счет в банке "Санкт-Петербург".
Стоимость проектов в документах тех лет не уточняется, но, если опираться на данные "ДП", они были серьезно завышены, и рыночными цены было назвать нельзя.
Примечательно, что даже в таком контексте и Общество соцзащиты, и Союз интернационалистов именовались чиновниками инвесторами. И в конце 1993 года с этими инвесторами стали происходить неприятности – они стали массово отказываться от оплаты услуг инвестиционного комитета. Город столкнулся с тем, что уже построенные наполовину дома оказывались никому не нужны. Пришлось издавать специальное постановление о разрыве отношений с такими "инвесторами" в случае месячной просрочки оплаты и срочном поиске новых желающих построить дома за счет города.
Разумеется, эта запутанная схема имела к реальному инвестиционному процессу весьма отдаленное отношение. К тому же финансирование строительства домов по таким схемам в условиях раскручивающейся инфляции становилось бомбой замедленного действия, и во второй половине 1990-х – начале 2000-х годов город столкнулся с массовой проблемой брошенных строек и обманутых дольщиков. На карте города есть дома, которые начали строиться как раз при Юрии Десятскове, но стоят заброшенными до сих пор. Сам он, кстати, покинув инвестиционный комитет, занялся разработкой проекта застройки обширной территории "Северной долины".
Но были и хорошие новости. В октябре 1993 года "ДП" пишет об успехе фирмы "Русский дизель". В корпусах еще дореволюционного завода Людвига Нобеля было открыто новое производство двигателей по лицензии мирового лидера по производству судовых силовых установок финской компании Wartsila.
"Русский дизель" – детище семьи Нобелей – производил двигатели в Петербурге на Выборгской стороне задолго до революции. Название изначально описывало особый тип двигателя, разработанный Людвигом Нобелем, который мог работать на сырой нефти. После революции завод сохранил свою специфику и к перестройке пришел одним из крупнейших в стране производителей силовых установок для судов, в том числе военных. Другим направлением работы стали агрегаты для электрогенераторов. Ими, к примеру, были оснащены помещения Чернобыльской АЭС, и в момент аварии в 1986 году они очень помогли ликвидировать последствия катастрофы. Причем вместо положенных по регламенту 20 часов генераторы "Русского дизеля" проработали в экстремальных условиях целый месяц – руководство завода очень гордилось этим фактом.
Однако новые времена резко сократили потребность экономики в новых двигателях, ведь новое производство встало, а многочисленный флот "Балтийского морского пароходства" медленно расползался по всему миру за долги предприятия. Внутренний спрос был почти нулевым, а выход на международный рынок сильно затрудняло отсутствие инвестиций в модернизацию производства и приведение его в соответствие с зарубежными стандартами.
Так что сотрудничество с Wartsila было отличным шансом для старинного предприятия, чтобы сделать рывок на мировые рынки. Первая очередь запущенного в 1993 году производства в исторических цехах была рассчитана на производство 100 двигателей в год, запланированная вторая – на 400. Конкурировать приходилось бы с западными производителями аналогичного оборудования, цены на которое были в 2-3 раза выше.
Однако у этой истории не было хэппи-энда. Уже к концу 1990-х, так и не сумев найти рынки сбыта, "Русский дизель" на Выборгской стороне обанкротился. Чуть позже закрылся и одноименный завод под Всеволожском.
Кстати, Wartsila изначально тоже российская компания. В том смысле, что изначально она базировалась в одноименном поселке княжества Финляндского в составе Российской империи. Сейчас, к слову, этот поселок находится на территории России – там же расположен одноименный пункт пропуска через границу. Катаклизмы XX века заставили владельцев Wartsila бросить свое производство в старом месте и открыть новое по свою сторону границы. Точно такая же история случилась и с крупным лесоперерабатывающим заводом Stora в поселке Энсо. После войны компания Stora Enso обзавелась большой сетью комбинатов по всему миру, включая Бразилию, но в свои исконные корпуса в Энсо, который теперь называется Светогорск, так никогда и не вернулась.
Тогда же, осенью 1993 года, "ДП" рассказывал о необычном по тем временам девелоперском проекте с не менее интересным участником. Комитет экономического развития договорился с корпорацией Coca-Cola о развитии огромной территории площадью 42 га на Пулковском шоссе в промышленный кластер.
Особенность этого начинания была в том, что Coca-Cola должна была выступить не только инвестором строительства своего завода (который через несколько лет и был построен и благополучно работает до сих пор), но именно девелопером всей территории. Таким способом чиновники пытались одновременно получить качественный менеджмент для очень сложного проекта и повысить число инвесторов этой площадки, которых также должна была искать Coca-Cola.
Финансирование проекта планировалось за счет бюджета. Город планировал выделить 1,6 млрд рублей (около $1,3 млн) на строительство новой и развитие существующей инженерной инфраструктуры, а также подготовку площадки. Переговоры с инвесторами также должна была вести Coca-Cola, и она же должна была заключать с ними договоры об участии в проекте. Чиновники пытались подстраховаться: согласно договоренностям, если бы этот проект не состоялся, застройщики должны были выплатить городу штраф в 1 млрд рублей.
Назывались и первые потенциальные резиденты промзоны: кроме самой Coca-Cola, это были логистический комплекс бельгийской фирмы Euro Donat и гостинично-автосервисный центр российской компании "Сервис". Ну а главной изюминкой новой промзоны должен был стать торговый центр IKEA – первый в России.
Трудно сказать почему, но в 1993 году петербургские журналисты слабо среагировали на новость о возможном появлении на Пулковском шоссе IKEA. В те годы она была, видимо, практически неизвестна рядовому петербуржцу, и о ее трафикообразующем потенциале городской бизнес тоже ничего не знал. Сложись история немного иначе, первая IKEA появилась бы не в Химках в 2000 году, а лет на пять раньше в Пулково.
Однако IKEA на Пулковском шоссе так и не появилась, и Coca-Cola строила свой завод самостоятельно, пройдя довольно длинный и непростой путь согласования своего проекта. И это при том, что в октябре 1993 года чиновники обещали ей режим максимального содействия и минимум бюрократических проволочек.
Площадка на Пулковском шоссе все же стала очень приличным промышленным кластером. Еще в 1990-х вслед за Coca-Cola там построило свое производство Wrigley’s, к ним присоединился Procter&Gamble с фабрикой Gillette.а позже - "Русский стандарт".
В старых номерах "ДП" можно прочитать о множестве несбывшихся грандиозных планов. "Гостиный Дворъ" превратится в настоящий supermarket" – заголовок в октябрьской статье газеты. В ней рассказывается о планах по глобальной реконструкции устаревшего флагмана ленинградской и петербургской торговли. Директор универмага Алексей Абрамов рассказывает о намерении продать на торгах акции, оставшиеся после передачи трудовому коллективу 54% уставного капитала: 29% – на чековом аукционе и 17% – на инвестиционно-коммерческих торгах. Полученные деньги он планирует потратить на полное преображение устаревшего магазина под современный стандарт торговли. Разработкой концепции магазина планировалось пригласить заниматься именитых ретейлеров: финский Stockmann и британский Littlewoods.
В предыдущие годы Гостиный Двор, бывший до конца 1980-х средоточием свободной коммерции в еще советском Ленинграде, пребывал в довольно плачевном состоянии. Во-первых, вся фасадная, Невская, линия была закрыта для торговли из-за аварийного состояния. Во-вторых, у старинного здания, стоящего, по уверениям геологов, на подземной реке, постоянные проблемы с подвалами: их без конца затапливает.
Акции Гостиного Двора через год стали предметом яростной борьбы между структурами банка "Викинг" (его часто связывают с предпринимателем Михаилом Мирилашвили) и финансовой пирамидой "Хопер". Победил "Викинг". Видимо, ресурсов на эту победу ушло так много, что вспоминать о недавнем проекте превращения универмага в supermarket сил и средств уже не было.
1994 год
Череда громких, но несостоявшихся проектов продолжилась и в 1994 году. В октябре "ДП" пишет как о практически решенном деле про нефтяной порт в Батарейной бухте. Строить там порт решила очень известная по публикациям последних лет, а в те далекие годы не очень публичная компания "Киришинефтехимэкспорт". Сегодня она стойко ассоциируется с именем одного из прежних ее топ-менеджеров Геннадия Тимченко.
"Киришинефтехимэкспорт" – осколок советской системы сбыта нефти и нефтепродуктов. В 1980-е это было внешнеторговое подразделение Киришского НПЗ, в период смены власти в стране оно было обособлено и превратилось в государственную внешнеторговую фирму, а с 1992 года это государственная хозрасчетная фирма. Все эти названия так или иначе сводились к тому, что через компанию проходил практически весь объем экспорта продукции "Сургутнефтегаза" и подконтрольного ему Киришского НПЗ. Геннадий Тимченко занимался связями с зарубежными партнерами и примерно тогда уже стал резидентом Финляндии.
Заместитель генерального директора по капитальному строительству компании Виктор Манойлин, который в октябрьской статье "ДП" в 1994 году рассказывал о перспективах строительства порта в Батарейной бухте, – морской офицер, много лет отдавший службе своей страны, в том числе по стечению обстоятельств как раз на базе флота в Батарейной бухте. На этой базе с советских времен содержался склад топлива, и как минимум начальные логистические мощности для обработки и морской перевалки нефтепродуктов там были, так что и интерес "Киришинефтехимэкспорта" к ней понятен. А Виктор Манойлин был автором проекта специального причала для подводных лодок в Батарейной, так что и к нему интерес фирмы был обоснован.
Разумеется, в этой компании трудились исключительно патриотически настроенные люди с высоким уровнем ответственности перед родиной – других, наверное, и близко не подпускали к валютной выручке и нефтедолларам. Соответствующий образ мыслей привел их к идее о необходимости срочного замещения утерянных с развалом СССР прибалтийских портов на свои собственные, в Ленинградской области.
Виктор Манойлин много лет спустя напишет книгу мемуаров, где подробно расскажет, как проходил процесс согласования неудавшегося проекта в Батарейной. И работу над ним он на полном серьезе – с обоснованием – рассматривает как стремление к расширению "морского могущества" России. С цитатами из трудов главкома ВМФ СССР адмирала Горшкова, американского адмирала Мэхэна и даже Петра I. Так что не стоит смотреть на инициативы "Киришинефтехимэкспорта" исключительно с модной сегодня в либеральной публицистике позиции мошенничества и разворовывания народных богатств в интересах узкой группы лиц. Да, интересы группы лиц присутствовали, и читатели "ДП" сегодня хорошо знают их имена. Но ведь не только же о себе они пеклись. О морском могуществе страны они тоже думали, просто об этом не все знали.
Общая стоимость проекта в Батарейной бухте оценивалась в астрономические по тем временам $500 млн. Для сравнения: бюджет Петербурга в 1993 году составил в переводе на доллары по актуальному тогда курсу около $300 млн. Проект необходимо было согласовать в огромном количестве инстанций – от собрания жителей поселка Шепелево до правительства РФ. Но и выгода для державы и "Киришинефтехимэкспорта" была очевидной. При проектной мощности 20 млн тонн мазута и дизтоплива в год через Батарейную проходило бы нефтепродуктов никак не менее чем на $2,5 млрд в год – это в ценах на топливо тех лет. Сегодня стоимость этого объема приближается к $10 млрд.
При этом в 1993 году эксперты, обосновывавшие нужность для страны этого проекта, подсчитали, что при использовании в экспортной цепочке прибалтийских портов российский бюджет теряет по $12-15 с каждой тонны. То есть, построй Геннадий Тимченко с коллегами порт в Батарейной, он приносил бы России до $300 млн в год. И это в 1993 году при относительно низких налогах!
В статье в "Деловом Петербурге" Виктор Манойлин подчеркивал, что принципиальный пункт договоренностей с Минтрансом — ни копейки денег из бюджета на этот проект, все только за частные деньги. В министерстве рассчитывали, что на строительство уйдет минимум 4 года, тогда как в "Киришинефтехимэкспорте" ожидали, что первая очередь на 7,5 млн тонн начнет работать уже в 1997 году – через 3 года.
Разумеется, как у любого столь грандиозного начинания, у проекта порта в Батарейной бухте были противники. Виктор Мануйлин уже спустя много лет называл первым из них мэра Петербурга Анатолия Собчака. Якобы по его инициативе вице-мэр Алексей Кудрин всячески препятствовал проекту на всех уровнях, в том числе на заседании профильной комиссии правительства РФ. Обладая должным уровнем фантазии, в это противодействие можно было бы поверить, ведь в те годы Собчак и его команда активно противостояли "Сургутнефтегазу" на всех фронтах, так или иначе связанных с Петербургским рынком. Как раз где-то в 1994-1995 годах Смольному удалось "перераспределить" активы нефтяной компании в городе в интересах местных предпринимателей. Вполне возможно, что вслед за этим в сферу их интересов могли попасть и экспортные поставки топлива с Киришского НПЗ.
Так или иначе, проект порта в Батарейной не состоялся. Его, по сути, "заговорили" в десятках инстанций и ведомствах. Не помогла ни готовность ЕБРР финансировать проект, пока он был в частных руках "Киришинефтехимэкспорта", ни переход компании под контроль самого "Сургутнефтегаза" и перевод всех его сотрудников в штат нефтяной компании. Нефтепровод из Киришей в итоге был проведен к северной части побережья Финского залива, в Приморск, а затем и в порт Усть-Луга – главный и более успешный конкурент проекта в Батарейной.
Во второй половине октября 1994 года вся страна пыталась отрефлексировать только что грянувший "черный вторник" – когда за 1 день курс рубля рухнул на треть. В стране царила даже не паника – а натуральное оцепенение от масштаба катастрофы. Не только обычные люди, но и профессионалы финансового рынка пытались осознать, что же это такое произошло. Общим местом было считать случившееся результатом махинаций неких злобных гениев. Ну и искать виновных.
Небольшая заметка в "ДП" с сообщением об отставке главы Центробанка Виктора Геращенко сопровождалась ободрительным, но явно фаталистическим комментарием экс-главы Минфина Бориса Федорова: "Если отставка Геращенко – правда, то есть Бог на небе".
Чуть более профессиональным был анализ событий "черного вторника" от главы Ассоциации коммерческих банков Сергея Попова. Он констатировал, что незадолго до кризиса крупные банки и бюджетные организации получили от государства огромные рублевые кредиты на общую сумму 17 трлн рублей (около $8 млрд по докризисному курсу) и имели возможность незадолго до кризиса вести крупную игру на валютной бирже. Те, кто продал валюту, купленную до 11 ноября, в этот день или на следующий, в разгар паники, заработали очень большие деньги, признал Сергей Попов. Однако он призвал не считать это доказательством причастности к событиям на бирже.
Куда более подозрительным глава ассоциации назвал странные события прямо перед кризисом. Во-первых, за день до 11 октября поступил анонимный звонок о бомбе, заложенной в здании биржи на Неглинной улице в Москве, и всех сотрудников пришлось эвакуировать и прекращать торги. Также Сергей Попов обратил внимание на поступившее накануне фальшивое авизо (платежное поручение) на очень крупную сумму, призвав Министерство безопасности (предшественник ФСБ) тщательно разобраться в этой цепочке событий.
Что же до Центробанка, то Сергей Попов заявлял о принципиальной невозможности этой структуры воспрепятствовать скачку курса и лишь косвенном отношении к скандальным событиям. Дело в том, что максимальные валютные резервы ЦБ перед кризисом составляли $8 млрд. Только за сентябрь и первые дни октября он израсходовал на валютные интервенции $3 млрд и "подошел к той черте, через которую не хотел переступать". Прекратив интенсивно продавать валюту, Центробанк не рассчитал последствий, и ситуация вышла из-под контроля – на бирже возникла паника.
Вместе с тем эксперты банковского сообщества высказывали мнение, что отскок рубля почти до докризисного уровня в следующие несколько дней – явление временное. Ведь правительство не раз высказывало желание поднять курс рубля, чтобы "исправить бедственное положение российских экспортеров". Так и произошло: через пару месяцев доллар подорожал с 2,5 тыс. рублей до 4 тыс. рублей, достигнув уровня 11 октября, а чуть позже и вовсе плавно превысил отметку 5 тыс. рублей. За "терпящих бедствие российских экспортеров", в том числе из Батарейной бухты, можно уже было не переживать.
Надо отметить, что ослабление рубля
пошло на пользу и иностранным инвесторам. В середине 1990-х они были самой заветной мечтой для любого чиновника и крупного промышленника. И порой западным партнерам удавалось диктовать свои условия на самом высоком уровне российской власти самым жестким образом. Так, в октябре 1994 года "ДП" пишет о скандале вокруг проекта строительства табачной фабрики под Петербургом – в Лахте.Инвестором там выступала – тогда еще независимая от British American Tobacco – компания Rothmans’s International. На уровне правительства Петербурга Rothmans договорилась об инвестициях $80 млн в строительство фабрики, получив землю и самый удобный режим работы с чиновниками в деле согласования проекта. Естественно, самая большая доля инвестиций пришлась на закупку оборудования. Однако внезапно выяснилось, что ввоз его в Россию сопряжен с выплатой налога на добавленную стоимость. Как-то так выходило, что к уже оговоренным инвестициям в $80 млн прибавлялись еще $50 млн, которые надо было уплатить в бюджет.
С такой постановкой вопроса англичане не согласились. И поставили ультиматум: либо сохраняются договоренности об инвестициях в $80 млн, либо проект отменяется.
Как пишет в своей статье "ДП", "власти Петербурга были вынуждены проявить максимум своего влияния в Москве, чтобы проект состоялся". Подстегивало Смольный и то, что новая фабрика была широко разрекламирована как пример удачных инвестиций, что должно было служить примером для других иностранных инвесторов. Но пример выходил что-то так себе.
Со стороны Rothmans переговоры вел председатель совета директоров компании Дэвид Чарльз Сэмюэль Монтагю, 4-й барон Свейтлинг. Человек это был очень непростой и явно крайне неудобный переговорщик для российских чиновников, людей, в общей массе простых, из народа, и отягощенных тяжелым партийным прошлым. Чтобы обозначить уровень их противника, можно сказать, что лорд Свейтлинг был пэром Британии, но довольно специфичным. Дворянский титул его предки получили лишь в самом конце XIX века, и были они выходцами из богатой еврейской семьи финансистов и активных деятелей сионистской идеи, тесно контактировавшей с семьей Ротшильдов. Конкретно Дэвид Монтагю занимал, кроме всего прочего, пост директора одной из влиятельнейших британских газет Daily Telegraph.
По итогам долгой аппаратной возни премьер-министр Виктор Черномырдин распорядился подготовить решение правительства РФ о снижении размеров НДС с оборудования, которое приводил в Петербург Rothmans. Трудно сейчас судить, было ли это успехом российских властей или же британские инвесторы, не желая упускать позиции на стремительно растущем российском рынке, все же пошли на условие пополнить бюджет страны еще на $50 млн. Кстати, в то время это была месячная зарплата примерно 1 млн российских бюджетников, которые массово тогда сидели без нее по полгода или даже больше. В любом случае стремление развивать инвестиционную привлекательность оказалось для чиновников более важным, и теперь Петербург имеет высококачественный промышленный объект и несколько сотен рабочих мест.
