В мае 2018 года газета "Деловой Петербург" отметит свое 25-летие. Каждую неделю редакция рассказывает о самых интересных событиях, случившихся в городе в те далекие годы, когда Петербург только начинал обретать черты известного нам сегодня мегаполиса и центра деловой жизни. Многие имена и названия компаний, отметившихся на страницах нашей газеты в 1990-х годах, хорошо знакомы и сейчас. Причем не только таким же ветеранам делового Петербурга, как мы, но и новому поколению бизнесменов.
Скандалы с приватизацией в Петербурге к ноябрю 1993 года вышли на новый уровень и приобрели отчетливые криминальные нотки. Если раньше речь шла лишь о подозрениях – мол, за холдингом "ОГГО" стоит тамбовская преступная группировка, а за уважаемым банком стоит совсем другая группировка – этническая, то теперь об участии организованной преступности в приватизации газеты пишут в открытую. Слишком уж очевидно давление, которое оказывается на "случайных" участников торгов, слишком уж жестко обходятся "правильные" претенденты со строптивыми руководителями приватизируемых предприятий. Слишком много инвесторов, поверивших в красивые слова Анатолия Чубайса о "народной приватизации", обожглись, придя на аукционы.
Подозрения постепенно материализуются в уголовные дела. Правда, со стороны создается ощущение, что по старинной русской традиции виноватых в крушении поезда приватизации ищут среди стрелочников. В ноябре 1993 года "ДП" публикует статью в защиту Александра Фишкова, замглавы Фонда имущества Петербурга. Его арестовали и держат в Крестах, обвиняя в преступной халатности. Якобы по его вине из хранилища фонда пропало 13 тыс. ваучеров. Но чем именно состояла вина Фишкова, публично не объявляется.
Зато параллельно ему предъявляют обвинение по довольно экзотической для новой России статье – незаконные валютные операции. Очень популярная в СССР статья, при помощи которой государство боролось с валютными спекулянтами (по ней даже можно было получить высшую меру), после революции 1991 года стала атавизмом: долларами, марками и фунтами граждане страны расплачивались повсеместно. В условиях инфляции, переваливающей за 1000% в год, это был единственный способ торговли товарами длительного пользования. К примеру, квартиры, по крайней мере в Петербурге, продавались и покупались почти исключительно за доллары. В этой реальности обвинение Александра Фишкова в том, что он купил свою дачу за доллары, было очень странным и явно указывало на то, что следователи просто искали повод подольше подержать его под арестом, пока "раскручивается" реальное дело о махинациях с приватизацией. По крайней мере, так хотелось видеть тем, кто жаждал справедливости в деле приватизации городского имущества. И хотя бы в Александре Фишкове был готов признать серого кардинала, поставившего на поток нечестную схему распределения активов.
Но, похоже, реальность была далека от ожиданий. Во-первых, широко используемые схемы скупки недвижимости за копейки "правильными" людьми с арестом Александра Фишкова не прекратились. Во-вторых, пропажа 13 тыс. ваучеров даже очень кровожадными людьми не могла рассматриваться как реальное доказательство вовлеченности замглавы Фонда имущества в преступные схемы. Ведь общий объем ваучеров, которые прошли при нем через фонд, – более 5 млн штук. А нормальная схема учета и хранения приватизационных чеков не была выстроена именно в силу спешки, в которой организовывалась распродажа госимущества. Вряд ли Александр Фишков, который отвечал за организацию аукционов, действительно был виновен в плохой организации учета ваучеров.
Редакция "ДП" обращала внимание на всю несуразность обвинения против Фишкова и, как показывает история, оказалась права. Довольно скоро его отпустили, он восстановился на работе, потом перешел в столичные госструктуры, а позже вернулся в город и работал в коммерции.
При этом в редакционной статье виден прозрачный намек на то, где именно стоило бы поискать реальных виновников приватизационной несправедливости. Мол, некоторых вот в СИЗО отправляют, а кто-то уезжает на повышение в Москву вместе со всей командой. Догадаться, о ком шла речь, нетрудно. На том же развороте говорится о похожих кадровых перестановках: глава КУГИ Сергей Беляев становится главой Федерального управления по делам о несостоятельности и одновременно – заместителем главы Госкомимущества, то есть, Анатолия Чубайса. Иными словами, он занялся администрированием вопросов перераспределения собственности в масштабах всей страны. Ведь его ведомство занималось по большей части передачей в новые руки крупных государственных предприятий, и банкротство было самым удобным и распространенным способом смены собственника (как правило, им было государство). По законам тех лет даже незначительная задолженность могла привести к очень быстрой продаже имущества с молотка.
Как раз в ноябрьском номере "ДП" рассказывается о введении указом президента России принудительного обмена долгов предприятий на вексели. Теперь желающим получить в управление понравившийся завод можно было даже не организовывать искусственную задолженность (в этих схемах приходилось договариваться с действующими директорами), а просто скупать их долги в виде векселей.
Волна банкротств в те годы захлестнула страну, заводы и фабрики массово переходили в руки новых владельцев. Сказать, что новый пост Сергея Беляева был ключевым в деле формирования нового класса собственников в России, вряд ли будет преувеличением.
В дальнейшем его карьера развивалась довольно причудливо. Уже через год он возглавил все Госкомимущество (а не только его управление по банкротствам), но довольно быстро ушел с госслужбы и занялся политикой, став одним из лидеров провластной партии "Наш дом – Россия". Она создавалась по инициативе Бориса Ельцина, и за ней стояли крупные промышленники и местные элиты. Глава партии, премьер-министр Виктор Черномырдин, который делал "руки домиком", хорошо запомнился избирателям, что, впрочем, не удалось конвертировать во сколько-нибудь значительный результат: чуть более 10% на выборах 1995 года. Характерно, что наилучшие результаты "Наш дом – Россия" получил в Чечне (48%), а это говорит о многом: что представляла собой Чечня в декабре 1995 года, напоминать вряд ли нужно. Второй регион, давший НДР 34% голосов, – Ингушетия.
Тем не менее 10% давали НДР третье место после КПРФ и ЛДПР, и Сергей Беляев как один из заместителей Виктора Черномырдина получил депутатский мандат. Проработал депутатом он недолго: искусственно рожденное политическое движение так и не смогло развить успех, полученный в Чечне и Ингушетии и на следующих выборах 1999 года собрало позорные 1,19%, не пройдя в Думу. Члены партии частично перекочевали под знамена нового фаворита Кремля – группу "Единство", которая позже выросла в хорошо знакомую сегодня партию "Единая Россия".
Однако Сергей Беляев в дальнейшем процессе партийного строительства уже не участвовал. После ухода из Госдумы он вернулся к теме приватизации, правда, уже на куда более низком уровне. В 2000 году он возглавил некоммерческое партнерство с говорящим названием "Агентство по развитию и реструктуризации государственной собственности Северо-Западного региона", которое было учреждено некоммерческой структурой с не менее многозначительным названием "Высшая школа приватизации и предпринимательства".
Судить наверняка об успехах в развитии и реструктуризации госсобственности в нашем регионе и о роли в этом деле Сергея Беляева довольно трудно. Зато известно, что в 2003 году он принял участие в губернаторских выборах в Петербурге. Слоганом "Губернатор – мужская работа" он изрядно напугал штабы основных кандидатов, стремительно вырвавшись на третье место в гонке за Смольный, но в итоге на нем и остался, уступив Валентине Матвиенко и Анне Марковой. Кроме этого, Сергей Беляев некоторое время возглавлял аэропорт Шереметьево, а сейчас руководит некоммерческим Фондом поддержки региональных программ и инициатив, о деятельности которого найти информацию в Интернете довольно трудно.
Уход Сергея Беляева из КУГИ открывал путь для одного из самых ярких чиновников Петербурга середины 1990-х – Михаила Маневича. Именно он, возглавив КУГИ в 1993 году, стал одним из главных действующих лиц города, сохранив свой пост даже после смены губернатора. Примечательно, что в ту пору должность главы городского КУГИ имела двойное подчинение, и решение о назначении Михаила Маневича принималось одновременно мэром Анатолием Собчаком и главой Госкомимущества Анатолием Чубайсом. В 1997 году Маневич погиб от руки киллера, и Анатолий Чубайс, как это ни громко звучит, поклялся найти и наказать виновных.
Пока одни жители Петербурга полным ходом участвовали в переделе собственности, другие активно развивали новые технологии. Их наступление было не менее масштабным, чем приватизация, и в не меньшей степени меняло облик города. В ноябрьском номере "ДП" пишет сразу о двух серьезных высокотехнологичных проектах в метро.
Во-первых, впервые турникеты города стали пропускать пассажиров не только по жетонам, но и по магнитным картам. Первая очередь проекта, которая охватывала пока лишь Правобережную линию, обошлась городу в 1,2 млрд рублей (менее $1 млн). основным поставщиком оборудования стал завод "Электронмаш".
Второй крупный проект – прокладка оптоволоконной линии связи в тоннелях метро. В 1993 году такой вид связи был весьма прогрессивным, и операторов оптоволоконных сетей в городе можно было пересчитать на пальцах одной руки. При общей потребности города в 30 тыс. каналов специально созданная под проект компания "Метроком" одномоментно выставляла на рынок 7 тыс. каналов. Оборудование, установленное в тоннелях и на станциях, также было самым современным, так что качество связи, которое предлагало клиентам подземка, было очень высокого уровня для тех лет.
Инвестором выступала американская компания – производитель телекоммуникационного оборудования Andrew. Несмотря на название, это была действительно довольно старая, учрежденная еще в 1930-е годы американская фирма. Правда, Россия была одним из немногих регионов мира, где производитель оборудования выступал также и оператором связи.
Стратегия Andrew была весьма прагматичной. Она работала только в партнерстве с российскими инфраструктурными госкомпаниями. Первый проект, запущенный еще в 1991 году на паях с московским метрополитеном, был аналогичен петербургскому: американцы оставляли за собой 45% акций, а контрольный пакет отдавали метрополитену. Еще одним очень похожим СП было партнерство с Октябрьской железной дорогой. В нем Andrew также владел миноритарным пакетом фирмы "Раском" (49%), получая взамен доступ к уже существующей железнодорожной инфраструктуре связи.
Сейчас трудно сказать, насколько это повлияло на выбор стратегии, но для руководства своим российским подразделением Andrew пригласил бывшего министра промышленности средств связи СССР Эрлена Первышина. Так что на первом этапе работа с госорганами приносила лишь положительные эмоции. Довольно скоро и московский проект "Макомнет", и петербургский "Метроком" заняли сильные позиции на местных рынках передачи данных и долгое время оставались монополистами в сегменте прокладки кабелей в метро. Все остальные операторы, включая даже очень приближенных к первым лицам компании, не могли получить доступ к огромным ресурсам подземки. Уже к 1996 году Andrew обосновалось и в новосибирском метро.
Однако времена менялись, а с ними и условия работы в России. В конце 1990-х начались первые столкновения с набравшими большой вес российскими связистами, за которыми все чаще стали маячить фигуры всесильных силовиков. Едва ли не крупнейшим скандалом в истории отечественной телекоммуникационной отрасли стала ситуация с магистральной линией связи Петербург – Псков. На построенную и уже начавшую тестироваться на деньги американцев линию вдоль железной дороги предъявила права "Компания "ТрансТелеКом", дочерняя структура Министерства путей сообщения (РЖД тогда еще не было). Как выяснилось, у "Транстелекома" были эксклюзивные права на строительство линий связи вдоль железных дорог, но американцев, прошедших весь путь согласования и оборудования линии, заранее про это как-то забыли поставить в известность. Сперва московские железнодорожники потребовали полностью отдать им все линию, но потом "смягчились" и предложили "Раскому" использовать ее совместно.
Однако американцы пошли на принцип, и неожиданно для всех своих оппонентов просто демонтировали все 400 км только что построенной и готовой к работе линии. Особенно сильный удар от этого решения был связан с тем, что эту магистраль планировалось соединять со специально проектируемыми ответвлениями сетей прибалтийских операторов, что давало бы выход на общеевропейский рынок магистральных каналов. Однако Andrew предпочел лишиться и инвестиций, и перспектив, но не отдавать шантажистам ни одного канала из своей линии.
Уже в 2010 году Andrew, показав всем российским связистам свои, так сказать, мужские достоинства, ушел с российского рынка, распродав местные активы. Уход вряд ли был связан только с давлением конкурентов: компания набрала долгов у европейских банков, расплачиваться по которым было довольно трудно. Ведь рынок связи стремительно расширялся за счет прихода новых игроков, и рентабельность была уже не той, что в начале 1990-х. Времена ежемесячных счетов на десятки тысяч долларов за банальный доступ в Интернет уходили в прошлое, а старые советские связи местных топ-менеджеров стали "прокисать".
Пакет акций "Метрокома" в 45% довольно скоро перекочевал к структурам Сергея Матвиенко, мать которого в 2003 году возглавила Петербург. В 2010 году Смольный, контролировавший 55% через "Петербургский метрополитен", и Сергей Матвиенко продали оба пакета "Мегафону".
Как раз в 1993 году перестала выходить в эфир культовая и сама известная петербургская телевизионная передача "600 секунд". Ставший в советское время проводником гласности и борьбы за демократию, к концу жизни этот проект стали критиковать за излишнюю "чернуху", а порой и откровенно заказной характер сюжетов. По городу даже ходили расценки, по которым якобы съемочная бригада могла снять сюжет, компрометирующий конкурентов и политических противников заказчика. Так это было или нет, сказать наверняка трудно. Но к весне 1993 года "600 секунд" вызывали острое неприятие у многих высокопоставленных чиновников. Критика политики мэра Собчака и особенно принципиальная антиельцинская позиция привели программу к закрытию. В марте в студию нагрянула милиция и опечатала аппаратную. Поводом стала жалоба на призывы к свержению власти.
"ДП" о закрытии "600 секунд" высказался в привычном газете деловом ключе намного позже закрытия. Дело в том, что эта программа была самой рейтинговой на телевидении, и рекламные ролики до и после нее были самими дорогими на петербурсгком телевидении. 30-секундный слот стоит 840 тыс. рублей — $1,2 тыс. По тем временам это были довольно большие деньги, сопоставимые со стоимостью рекламы на центральных каналах. Однако довольно скоро цены не телевизионную рекламу пошли вверх, и расценки на слоты в "600 секундах" уже перестали восприниматься как нечто очень дорогое. Уже к ноябрю стоимость высокорейтинговых слотов, к примеру во время показа многосерийных мыльных опер, перевалил за 1 млн рублей. Правда, в долларах это было меньше, чем в марте, когда закрывали "600 секунд". В любом случае программ, равных по степени социальной значимости и остроты, на петербургском телевидении с тех пор не делали.
