Все большие города похожи друг на друга, хотя каждый уникален по–своему. Идентичность для молодого жителя мегаполиса зачастую оказывается сильнее этнических корней и религиозных канонов. А ЗОЖ интереснее, чем политика. К таким выводам пришли социологи НИУ "Высшая школа экономики в Санкт–Петербурге" (НИУ ВШЭ), на протяжении 4 лет изучавшие, чем живет современная российская молодежь и по какому принципу она объединяется в сообщества.
Смотр субкультур
Проект "Созидательные поля межэтнического взаимодействия и молодежные культурные сцены российских городов" реализовывается с 2015 года, хотя первые "пристрелочные" опросы проводились годом ранее.
"Изначально была задача — провести некий смотр всего, что у нас есть с молодежными культурами, — рассказывает участник проекта, аспирант НИУ ВШЭ в Санкт–Петербурге Святослав Поляков. — Какие культурные активности лежат в основе создания молодежных компаний, объединений, тусовок. Но, поскольку Россия — многонациональная страна, мы решили посмотреть, какую роль в этом играет этничность. И как молодежь разных национальностей выстраивает отношения. Найти какие–то позитивные поля, в которых люди разной этнической принадлежности каким–то образом взаимодействуют на основании совместного культурного опыта или увлечений".
В процессе работы фокус постепенно сместился с вопросов этничности на религиозную составляющую. Впрочем, эти вопросы в некоторых регионах настолько тесно переплетены, что разделить их практически невозможно.
География проекта сначала включала в себя Санкт–Петербург, Казань, Ульяновск и Махачкалу. Города подбирались так, чтобы они отражали этническое и религиозное разнообразие современной России. Заодно появлялась возможность и взглянуть на то, как отличается молодежь мегаполисов от своих сверстников из небольших городов, пусть и являющихся столицами субъектов. На поздних стадиях к этому списку прибавились буддийские регионы — Калмыкия и Бурятия.
Работа везде строилась по единому принципу. Сначала организовывали массовое анкетирование в городских вузах и ссузах, чтобы составить общее представление о том, какие культурные общности наиболее популярны у местной молодежи. Затем при помощи 20 глубинных интервью определяли наиболее интересные для изучения кейсы. Критерии при этом могли быть разными: например, самая популярная субкультура в городе или, наоборот, то, чего здесь никак не ожидали встретить. Один из самых ярких примеров последнего — сообщество любителей аниме в столице Дагестана. В ноябре 2018 года они попали на ленты агентств новостей, когда вынуждены были отменить проведение традиционного фестиваля из–за угроз от "ревнителей морали".
По двум самым интересным кейсам социологи работали методом включенного наблюдения. То есть на месяц–полтора погружались в жизнь сообщества с головой. Исследователь при этом не только задает вопросы, но и сам участвует в практиках.
Смешать, но не взбалтывать
"Общий вывод, конечно, в том, что прежние, традиционные субкультуры ушли в тень и потерялись, — констатирует Святослав Поляков. — Сейчас основной стиль — это casual. Самые популярные активности — велосипедисты, настольные игры и различные варианты ЗОЖ, от воркаута, паркура и фитнеса до практик правильного питания и веганства. Это нельзя назвать субкультурами: у них нет общего стиля одежды, музыки и так далее".
Те, чья молодость пришлась на конец 1980–х и 1990–е, помнят "холодную войну" между "неформалами" и "нормальной молодежью". Она нередко перерастала и в настоящие боевые действия, как знаменитые рейды "люберов" по Москве.
Зачастую немирно жили субкультуры и друг с другом: памятные массовые драки рэперов с рокерами тому подтверждение. В этой войне можно было не принимать участие, но ее сложно было не замечать.
По неформальным субкультурам написаны горы исследований, и везде, как правило, отмечается важность внешней атрибутики, стиля одежды и причесок. Узнать, кем считает себя человек — панком или хиппи, эмо или готом, — можно было с расстояния в десятки метров. Так же и "нормальные пацаны" тщательно избегали в своем внешнем виде любых элементов, которые можно было бы вольно или невольно интерпретировать как "нефорские".
Осколки этого сохранились до сих пор, и даже слово "неформалы" все еще в ходу. Хотя грань между ними и "формалами" истончилась до предела. Попробуйте, глядя на современного молодого человека или девушку, разобрать под слоем брендов, татуировок, пирсинга и коммерческой символики, кто перед вами: рокер, рейвер, вейпер, брейк–дансер, ролевик или просто хипстер (про которых, кажется, так никто и не понял, кто это такие). Впрочем, социологи подчеркивают, что современный молодой человек хоть и включен, как правило, в несколько сообществ (в отличие от тех же 1990–х, когда было принято хранить верность единожды выбранному направлению), но выбирает их из более или менее одного кластера.
Словом, все смешалось в молодежных субкультурах. Но и у "правильных пацанов", даже в Махачкале, уже нет постоянной озабоченности тем, чтобы соответствовать строгим нормам поведения "по понятиям". Исключение касается разве что сообществ, связанных с криминалом. К нашумевшей теме движения АУЕ ("Арестантский уклад един"), которая довольно сильна в Забайкалье, петербургские социологи пока еще присматриваются.
Огни большого города
"Независимо от религии или национальности большие города похожи на большие города, а маленькие — на маленькие. То есть Казань больше похожа на Питер, а Махачкала — на Ульяновск. Городской опыт сильнее, чем некоторые этнические вещи. Хотя Махачкала все–таки выбивается", — говорит Святослав Поляков.
Особенности Махачкалы связаны с более жесткими границами. Нетерпимое отношение к тем же фанатам аниме и очень серьезные разговоры о том, можно ли красить волосы дагестанским девушкам (не говоря уж о юношах), — это повседневная реальность. Интересно при этом, что уровень агрессии значительно ниже, чем раньше. Неодобрение не обязательно перерастает в охоту и травлю. Но все же махачкалинские анимешники остаются скорее одним из оплотов традиционных субкультур, как их понимали в 1990–е: "нефоры" во враждебном окружении "нормальных".
В целом религиозная принадлежность в молодежных сообществах оказывается значимее этнической. Но здесь тоже определяющее значение имеют регион и масштаб города. В Петербурге, чтобы избегать конфликтов, достаточно придерживаться простой схемы "не спрашивай — не говори". В Махачкале или Ульяновске консенсус возможен только при признании доминирующей роли одной из религий, соответственно ислама или православия. Демонстрировать свое неприятие "главной" религии или публично заявлять об атеистических взглядах — значит провоцировать напряженность. В Калмыкии же наблюдается полный синкретизм. Молодежь рассматривает буддизм не как религию, а, скорее, как жизненную философию или традицию.
Стиль жизни мегаполиса проявляется и в том, что здесь дифференциация молодежных сообществ заметнее. Хотя принцип причастности одновременно к нескольким сообществам никуда не девается, но ограничить круг "своих" проще.
"Возьмем, например, рэп–кластер, так как рэп у нас сейчас главная музыка всех времен и народов. В Казани или Петербурге мы, скорее всего, найдем, что собственно рэп будет сам по себе, брейк–данс — сам по себе, граффити — сами по себе, скейтеры — сами по себе. Хотя все это исторически одно направление. Но теперь это разные тусовки, прежние коалиции распались. В небольших же городах типа Ульяновска субкультурщики предпочитают держаться все вместе: это вопрос выживания", — поясняет Святослав Поляков.
"Политика lifestyle"
Вопреки расхожему мнению о сверхполитизированности современной молодежи, социологи НИУ ВШЭ в Петербурге подтверждений этому не нашли. Согласно опросам, численность молодых людей, которые действительно стремятся разобраться в политической жизни и готовы регулярно ходить на митинги, колеблется в пределах процента.
"Молодежь предпочитает конвертировать политику в какие–то частные жизненные проекты, она хочет реализма, — говорит Поляков. — Хочет красить скамеечки, заниматься ЗОЖ. Это тоже воспринимается как политическая деятельность. Такая "политика lifestyle". Ведь даже "Наши" раскололись на какие–то частные проекты, где результат можно потрогать руками: "Хрюши против", "Стопхам".
Не подтвердился в ходе исследования и еще один популярный тезис — о заброшенности молодежи со стороны государства. Во всех регионах социологи обнаружили довольно много активностей, как правило связанных с волонтерской деятельностью, инициированных именно органами власти. Направленность совершенно разная — от культурной до экологической. В небольших городах, типа того же Ульяновска или Элисты, это не только поддерживает молодежные сообщества, но и создает их.
Несколько интересных особенностей выявили исследователи конкретно в Петербурге.
Первая из них напрямую связана с главной темой проекта. На фоне общего высокого уровня толерантности и спокойного восприятия любой "инаковости" среди петербургской молодежи удивительно популярна ксенофобия по отношению к мигрантам. Как к сверстникам, происходящим из этой среды, так и к явлению вообще. Вполне вероятно, что на это существенно влияет новостная повестка, неустанно эксплуатирующая образ страдающей от нашествия мигрантов Европы.
Вторая особенность относится к религии. Неожиданно выяснилось, что многие представители петербургской православной молодежи входят в сообщества поклонников музыки straight edge. Этот агрессивный стиль откололся от хардкор–панка во второй половине 1980–х. Считается, что он возник как реакция на сексуальную революцию, торжество идеологии гедонизма и неумеренности в потреблении алкоголя и наркотиков, которые захлестнули молодежь. Жесткие тексты, переполненные ненормативной лексикой, сочетаются в идеологии straight edge с полным отказом от употребления алкогольных напитков, табака и наркотиков, а также крайней строгостью в половой жизни. Самые радикальные представители отказываются также от мяса, кофе и даже медикаментов, как нарушающих естественную чистоту человека.
В остальном же в Петербурге, как и во всех других городах, над всеми доминируют велосипедисты, роллеры и прочие представители физических активностей в городской среде. Правда, социологи отмечают, что на берегах Невы пользование городской инфраструктурой значительно более осознанно. В круг интересов молодежных сообществ входят не только совместные "покатушки", но и борьба за создание велосипедных дорожек (та самая политика, которую можно потрогать).
Разумеется, авторы проекта не претендуют на то, что изучили, поняли и описали всю российскую молодежь. Неохваченным остается еще очень многое.
Сейчас социологи размышляют о том, куда может быть смещен фокус следующих исследований. Не исключено, что теперь они сконцентрируются на молодежи, живущей в приграничных регионах, или на том, чем живут молодые люди индустриальных городов, где сильны многие модели поведения и жизненные принципы, не изменившиеся с советских времен.
“
Тренд, который сейчас пронизывает все формы молодежного участия, — культ здорового образа жизни. Он проявляется по–разному. В том числе и через сетевые формы вовлечения — присоединение к онлайн–тренингам, подписка на инстаграм–блогеров и так далее. Также у молодежи нами зафиксирован более высокий уровень экологического сознания, осознанного потребления. Он проявляется через практики питания, волонтерские практики, заботу о животных. На этом фоне мы видим новые формы гражданского участия, которые не связаны с политикой, а реализуются через прямое вовлечение, через повседневные близкие вещи, которые имеют практический смысл. Совместные культурные практики снижают уровень напряженности и конфликтности в сфере этничности. Культурные интересы в музыке, спорте, гражданских волонтерских практиках оказываются более значимы для молодежи, чем этническая или религиозная идентичность. Этничность и религия могут своеобразно переплетаться и, конечно, влияют на жизнь молодых людей. Но самое главное — они не провоцируют конфликты в контексте молодежных сообществ по интересам.
Елена Омельченко
директор Центра молодежных исследований НИУ ВШЭ в Санкт–Петербурге
“
Мобильность общества стала больше, и возможностей для поиска информации у молодежи тоже стало больше. Поэтому они легко перетекают из одной группы по увлечениям в другую. Коммуникация через социальные сети меняет виды взаимодействия молодых людей друг с другом. Они могут состоять в одном сообществе и общаться, вообще не видя друг друга. Сейчас людей объединяют в сообщества различные вещи, которых просто технически не существовало 20 лет назад. Те же популярные видеоблогеры, стримеры, проходящие игры, и так далее. Соответственно, и смена сообщества не является каким–то предательством или крахом, это лишь этап на пути. При этом они не отрицают прежние увлечения, а просто начинают заниматься еще чем–то. Ведь одна из отличительных особенностей поколения Z — это как раз многозадачность. Благодаря доступности информации (в том числе и сомнительной, непроверенной) им очень легко найти авторитеты среди своих же ровесников и отказаться от авторитетов взрослых в чем бы то ни было. Сейчас ты можешь учиться чему угодно у своих же сверстников, которые тебе на YouTube ролик записали о том, как запрограммировать какой–нибудь коптер. Не обязательно для этого ходить в кружок робототехники. Это в том числе меняет отношение к тому, что такое обучение. Теперь это не обязательно передача знаний от старшего к младшему, а может быть, от равного к равному или даже от младшего к старшему. Просто от того, кто умеет, тому, кто не умеет.
Анна Коноваленко
ученый секретарь Инфраструктурного центра общественного объединения "Кружковое движение"
