Всякий пожарный. Бизнесмены Северо-Запада предложили, что делать с горящими лесами Сибири

Пока возмущенная общественность обсуждает, что эффективнее в борьбе с огнем, пожирающим тайгу, — подписи под интернет–петицией, одиночные пикеты или отставка губернатора Красноярского края Александра Усса, — сотрудники "Гринпис", уже много лет мониторящие ситуацию, проверяют цифры официальной статистики. По их данным, масштаб бедствия все еще не установил рекорд по сравнению с показателями прошлых лет. Тем не менее пожары–2019 уже вошли в топ–5 самых "горячих" с начала века. Согласно данным дистанционного мониторинга государственной системы "ИСДМ–Рослесхоз", по состоянию на 1 августа огонь прошел 12,6 млн га (при площади действующих пожаров 3,9 млн га). Для сравнения: в прошлом году на эту же дату пройденная огнем площадь составляла 12,9 млн га, а горело 3,1 млн га леса. Однако сегодняшнего резонанса это не вызывало. На 1 августа 2003 и 2012 годов показатели пройденной огнем площади были еще более впечатляющими: 13,8 млн и 14,7 млн га соответственно. Но и тогда обсуждение не достигало нынешнего накала. Петербург, катастрофический смог в котором (на фото) последний раз наблюдался в 2010 году, не остался в стороне от дискуссии.

"Внимание к нынешним пожарам приковано из–за того, что дым пошел на запад и оказался в крупных городах", — поясняет руководитель противопожарного отдела российского отделения "Гринпис" Григорий Куксин.

"Обычно дым идет на север и восток, так что никто, кроме жителей удаленных районов, и не замечает пожаров. Сейчас же он накрывает главным образом Республику Бурятию и Забайкалье. Но перед этим он был и в Новосибирске, и на Урале, и даже переваливал через Урал", — продолжает Григорий Куксин из российского "Гринпис".

Все это не значит, что катастрофы нет. Экологи резонно замечают, что пожароопасный сезон еще далек от завершения, так что итоговая статистика по году все же может поставить печальный рекорд. Поэтому хорошо, что тема обсуждается на всех уровнях уже сейчас, когда еще можно хоть как–то повлиять на ситуацию. Влияние это, впрочем, зачастую минимально — как известно, верховой лесной пожар невозможно потушить. Можно лишь локализовать и подождать, когда очаг догорит.

При этом эксперты отмечают, что многие пожары реально было потушить на ранних стадиях, когда они шли понизу и еще не охватывали стволы и кроны деревьев. Однако их не трогали и позволяли спокойно разрастаться до опасных масштабов. По мнению экологов, причина этого — корректировки системы зонирования лесного фонда, принятые в 2015 году.

Негодная система

Приказ Минприроды России № 426 от 8 октября 2015 года "О внесении изменений в Правила тушения лесных пожаров" ввел понятие "зоны контроля". Это лесные территории, на которых можно было приостанавливать или вовсе не начинать тушение пожаров, при условии что нет угрозы населенным пунктам или "прогнозируемые затраты на тушение лесного пожара превышают прогнозируемый вред". Именно это и имел в виду губернатор Александр Усс, произнося столь возмутившую всех фразу об "экономической нецелесообразности".

Для регионов такая схема достаточно удобна — ведь субвенций федерального бюджета все равно никогда не хватало на тушение всех пожаров. Так что фактически этим приказом была узаконена уже существовавшая практика. Странности начались при определении границ.

"У нас удивительным образом в "зоны контроля" попадают и населенные пункты, и вырубки, и объекты инфраструктуры, — рассказывает Григорий Куксин. — Люди там живут, ведут заготовку древесины и устраивают пожары. Если это действительно недоступные территории, мы бы могли смириться и сказать: "Ну не дотянуться. Жалко, что лес сгорит, но рано или поздно вырастет новый. У нас там нет интересов". Но ведь это не так".

По данным, размещенным на сайте ФБУ "Авиалесоохрана" за 2016 год (более свежие в открытом доступе отсутствуют), к "зонам контроля" было отнесено 561,2 млн га — около 49% всего лесного фонда страны. "Получается, что сейчас регионы крайние и виноваты. Но деньги на тушение им выдают, исходя из площади охраняемых лесов. Они, конечно, могут тушить и в "зонах контроля", но уже на свои деньги", — подводит итог Григорий Куксин. Сейчас "Гринпис" пытается добиться выработки четких критериев, по которым территория может относиться к "зонам контроля", и соответствующего пересмотра зонирования по всей стране.

Инициатива снизу

Логично, что хранить лес должен и бизнес, который им пользуется. В 2012 году на лесопользователей даже пытались законодательно возложить обязанность тушить пожары, но им удалось отбиться. Тем не менее в договорах аренды лесных участков зачастую содержатся пункты, которые фактически обозначают то же самое.

Содержать собственную противопожарную службу для большинства лесопромышленников нереально. Многие из них имеют небольшой парк спецтехники, но справиться с его помощью можно лишь с небольшим возгоранием. Если же с соседнего участка пришел большой пожар, требуются куда большие силы. Проблема в том, что и государственные службы не всесильны.

"Многие экономически мощные страны, такие как США или Австралия, активно прибегают при тушении лесных пожаров к помощи добровольцев, — рассказывает руководитель МОБО "Общество добровольных лесных пожарных" Кирилл Булашевич. — Потому что никто не может содержать такой штат пожарных, который гарантированно позволил бы справиться с пиковой нагрузкой. Эти люди будут задействованы на полную 3–4 недели раз в 3 года. А остальное время они что будут делать? Только тренироваться?"

Небольшие волонтерские организации лесных пожарных действуют во многих регионах России. Существуя за счет пожертвований, редких спонсоров и грантов, они, как правило берут под опеку сравнительно небольшие районы. На Северо–Западе добровольные пожарные заботятся об островах в ладожских шхерах, в Подмосковье — о заповеднике "Журавлиная родина" и так далее.

Кроме того, добровольные пожарные плотно мониторят ситуацию с торфяными пожарами вокруг Петербурга, которые регулярно возникают на заброшенных разработках торфяников.

Очевидно, что глобально переломить ситуацию с лесными пожарами, тем более в сибирской тайге, волонтеры не способны. Большой вопрос — способно ли на это государство при сохранении нынешнего вектора. Пересмотр системного подхода к сохранению российских лесов с обязательным увеличением федерального финансирования — мера очевидно необходимая. Однако недостаточная.

Новый актив

Все эксперты сходятся на том, что грамотная лесозаготовка — одно из эффективных средств для профилактики пожаров и сохранения лесов. Правда, при этом лесопользователи должны иметь достаточный стимул и возможность для долгосрочного планирования. "Экономически успешное лесное хозяйство и неистощительное использование лесов — это самое лучшее, что может быть с точки зрения защиты природы. Если у нас основные эксплуатационные леса будут расходоваться в количестве большем, чем они восстанавливаются, то возникнет большой соблазн начать вырубать заповедники и национальные парки всеми правдами и неправдами", — констатирует Кирилл Булашевич.

Директор ООО "Национальное лесное агентство развития и инвестиций" Виталий Липский считает, что решение состоит в передаче участков лесного фонда в частную собственность. Тогда у лесопользователя будут все основания и для создания противопожарной инфраструктуры, и для лесовосстановления. "Вот арендованный лес, который вы заготавливаете, — говорит Липницкий. — На нем масса обременений: построить лесные дороги, сделать минерализованные полосы, провести лесовосстановление. Да еще и на вас хотят возложить обязанность тушить пожары. При этом вы не можете под этот лес привлечь инвестиции. Это же абсурд! Если ввести частную собственность, то даже те участки, которые сейчас не особо интересны для лесозаготовительной деятельности, станут брать. Потому что это актив, который со временем дорожает. И под который можно привлечь деньги".

В контексте

В условиях деградации государственных институтов идея частной собственности на лес уже не кажется такой странной. Но даже и этот механизм может оказаться неэффективным.

Швеция находится на 3–м месте по выпуску пиломатериалов, но сохраняет крупнейшие запасы леса в Европе (70% территории). При этом половина всего ее лесного фонда принадлежит частным лицам — баронам, графам и простым гражданам, которые получили лес в наследство. Всего лесовладельцев около 300 тыс. человек. Остальные граждане могут беспрепятственно зайти в лес собирать грибы или ягоды.

В 2018 году это никак не спасло Швецию от масштабных лесных пожаров, на тушение которых сбежалась вся Европа. Мгновенно заполыхали и общественные дискуссии. Это правда, что шведы восполняют вырубленный лес. Но экологи тут же припомнили частным владельцам, что вместо лиственных пород они высаживают «экономически целесообразную» хвою, более уязвимую для огня. А еще истребили редкий лишайник, не дали прохода редким оленям… Словом, те же споры, только на шведский манер.

Можно попробовать представить, чем закончилась бы приватизация лесов в России. Прежде всего: кому бы они достались? Баронов и графов у нас предостаточно — все фамилии известны. Едва ли общественные отношения станут здоровее, когда широкие массы осознают, что теперь еще и леса принадлежат узкому кругу лиц. Или кто–то надеется, что до честных торгов допустят малый и средний бизнес с дешевыми кредитными деньгами? Большой победой было бы, если бы в таком «частном русском лесу» хотя бы не появились заборы.

С другой стороны, очевидна абсурдность ситуации, при которой лес, уже выросший в России на частных сельхозугодьях, нужно вычищать, как сорняк. Может быть, работать можно было бы в этом направлении. Пусть не продавать старые леса, но уж по крайней мере позволить выращивать новые. Инвестиция длинная. Но это может быть более сложный механизм, дающий право на новые квоты. Мировой опыт доказывает, что лесовосстановление весьма эффективно. В 1981 году Китай был покрыт лесом на 12%, к 2008 году — на 20,4%.

Относительно новым считается метод, который последние 20 лет используется в Канаде. Там оценивают, сколько примерно выгорело леса, и исходя из этого меняют квоты на вырубку. Выглядит логично и здраво, но слабо верится, что сработает в России с ее теневым сектором.

Так что, как обычно, ключевая проблема не в механизме, а в эффективности его воплощения. А с этим у государства все больше проблем.