Когда-то мне казалось, что русская провинция погибает, потому что там экономики нет.
Советское загнулось, новое не появилось. И перспективы для провинции самые печальные: старые умрут, молодые уедут. А теперь теория поменялась. Провинция выживет — но не бизнесом, а дачами. Так случилось, что в одну и ту же деревню в Вологодской области я заезжал уже три раза: десять лет назад, семь лет назад и этим летом. Наблюдаю деревенскую жизнь в динамике.
Вообще, в этом краю когда–то гармошки делали: в большом селе была фабрика — в здании церкви, а на подрядах работали все окружные деревни. Но гармошечный бизнес еще в советские времена загнулся. И никто его восстанавливать не собирается: если кому из интуристов гармошка понадобится, ее легче в Москве сделать, а дешевле — в Китае.
Десять лет назад приехал я в одну из деревень, которая на подряде была у гармошечной фабрики. Красота: иван–чай цветет, деревья шумят, дорога сначала асфальтовая, потом грунтовая, потом отворотка с лужами. В деревне когда–то было изб сорок, дом культуры, танцплощадка, а осталось десять выглядящих жилыми домов, еще несколько брошенных, остальные растащили на дрова. Живут старики. В округе ни коровы, ни козы. Самым очевидным образом умирающая деревня.
Через три года снова в этой деревне оказался. Изменения произошли: в одном доме появилось хозяйство. Типа фермеры. Даже обсуждали, не завести ли тут бараночный бизнес. Но решили, что это безумие — делать баранки за 1000 км от Петербурга и за 120 км от Вологды, то есть от мест, где потребители баранок обитают.
Прошло еще семь лет. Лето 2020 года. Фермерский бизнес исчез. Старики уже на дорогу не выходят. Жилых домов штук восемь из десяти осталось. Но на тех, что остались, тарелки "Триколора" висят. Уазик с катером на прицепе стоит. И незнакомый товарищ в синей рубахе радостно бросается навстречу. "Как хорошо, — говорит, — что приехали. Витька (имя произвольное — забыл, как зовут) хочет участок ваш купить!" "Я б, — говорю, — и продал, но ни к одному участку тут отношения не имею".
Выяснил, что товарищ в синей рубахе — из Петербурга, вышел на пенсию, купил дом в этой деревне. Купил тут потому, что его приятель в соседней деревне основался, а здесь дешево продавали — за 250 тысяч. Потому что дому сто лет, надо его сильно ремонтировать. А за соседний дом 400 тысяч просят. Собирается жить в деревне постоянно — потому что природа, красота, воздух. А Витька (условное имя) из Вологды. Тоже тут дом купил. Но ему развернуться негде, соседний участок забрать хочет, но не может пока понять, кому он принадлежит. И соседи — молодые люди — дом под дачу купили.
То есть превращается деревня из умирающей в дачную. А бизнес тут никому не нужен. Даже вреден — для тишины и экологии. Одна проблема — в деревне прописан только один человек. И муниципальные власти говорят, что если б там хотя бы два было прописано, то они, может, и подумали бы в раздолбанную дорогу муниципальные средства вложить. В общем, очень уговаривали меня купить дом, но главное — прописаться.
Это, так сказать, возрождение провинции экономкласса. Побывал и на другом ценовом полюсе дачного возрождения — в Плесе. Это городок, известный двумя вещами: во–вторых, тем, что в его окрестностях построил дачу Дмитрий Медведев (теперь к ней по Волге катают катера — главный пункт показа), а во–первых, потому что там пару сезонов провел Левитан. Нарисовал несколько пейзажей и имел роман с Софьей Кувшинниковой, которую изобразил в рассказе "Попрыгунья" Чехов: там молодая особа бросает мужа (врача, умницу и трудоголика) и уезжает с неким пейзажистом на Волгу на этюды. Муж в итоге умирает.
У этого рассказа — реальные прототипы. Правда, когда Кувшинникова с Левитаном встретилась, она была не сильно молода — 41 год, Левитану — 28. Но на ней был полупрозрачный капот, надетый на голое тело. Левитан, конечно, не устоял. И жили они в избе не вдвоем, а втроем. С художником Степановым. Очень поддерживала художников девушка. А происходило это в Плесе.
История Левитана — Кувшинниковой привлекла в Плес ушедшего в отставку после работы в нефтяном бизнесе мини–олигарха, и он решил сделать там образцовое дачное место — назвал все это "Потаенной Россией". Кое–что получилось, несмотря на конфликты с местными жителями и губернатором Менем (сейчас там другой губернатор). Бизнесмен выкупает старые дома, придает им более–менее аутентичный вид. Правда, в некоторых никто не живет, ждут достойных дачников. Вокруг продают участки — где по семь миллионов, где по девять. Приличные дома дороже — миллионов по сорок.
Понятно, что покупать тут дачу может только тот, кто готов гордиться, что живет там, где Медведев уточек кормил, а Левитана Кувшинникова соблазняла.
В итоге когда–нибудь Плес заполнится зажиточными дачниками и окончательно закроет себя для туристов. Но между деревней в Вологодской области и Плесом есть еще куча других дачных возможностей. И они заполняются — потому что каждый второй житель России хочет иметь дачу. Дачи — это то, что спасет русские деревни.
Не только у нас такой процесс идет. В Грузии, например, происходит то же самое. Только там каждый грузин знает, из какой он деревни. А у нас можно устраивать дачи в любом понравившемся месте.
Главное, к даче купить что–нибудь внедорожное. А то дожди пойдут — не доедешь.
Сергей Балуев, обозреватель, специально для "ДП"
