Новые социальные процессы возвращают город к проблемам столетней давности.
В Петербург, в Петербург!
Если бы жители России могли переехать туда, куда им хочется, то каждый седьмой отправился бы в Санкт–Петербург. Так, во всяком случае, считают аналитики сервиса "Работа.ру", опросившие 2500 граждан на предмет предпочтений в смене места жительства в поисках лучшей доли — карьеры, зарплаты, доступа к социальной инфраструктуре. Если бы желание россиян осуществилось, население нашего города выросло бы раза в три. Но и сейчас материальную производную от стремления граждан РФ "жить в Петербурге" мы можем наблюдать собственными глазами — в виде окружающих кольцевую дорогу новых кварталов высотных домов и строительства жилых комплексов на месте бывших промышленных площадок внутри самого города.
При этом надо заметить, что цены на премиум-жильё в Санкт-Петербурге растут быстрее (на 21 % за год), чем в Москве, хотя ещё не вышли на столичный уровень. Впрочем, тут всё объяснимо: в городе немного по-настоящему престижных локаций — центр вокруг Невского, Петроградская сторона с Крестовским островом и частично — Васильевский остров. Петербург довольно компактный город, это не бескрайняя столица, и строить в центре и около него по большому счёту негде, за исключением бывших промышленных и хозяйственных площадок. И вот тут нас поджидает явление, которое урбанисты называют джентрификацией, или облагораживанием.
Стихия против порядка
Правда, gentrifi cation в русской версии имеет мало общего с романтическим процессом, который так трогательно описывала социолог Рут Гласс в книге "Лондон. Аспекты перемен" ещё в 1964 году. Мол, облагораживание района — это стихийный процесс, когда в поисках дешёвого жилья в рабочие кварталы приходят художники, фрилансеры и прочие "молодые интеллектуалы". На следующем этапе они создают для себя галереи, авторские бары и забегаловки; потом, очарованные модной тусовкой, в район начинают перебираться разведённые жёны промышленников и внуки банкиров; стоимость аренды жилья растёт. Дальше уже пролетарии чувствуют себя чужими на этом празднике жизни и освобождают жилплощадь, а новые жители района нанимают дизайнеров и перекрашивают фасады. Затем полиция вышибает с тротуаров карманников и попрошаек, на парковках вместо старых фургонов выстраиваются в ряд "ягуары" и "роверы", и в результате получается Ноттинг-Хилл в Лондоне или Вильямсбург в Бруклине.
Конечно, Рут Гласс, описывая джентрификацию как стихийный социальный процесс, могла так думать в золотые шестидесятые — "Битлз", хиппи, Даниэль Кон-Бендит на баррикадах в Сорбонне... Через полвека в России всё происходит не так. Ни хипстеры, ни гламурные дамы, ни хозяева сетей авторских ресторанов не появятся на улицах бывших рабочих кварталов, пока жильцы бывших коммуналок не сменят городскую прописку на областную, чиновники не подпишут бумаги о срочном сносе бывших шедевров промышленной архитектуры, а железная ладонь девелопера не накроет несколько квадратов на генеральном плане города.
Потом будут согласованы проекты новых жилых комплексов, собраны деньги с будущих жильцов, и, только когда к старым домам подгонят строительную технику, можно будет говорить о том, что "джентрификация сверху" стартовала.
Урбанисты могли бы возразить мне, что перестройка городской среды девелоперами — это одно, а джентрификация в её классическом понимании всё же опирается на самоорганизацию населения. И, хотя результаты этих процессов могут быть очень похожи, джентрификация строится на социально-культурном фундаменте, а безжалостная перестройка имеет чисто коммерческую природу, и её движущая сила — это желание снести дома для бедных, чтобы построить дома для богатых.
В то же время в Петербурге джентрификация имеет свою, чисто российскую специфику. В нашем городе ведь нет трущоб в их классическом понимании. Дома могут быть старыми, их лестницы — грязными, дороги и подъезды — разбитыми, но в этих домах будет отопление, канализация и электричество, а их жильцы, в отличие от бывших обитателей того же "рабочего" Ноттинг-Хилла — не арендаторы, а собственники своего жилья. И одно дело — заставить арендатора съехать с квартиры, и совсем другое — выселить собственника.
Однако суть облагораживания городских районов остаётся неизменной, джентрификация — хоть стихийная, хоть принудительная — всегда подразумевает смену одного социального класса другим. И неизбежная сегрегация, обособление одних районов от других, настораживает экономистов.
Неочевидная проблема
В чём проблема сегрегации престижных районов, их отделения от всех остальных, которая в российских условиях сопровождает процесс джентрификации? В том, что для нормальной жизни города необходимо, чтобы богатые и бедные продолжали жить рядом, как бы парадоксально это ни звучало.
Надежда Косарева, президент фонда "Институт экономики города", как-то объясняла, зачем на Манхэттене, в одном из самых дорогих районов мира, мотивируют застройщиков на создание кластеров доступного жилья для горожан со средним и низким доходом. Например, застройщику ставят условие, что он может построить здание на 5 этажей выше, если 5% жилья он будет сдавать на особых условиях льготным группам населения. Причина здесь лежит на поверхности — даже самый эксклюзивный и облагороженный район не может держаться исключительно на покупателях и арендаторах дорогого жилья, для нормального функционирования ему необходимо довольно много людей элементарных профессий (продавцов, уборщиков, официантов, да мало ли кого ещё). Если они будут приезжать откуда-то с окраин, это будет создавать излишнюю нагрузку на городскую инфраструктуру и увеличит издержки. Можно, конечно, привозить работников на автобусах с зарешеченными окнами, а вечером увозить их обратно, как делали в Йоханнесбурге во времена апартеида, но это уж совсем людоедское решение. И тоже не очень эффективное.
На самом деле с проблемами джентрификации Петербург сталкивался ещё в начале прошлого века. Дмитрий Засосов и Владимир Пызин в серии очерков "Из жизни Петербурга 1890–1910-х годов" рассказывали о двух типах доходных домов, "с неслыханной быстротой выраставших по всем улицам центральной части города". "Первый тип был рассчитан на сдачу внаём квартир и обладателям больших средств, и людям более скромного достатка. В таких домах были квартиры различной стоимости, различного качества. Поэтому это был конгломерат разнохарактерных, не смешивающихся между собой съёмщиков, объединённых лишь интересами территориальными и бюджетом. Другой тип доходных домов был рассчитан на жильцов с достатком, требующих квартир со всеми удобствами... не заинтересованных в близости к местам служб, а стремящихся к общению с себе равными по имущественному положению. Там квартиры были все одинаково благоустроены, отличались лишь величиной или расположением окон (на запад, на юг, на восток) да по этажам".
За 120 лет требования жителей к домам не изменились — с той лишь разницей, что новое жильё сейчас не снимают, а покупают, хотя бы и в двадцатилетнюю ипотеку. Но что джентрификация, в наших условиях неизбежная — нам нужно строить в городе, а не на его окраинах, — должна носить всё же не эксклюзивный, а инклюзивный характер. Понятно желание девелоперов строить в центре жильё для богатых, а за КАД — для всех остальных, но это тупиковый путь для городского социума. И невозможно облагородить город исключительно для богатых — доступ к качественной городской среде должны получить и бедные.
