Андрей Прикотенко выпустил "Одиссею" Гомера.
Что ещё ставить в гигантском — да поистине циклопическом — пространстве "Балтийского дома", как не "Одиссею" Гомера? На это решился Андрей Прикотенко, главный режиссёр новосибирского театра "Старый дом", но вообще–то человек, близкий Петербургу. Прикотенко окончил нашу Театральную академию, курс Вениамина Фильштинского, и много ставил в петербургских театрах, включая тот же "Балтийский дом".
Существа и боги
Чаще всего режиссёры решают "Одиссею" с помощью кукол и предметов: так сподручнее воплотить все сюжетные коловращения с участием богов и невиданных существ. Прикотенко, оставшись верным драматическому театру, постарался не заслонить актёров внешними средствами, хотя эффектов здесь немало. Такое уже нечасто встретишь: в большом разреженном пространстве артист произносит долгий стихотворный монолог, и на нём сосредотачивается всё внимание зрителя. Трёхчасовое действо порой буксует, ему ещё предстоит собраться, но труппу режиссёр увлёк.
Совсем не значит, что "фантастическая" линия поэмы стушевалась. Наоборот, именно боги и всевозможные существа, с которыми сталкивается Одиссей, пока добирается из разрушенной им Трои до Итаки, занимают много времени. Гомер пристально всматривается в то, что происходит на Итаке: женихи, стремящиеся занять место пропавшего царя, Пенелопа, ночью распускающая то, что она успела соткать днём, и мужающий не по дням Телемах. Это сопряжено с одиссеевыми скитаниями. В спектакле же Пенелопа вполне служебная фигура, просто красивая длинноволосая женщина, которая периодически появляется с маленьким мальчиком: словно всполох памяти о родных.
Ближе к финалу Прикотенко даёт Егору Лесникову — взрослому Телемаху — большой монолог. Лесников исполняет его надрывно, пытаясь передать внутреннюю боль сына, выросшего без отца, и актёрская запальчивость пока идёт в ущерб смыслу, но здесь есть куда расти. А женихи угадываются в одной из последних сцен, когда несколько молодых красавцев из труппы "Балтийского дома", до этого изображавших то спутников Одиссея, то помощников Посейдона, облачаются в изысканные вечерние костюмы и двигаются в странном танце. Только вместо брюк длинные юбки, которые парадоксально подчёркивают мужественность актёров.
Режиссёр, впрочем, ставил не совсем Гомера, а свою пьесу по мотивам "Одиссеи". Эти стихи лишены архаической тяжеловесности, порой то приближаются к гекзаметру, то вовсе отходят от него. Что–то навеяно и другими авторами, так, в строчках "Видно, Посейдон действительно расширил нам пространство, до бесконечности бескрайность увеличив" проступает стихотворение "Одиссей Телемаку" Бродского: "…Как будто Посейдон, пока мы там теряли время, растянул пространство".
Гиперболы, аллегории, метафоры
На главную роль приглашён известный петербургский актёр Тарас Бибич, уже сыгравший в нескольких спектаклях Прикотенко и тоже "фильштинец". Бибич поставлен в сложные условия — добрую половину действия кажется, что ему "нечего играть": если жена и сын теряются в общей композиции, становится не очень понятно, куда стремится Одиссей. Что заставляет его преодолевать испытания, что ему эта Итака? Потом у актёра будут сильные проникновенные моменты, но до этого ещё нужно доплыть. Тем не менее Бибич держит наше внимание, даже когда оно вроде бы направлено на другое — на внешний эффект или фантастического персонажа. Как отдельный человек со своим внутренним измерением, Одиссей проявляется постепенно, сначала скорее слившись с остальными в многофигурных мизансценах. Вот воспоминание о том, как была взята Троя: деревянный каркас, обтянутый полиэтиленовой плёнкой, и туда медленно, один за другим набиваются молодые мужчины. Им тесно, им душно, мгновение — и троянский конь вспарывается изнутри.
Боги и существа на пути Одиссея решены театрально и с юмором, в чём немалая заслуга сценографа Ольги Шаишмелашвили, автора и сценического пространства, и костюмов. Например, Мария Лысюк в образе нимфы Калипсо, на острове которой герой провёл 7 лет, появляется с огромными ягодицами и множеством грудей, как у знаменитой статуи Артемиды Эфесской; причём не скрывается, что костюм сделан из поролона. А Посейдон Юрия Елагина и вовсе аквалангист в ластах. В отличие от большинства актёров, стремящихся к приподнятости речи и "берущих масштаб" как–то нарочито, персонаж Елагина обращается к Одиссею буднично и бесцветно, даром что словами карающего бога. Посейдон похож на усталого надзирателя, для которого экзекуция — часть ежедневной работы, но в то же время чувствуется, как он уязвлён тем, что Одиссей ослепил его сына Полифема. Актёр придал богу человеческий объём, потому и не выглядит просто трюком вся следующая сцена, когда специальные приборы распыляют воду, затуманивая пространство, а слуги Посейдона (тоже аквалангисты) волокут связанного Одиссея взад–вперёд по сцене.
Расплата неизбежна
В природе Тараса Бибича есть нечто хитрованское, и казалось, что в его герое определяющим будет знаменитое хитроумие. Но акцент не на этом. Одиссей не выглядит ловкачом–победителем, неспроста и спектакль заканчивается в момент, когда он ступил на Итаку. Никакого радостного узнавания и воссоединения с родными нет. Перед нами самый обыкновенный и страдающий человек, осознающий свою вину. Самый сильный и щемящий момент — когда Одиссей вспоминает, как греки, разрушив Трою, посыпали солью землю: чтобы ни один живой росток не появился на ненавистном месте. Актёр словно противопоставляет Гомеру с его идеей "справедливой войны" мысль о войне, тем более захватнической, как о зле, и расплата неизбежна. "Я теперь есть Троя", — говорит Одиссей.
В начале спектакля Одиссей и его спутники появлялись в современной камуфляжной форме, снимали её и бросали в стиральную машину, чтобы надеть короткие мужские юбки, отсылающие к архаике. В конце "Одиссеи" в зев машинки идут не только костюмы, но и сами спутники героя. Но увы, хотя судьба и устраивает порой человечеству "большую стирку", оно не слишком учится на ошибках. Троянские войны будут.
