Театральный сезон — 2022/23 в Петербурге идёт к завершению. Так что самое время подвести ряд итогов.
Некоторые театры уже ушли на каникулы, другие готовятся это сделать, третьи под занавес выпустят финальные премьеры и тоже отправятся отдыхать. Сезон сложно назвать ярким, а его результаты можно разложить по трём группам.
Итог первый. Бессознательный
Говорить об этом сезоне без оглядки как минимум на два предыдущих попросту невозможно. В сезоне–2020 / 21 сразу в нескольких театрах вышли спектакли, сделанные либо в жанре хоррор, либо с использованием его элементов, тем самым визуализируя, материализуя страхи, эмоции, чувства, которые в массе своей бессознательно переживали люди, оказавшиеся на карантине, запертые в квартирах или домах. И буквально год спустя стало понятно: речь шла не только о переживаниях, связанных с пандемией и её последствиями, это было ещё и неосознанное предчувствие уже подступающих событий, безвозвратно изменивших жизни и судьбы огромного числа людей.
"В премьерах прошлого сезона, осени и зимы 2021/22 года, петербургский театр часто транслировал непривычное состояние экзистенциального ужаса. Художники тоньше чувствуют время, а многие предчувствуют его. Сильнее всего в этом отношении звучал спектакль “Три страшных сестры” театра “Тру”, — комментирует театральный критик Владимир Кантор. — По градусу отчаяния сродни “Крику” Оскара Мунка. Его даже не каждому можно рекомендовать смотреть, настолько он радикален по средствам выражения. В этот же ряд вставал и спектакль БДТ “Три толстяка. Эпизод 7. Учитель”, и многие другие".
Сезон–2021 /22 начался с возобновлённых в офлайне фестивалей, череды премьер, выпуск которых сместился из–за пандемии, и, казалось, причины для тревог рассеиваются и улетучиваются. Но то в одном театре покажут новую постановку, где отечественная хтонь становится центральной темой, то в другом — в уже давно идущем спектакле расслышатся иные мотивы и проступят актуальные сюжеты. Однако во второй половине сезона ощущения, которые всё это время нащупывались неявно и нередко интуитивно, в ускоренном режиме откристаллизовались и закрепились.
Итог второй. Сознательный
Пережив в ещё более ускоренном режиме несколько состояний (от шока и оцепенения до полной потерянности), петербургский театр начал постепенно приходить в себя и искать новые способы разговора со зрителем, которые проявились в финале ещё прошлого сезона, но более масштабно и осознанно развернулись уже в следующем. Наряду с несгораемыми хрестоматийными текстами Шекспира ("Отелло" Николая Рощина в Александринском театре), юбиляра Островского ("Мудрец|ы (На всякого мудреца довольно простоты)" Сергея Морозова в театре "На Литейном"), Достоевского ("Идиот" Петра Шерешевского в театре "Приют комедианта"), Чехова ("Палата № 6" Анатолия Праудина в "Балтийском доме", "Чайка" Льва Додина в Малом драматическом театре), Гончарова ("Обыкновенная история" Романа Кочержевского в Театре им. Ленсовета), и т. д., решёнными безусловно современными художественными средствами, то есть без нафталина, париков и пыли, на петербургской сцене вышел ряд постановок, в которых ключевой стала тема памяти и травмы ("Ленин из Ревды" Дмитрия Крестьянкина в "Балтдоме", "Муравей в стеклянной банке" Эдгара Закаряна в Социально–художественном театре), причём как весьма отдалённого прошлого, всё никак не отпускающего, так и совсем недавнего. Актуализировалась сказка Леонида Филатова "Про Федота–стрельца" (Малая сцена Театра им. Ленсовета, режиссёр Фёдор Пшеничный). Эти (но не только) работы в той или иной мере объединяет главное — разговор здесь идёт о конкретных, отдельных людях, находящихся в разного рода узнаваемых обстоятельствах. Одним из главных хитов сезона–2022 / 23 стала пьеса белорусского драматурга Константина Стешика "Друг мой". Как несколько лет назад пьесы Дмитрия Данилова "Человек из Подольска" и "Серёжа очень тупой" поставили чуть не во всех российских театрах, так теперь, вероятно, пришёл черёд более камерного разговора со зрителем и реальностью.
"Нынешний сезон, на мой взгляд, возвращает театр к человеку. Театр говорит о ценности человека, ценности границ личности, кричит о том, чтобы люди оставались людьми. Как раз с этим связана, как мне видится, невероятная популярность новой пьесы Константина Стешика “Друг мой”. В Петербурге первым её поставил Андрей Сидельников в театре “Суббота”, недавно была премьера в “Невидимом театре” с Олегом Рязанцевым. Почему многие режиссёры обратились к этому тексту? — рассуждает Владимир Кантор. — Вообще это такой монолог — внутренний диалог с другом, который можно по–разному трактовать. У кого–то это монолог, обращённый внутрь себя, где–то человек, с которым главный герой находится в диалоге, становится реальным другом и реальным становится их ночное путешествие, вполне себе экзистенциальное в духе “В ожидании Годо” Сэмюэля Беккета или “Розенкранц и Гильденстерн — мертвы” Тома Стоппарда. Кстати, в прошлом месяце в театре “На Васильевском” режиссёр Галина Зальцман выпустила премьеру по этому тексту. Но и в других спектаклях эта тема, безусловно, звучит. Театр в этом сезоне отчаянно стал восстанавливать мостики гуманитарных связей между людьми, которые по причине новой ситуации были сожжены и продолжают гореть в огне ненависти, охватившей мир".
Итог третий. Перспективы
Даже беглый ретроспективный взгляд на историю отечественного театра позволяет понять, что именно этот вид искусства даже в самые тёмные времена находил возможности для высказываний, которые отзывались у большого количества людей, а также для адаптации к меняющимся обстоятельствам. Однако пространство для манёвра может сократиться до такой степени, что, кроме произведений из списка школьной литературы (поставленных под пристальным наблюдением худсоветов, за чьё восстановление ратуют особо тревожащиеся о состоянии искусства граждане), мало что останется и театр рискует стать тем местом, куда будут ходить только по принуждению, а не из желания получить удовольствие и пищу для размышлений.
Но пока на петербургской сцене продолжат работать зрелые и молодые, уже получившие свою долю известности и только–только начинающие режиссёры, исповедующие разные эстетические взгляды, работающие в разных жанрах, предлагающие публике решительно отличающиеся по форме версии любых текстов — от классических (что бы это ни значило) до остросовременных, точно подбирающие интонации, — развитие остановить или даже поставить на паузу не удастся. Как бы этого ни хотелось записным пуристам и не в меру активным доброхотам.
