Начали работать социальные лифты

  "Какие у вас как у экс-министра культуры пожелания министру свеженазначенному?

— Мои друзья знают, что я люблю придумывать афоризмы. Один из них: «Никакая запись в моей трудовой книжке меня не портит». Спасибо за память, что в моем послужном списке был год работы министром культуры, потом 4 года я работала первым замминистра. Но когда меня спрашивают о счастливых временах, отвечаю: 20 лет на Заячьем острове, в Петропавловской крепости.

Если же от лирики перейти к конкретике — желаю новому министру удачи и выдержки. Но ведь назначение Владимира Мединского — одно из многих новых, сделанных в министерстве культуры, а короля, как мы знаем, играет свита, так что осенью или ближе к Новому году станет ясно, какую линию будет проводить энергичный, хорошо образованный, молодой министр.

  Если бы это назначение зависело от вас, что бы в вашем выборе служило главным  критерием?

— Для любой должности, на которой человек руководит большим числом людей, чем его собственная семья, необходимо хорошее разностороннее воспитание. Если оно есть, и навыки, привитые в семье, не испортят школа и дальнейшее образование, человек будет обладать тактом и чувством меры. Применительно к руководству культурой — он будет понимать, что ему придется общаться с людьми творческими. Талантливыми и не очень, амбициозными и очень амбициозными. Это огромное поле: от зоопарка и цирка до высших музыкальных, музейных, научных институций. На моих личных скрижалях всегда были написаны слова Дмитрия Сергеевича Лихачева о том, что фундамент культуры — музеи, библиотеки, архивы, национальное наследие в виде памятников истории. Если этот фундамент прочен, на нем весело и талантливо живет искусство.

  Но сейчас считается, что грамотный управленец может рулить чем угодно, хоть  банком, хоть театром. А, по-вашему, нравственные качества для этой должности  важнее, чем менеджерские?

— Наше время — технократичное, холодное, время информационных технологий, быстрых решений и проч. Но ведь многие наши выдающиеся ученые были завсегдатаями концертов классической музыки, постоянными посетителями музейных залов. Мы помним, как в телевизионных репортажах за спиной любого ученого всегда виднелись книжные шкафы — а не рамочки с сертификатами, как сейчас.

  И портреты начальства.

— Портреты начальства висели всегда. Или бюстики. Так в нашей стране устроено: должен быть кто-то, на кого нужно смотреть. Но сейчас это немножечко поменялось — теперь в кабинетах удачных менеджеров, руководителей банков стоят портреты их любимых жен, детей, внуков.

Вернемся к вопросу о менеджере. Каким бы прекрасным менеджером он ни был, если он глух к наработанным веками традициям культуры нашей родины — очень опасно доверить ему то самое трепетное нежное поле.

Прекрасно на нем управлялся Михаил Ефимович Швыдкой — энциклопедически образованный, сведущий абсолютно во всех сферах культурной жизни, и при его обаянии он умел развязывать конфликты.

Если б моя жизнь сложилась по-другому и я осталась в археологии, наверно, я бы судила иначе. Но я пошла работать в охрану памятников, в музей, в министерство. Жизнь учит, что управлять людьми — это отвечать на их желания: «Я к тебе пришел, ты последняя инстанция, реши мои проблемы», — это ведь так по-российски…

  А деятельность нового руководства петербургского комитета по культуре как вы  можете оценить?

— Вспомните, кого только мы не пережили на этом посту: и обаятельную Елену Драпеко, и осторожного Владимира Гусева, который через 3 месяца понял, что Русский музей ему дороже. В нашем комитете тоже была чехарда, но были и светлые моменты. Был прекрасный период для абсолютно всех муз, когда начальником управления культуры был Владимир Яковлев. Владимир Петрович, «блокадный ребенок», знал о городе всё, мог провести экскурсию по любому зданию так, что за ним шла толпа, и умел выстраивать отношения с, как говорили в старину, творческим активом. А потом… Вы бы могли меня подловить: пожалуйста, Антон Николаевич Губанков — из петербургской семьи с Васильевского острова, хранитель коллекции своих предков. Но и тут мой критерий работает: его правление было вполне успешным. Не случилось, может быть, каких-то сверхъярких поступков, но к нему практически нет претензий. Почему-то вдруг он решил с этой должностью расстаться. Однако сейчас, уже будучи министром культуры Московской области, первым делом приехал в имение Блока Шахматово — посмотреть, в каком виде находятся подмосковные блоковские места. Мне это очень понравилось. Что же касается Дмитрия Дмитриевича Месхиева… Папа — известный кинооператор, мама — удивительный тонкий сценарист. Да и первые фильмы Дмитрия, вообще его молодость, дружба с Сергеем Курехиным — все вселяло надежду, что эта кандидатура — точное попадание. Но, может, времена изменились, а может быть, работа режиссера с годами вырабатывает стремление властвовать... Пока его кадровые решения удивляют. Хотя мало времени прошло, возможно, все еще образуется. Будем надеяться.

  Кстати, об охране памятников, где вы когда-то работали. Вроде губернатор  Полтавченко запретил в центре Петербурга сносить и строить, и вот опять  обсуждают девелоперские проекты на Марсовом поле. Кто должен дать  «окончательную бумажку», чтобы прекратить наконец уничтожение исторического  центра?

— Я вчера в перерыве между выездным заседанием в Петербурге комитета по бюджету Совета федерации успела посмотреть передачу, в которой участвовали главный архитектор города Митюрев, зампред КГИОПа Комлев и инвестор проекта «Набережная Европы». Вела ее молодая очень активная журналистка, которая, как всегда, когда речь заходила о чем-то серьезном, говорила: у нас мало времени, мы сейчас уже заканчиваем. Закончили очень оригинальной фразой: мол, если вы остановите проект и не дадите убрать слой земли и мусор, оставшийся от ГИПХа, городу грозит экологическая катастрофа. И ссылаются на уважаемого в Петербурге ученого Сергея Георгиевича Инге-Вечтомова. Представляете, сколько людей, услышав это, в ужасе бросилось к телефону обзванивать родных и друзей? Не считаю, что нужно, как предлагалось в передаче, устраивать референдум по этому поводу, но мне не понравилось передергивание со стороны г-на Митюрева, который обвинил противников проекта в том, что они-де хотят вернуться к плану 1947 года, а для этого снести любимый народом дворец спорта «Юбилейный». Это некрасиво. Главный архитектор не должен бросаться такими словами.

Так делать-то что?

— За любым проектом стоят определенные люди и определенные идеи. В той же программе представитель правительства Петербурга говорил: нам необходимы средства, а их нет, потому город заинтересован в инвесторах. Так вот — это, наверное, маловыполнимо — но я бы заказала исследование: год и место рождения этих инвесторов. И если они волею судеб родились в Ленинграде—Петербурге, посмотрела бы, в каком состоянии дома, где они живут и, прошу прощения, могилы их предков. И все будет ясно. У тех, кто пробивает отвратительные проекты, нет памяти. Возвращаясь к первому вопросу: нет воспитания. Их не воспитали в идее сбережения этого удивительного города. Город должен быть живым, развиваться, с этим трудно спорить. Но многих инвестров совершенно не волнует то, ради чего масса туристов со всего мира приезжает сюда, несмотря на наш климат, погоду без солнца, — чтобы любоваться на то, что волей Петра Первого и трудами следующих поколений было выстроено в, казалось бы, совершенно непригодном месте. Для любования. И вот по результатам такого исследования уже принимать решение на градостроительном, общественном, любом совете: желая городу добра, давать этим инвесторам здесь работать или нет. Мне нравится то, что говорит наш губернатор…

  Наш?

— Да, я живу в «Сапсане» между Москвой и Петербургом, поэтому знаю о многих вещах. Так вот, он говорит, что нужно вернуть городу былую туристическую привлекательность. Скажут: боже мой, о чем она вспоминает? Но ведь 4 млн. принимали в советское время!

  Петропавловка?

— Город. А Петропавловка конкурировала с Петергофом и Эрмитажем, и моя задача была: только бы мои милые экскурсоводы выдержали, только бы эти девочки не потеряли голос, смогли обеспечить прием бесконечных автобусов, не свалиться, потому что в выходные приезжает новая порция туристов со всей нашей огромной тогда страны и из-за рубежа.

  У нас по-прежнему действует советская модель: если ты попал в номенклатуру,  какой бы провальной ни была твоя деятельность, на улицу тебя не выгонят, а  подберут непыльное местечко. С этим можно как-то бороться?

— Мы, когда надо, говорим, что мы — часть Европы и у нее учимся, а когда что-то в четких правилах европейского порядка нам не нравится — вспоминаем, что мы Евразия и у нас особый путь. Такой хитрый ход. Тем не менее мы потихоньку подходим к системе, которую практикует европейское сообщество. Например, стал работать возрастной ценз: 65 лет — будьте добры покинуть должность государственного чиновника. В регионах — а я много езжу — начинают работать социальные лифты. Ближайший пример — министр связи Николай Никифоров, назначенный на этот пост в 29 лет. В сегодняшнем правительстве опытных министров заменили их первые и достаточно яркие заместители. Хотя, конечно, пока не отменены алгоритмы, сформулированные классической литературой, на которой мы с вами воспитаны. Например: «Как станешь представлять к крестишку ли, к местечку, ну как не порадеть родному человечку!» И т. д. Это все чуть-чуть притормаживает правильные потоки, которые уже вводят в дело молодое поколение. Но все-таки сейчас пошли в дело 35—40-летние — сколько им было в 80-м?

  Вы хотите сказать, что из 40 лет, которые надо ходить по пустыне, пока не умрет  последний рожденный в рабстве, 20 мы уже прошли?

— Думаю, 25. Уже видны характерные повороты человеческих судеб. Если ты профессионально заточен, то не лестью, не какими-то барашками в бумажке, но знанием предмета, ясностью цели, твердостью гражданской позиции ты добьешься желаемого. Свет надежды как раз и светит от таких ребят.

Кстати, надо отметить — это, наверно, общепопуляционное — ярких энергичных девушек гораздо больше, чем молодых людей. Знаете, почему? Мы: мамы, бабушки, тетушки изнеживаем наших мальчиков. Это мешает развитию. Мы долго, до 14—15 лет говорим: ты наш самый хороший, самый умный, вот тебе деньги на мобильный или еще на что-то. А нужно в этом возрасте выгонять на встречу с жизнью, тогда он станет самостоятельным.

  В чем причина обострения отношений части общества и РПЦ?

— Поверьте, не было бы никакого обострения, если бы средства массовой информации не раздували эти страсти. Я часто езжу из Москвы в Петербург, и эта дорога дала мне одно определенное наблюдение, навела на одну мою личную мысль. Где в деревне вдоль шоссе какими-то меценатами или самими местными жителями церковь вычинена — там жизнь. Заборы поставлены, огороды засажены, пьянство — наше российское Божье наказание — есть, но не так бурно процветает. Где церковь заброшена, там и все остальное поросло бурьяном. Когда сельский или поселковый священник живет в мире со своими прихожанами — и страстей никаких нет. На самом деле нет ничего такого, что могло бы противопоставить церковь и общество. Страсти кипят там, где их возбуждает медиасреда. Не судите, да не судимы будете — эту истину никто не отменял. Отдельные неправильные поступки благодаря средствам массовой информации превращаются во вселенскую беду. В этом есть определенное… не лукавство, не могу подобрать слово, но то, что позволяет православной церкви говорить о ее травле.

  Вспоминаю свою беседу с ныне покойным патриархом Алексием. Это тоже были очень острые времена — когда в 98-м году в первый раз началось изъятие музейных предметов и передача их вновь открываемым храмам. Мы примерно час пили чай, и я говорила, что коллекции спасены благодаря хранителям музеев. Многие из них рисковали потерять работу, многие, что еще страшнее, могли остаться без партийного билета. Но они все равно прятали утварь, иконы, облачение в какие-то дальние запасники, только бы очередная ревизия не подвергла реликвии полному окончательному истреблению. И когда молодой человек в сане, рукоположенный, приходит и говорит этой женщине: «Ну-ка верни награбленное!» — он оскорбляет ее. Потому что, сказала я его святейшеству, у нас в музеях, как в монастырях, очень много одиноких женщин, для которых коллекция — их послужение, судьба, в этих предметах они обрели семью. Мы с патриархом нашли общий язык, он ответил, что и ему сейчас тоже с кадрами трудно, он не всегда ими доволен. И в конце беседы мы пришли к согласию, что наша общая работа — умирять страсти. Каждому на своем посту".

  В газете  "Деловой Петербург" интервью с Наталией Дементьевой по ошибке было проиллюстрировано фотографией ее однофамилицы Веры Дементьевой, экс-главы КГИОП.  Наталия Леонидовна Дементьева, обнаружив в газете со своим интервью фотографию Веры Дементьевой, отнеслась  к ситуации с юмором. Выслушав извинения редактора  Лилии Агарковой, выпускавшей этот номер, она заметила, что их часто путали, особенно, в прежние годы, в том числе и городские власти, и им иногда приходилось  объясняться по этому поводу. Вера Анатольевна Деметьева, принимая извинения, также отметила, что почти под всем сказанным в интервью, она готова подписаться,  "слова сказанные, в основном, правильные и хорошие, кроме пассажа про Никифорова". Через две недели Вера Дементьева расскажет читателям ДП о будущем музея- заповедника "Павловск", который она сейчас возглавляет. Приносим извинения Наталии Дементьевой и Вере Дементьевой, и читателям ДП.