"Деловой Петербург". Небывалое

Если бы маэстро был влюблен в проект

Алексей Шашкин, бывший руководитель Архитектурного бюро Доминика Перро в России

Не могу сказать, что проект Перро не получился из–за какого–то зловредного противодействия. Это результат сложения множества факторов, не в последнюю очередь психологических.

У меня сложилось устойчивое впечатление, что в эйфории от победы на конкурсе архитектор Перро посчитал себя равновеликим маэстро Гергиеву и допустил, может быть, ряд опрометчивых поступков. Например, он написал Гергиеву письмо, которое начиналось "дорогой Валерий" — это было первое и последнее письмо в таком тоне. Конечно, для европейцев такое обращение вполне этичное и почти официальное, не обращаться же "милостивый государь". Не "господин Гергиев" же — это совсем сухо и холодно… Но и с "дорогим Валерием" получилось тоже весьма неудачно. Перро с открытой душой пытался идти навстречу всем пожеланиям маэстро, но в ответ встретил некую не то чтобы холодность, а озадаченность маэстро по поводу некоторых существенных моментов.

Психология

На всем протяжении этой истории Гергиева очень волновал вопрос бесконечного увеличения стоимости проекта. На эмоциональном уровне это могло быть связано с тем, что купол такой дорогой. Он понимал, что в глазах правительства выступает лицом проекта, что финансирование идет "на Гергиева". Он не эксперт в области строительства и не мог знать, что сколько стоит. Когда проводился конкурс, предполагалось, что цена проекта будет в районе $200 млн, а потом сумма стала стремительно расти. В 2007 году, когда мы сдавали проект в экспертизу, стоимость эта была $350 млн, а на сегодняшний день превышает $700 млн.

Вторая составляющая во всей этой истории — эксплуатационные расходы на купол. Возникал ряд закономерных вопросов: как чистить купол, как с него счищать снег, чтобы тот на голову не падал, — такие вопросы понятны и самому простому горожанину. Тем не менее я хотел бы отметить, что эксплуатационные расходы сооружения, построенного сегодня, и расходы на купол Перро едва ли различались бы.

В итоге, с одной стороны, было желание архитектора осуществить свою интересную идею, а с другой — озадаченность будущего пользователя здания: почем будет эта красота? Маэстро — человек, который невероятно загружен. Если бы все у нас так трудились, как Гергиев, то бедная Америка, что бы с ней было! Он занят всегда, он работает, когда отдыхает. Он может прилететь ночью, у него с утра репетиции, потом спектакли, потом заслушать твой доклад, а потом сказать, что у него самолет в Америку — и это его нормальный день. Может, он взвалил на себя слишком много.

Если бы на человеческом уровне удалось найти точки соприкосновения, установить душевный контакт, если бы Перро удалось настроиться, как транзистору, на маэстро — если бы этот труд Перро был сделан, — я думаю, они решили бы все необходимые вопросы. Но этой попытки предпринято не было.

Инженеры

Совершенно по–разному работают западный проектировщик у себя дома и наш генпроектировщик здесь. Как любой нормальный западный архитектор, Перро не предполагал, что за ним в России будут закреплены и функции генерального проектировщика. Он прекрасно строил без этого объекты в Париже, а здесь не создал соответствующего аппарата. Не то чтобы этого не было совсем, была небольшая команда во главе с очень талантливым инженером Ги Морессо, немолодым, ему тогда уже 65 лет было, и очень многие вопросы с его помощью решались профессионально и эффективно, но это был слишком небольшой штат. В результате обнаружилось 400 ошибок, которые были якобы в проекте Перро, и что некоторые части проекта просто не очень между собой увязаны. Эту работу и делает российский генпроектировщик, который увязывает разделы проекта между собой: чтобы в конструкциях были отверстия для вентиляции, чтобы вентиляция не перегораживала коридоры и так далее. К сожалению, этого не было сделано, но в проекте Перро не было ошибок, там была несогласованность, никто не объединил все воедино.

Когда Перро изменил первоначальный конкурсный проект, театр стал выглядеть более брутальным. В музыкальной среде говорили: мы выбирали Моцарта, а получили Вагнера. Но это было явление, и я совершенно уверен, что посмотреть на этот театр ездили бы все, кто приезжает в город: часть — чтобы восхититься, часть — чтобы поплеваться, — но никого он равнодушным бы не оставил.

Откаты

Могу точно сказать, что с Перро тема откатов даже не поднималась. Я был административным директором Архитектурного бюро Доминика Перро и могу сказать, что никогда никем эта тема не поднималась и не рассматривалась. К нему был подход как к европейцу — никакой этой грязи и близко не было.

Перро — человек мира, очаровательный французский архитектор, европеец, и бюрократические процедуры, которые нас не смущают, ему оказалось преодолеть невозможно. Единственное, в чем мы его можем упрекнуть, — это в том, что он не нашел в себе силы вилять хвостом, а поступал здесь, в России, так, как везде, не считая нужным менять себя ради местной ситуации.

Чиновники

Российские чиновники, например Михаил Швыдкой, высказывались в том смысле, что Доминик Перро производит идеи, но не доводит их до конца. Это не так. За прошедшие годы по проектам Перро был построен огромный теннисный стадион в Мадриде, католический университет в Сеуле, Библиотека Миттерана в Париже. Так что Мариинский театр в его биографии — единственный невоплощенный проект. Он успешный архитектор, он молодец, он использовал даже эту неудачу себе во благо: на Западе с радостью поверили, что, конечно, ничего такого в этой России построить нельзя. Это мы, отвергнув проект Перро, навредили себе в глазах мировых архитекторов, а не Перро.

Роль чиновников в больших проектах неясна. Но могло бы без их участия получиться, что на масштабных проектах Большого театра, Мариинского театра, стадиона на Крестовском по нескольку раз менялись подрядчики, проектировщики, руководители строительства? Все это приводит к многократному росту стоимости проекта. Тут действует какой–то неоткрытый экономический закон, исследовав который кто–то получит Нобелевскую премию. Проблема в системе, и это справедливо не только в отношении России. Французский журнал "Монитор" писал о строительстве тоннеля в Лионе, который уже в 10 раз превысил свою исходную стоимость и так, возможно, и не будет построен. Это свойство бюджетных строек, когда всех больше интересует процесс, а не результат, и единственный человек, которого интересовал результат, когда ушел Перро, был Гергиев. Сейчас его многие ругают за то, что он построил "это". Но перед ним был выбор — возглавить стройку Мариинского театра — 2 или остаться художественным руководителем. Спасибо, что он остался художественным руководителем и мы могли ходить в театр, слушать прекрасные оперы. Я считаю, что театр, который в итоге был построен, состоялся благодаря Гергиеву вопреки всем равнодушным людям, от заказчиков до застройщиков. Здание, которое мы видим, на мой взгляд, носит следы равнодушия. Но один человек, даже самый гениальный, не может зажечь идеей всех.

Любовь

Гергиева интересует акустика — зачем ему зал, который плохо звучит? Тот театр, который сейчас получился, — это театр, с которого снят купол Доминика Перро и немножко доделаны фасады. Общеизвестно, что проектированием нового Мариинского театра занималась аффилированная с проектным бюро Северо–Западной дирекции структура, которая до Мариинки практически ничем значимым не занималась. Выиграв конкурс на сцену Мариинского театра, они начали собирать проектировщиков. Чудеса бывают — соберешь оркестрантов, и оркестр играет, но у проектировщиков все сложнее, нельзя через биржу взять толковых людей. Поэтому и получилось то, что получилось.

Думаю, что если бы маэстро был влюблен в проект Перро, то он был бы осуществлен.

Доминик Перро захотел стать мессией

Людмила Лихачева, бывший заместитель директора Архитектурного бюро Доминика Перро в России

Перро и Гергиев — две звезды. Был романтический и наивный расчет на то, что две звезды смогут вступить во взаимодействие и случится синергия.

Этого не произошло, доверительных отношений между ними не возникло.

Это одна из причин, почему не получился проект, но, возможно, не самая главная. Когда в проекте есть божья искра, нужно попытаться пробиться к сознанию заказчика, объяснить ему так, чтобы он загорелся.

Это совместная творческая возгонка. Чтобы люди захотели сделать прекрасное, а не только освоить бюджет. Доминик Перро — очень интересный человек, с высоким уровнем эрудиции, он обладает колоссальной работоспособностью, ведя до 15 проектов по всему миру, иногда не понимая, где он находится и куда он приехал. Случалось, он у меня спрашивал, какой сегодня день.

Его ритм жизни сопоставим с ритмом жизни Валерия Гергиева. У него очень широкий кругозор, прекрасное чувство юмора.

Я знакома со многими французскими архитекторами — эта персона на голову выше среднего уровня.

Взять бюджет

Многие сейчас говорят о том, что конкурс был некоей красивой легендой для того, чтобы взять бюджет, "построить деньги".

Но я считаю, что многие участники процесса, когда он начинался, об этом не думали, наивно верили в чудо.

Опытные архитекторы с самого начала говорили, что ничего из этого не получится, но опускать руки не хотелось, о чем я не жалею, потому что я ощутила разницу уровней и поняла про нас что–то.

У Перро тоже были иллюзии. Когда он увидел различия между Россией и Европой, он захотел стать мессией. Он мне говорил: "Я научу Россию реализовывать крупные государственные проекты".

Но, как только стал учить, тут же вылетел отсюда вперед ногами.

Материализация духов

Международный конкурс я во многом вынесла на своих плечах. Мы старались. Было много людей, которые хотели, чтобы это не получилось, — но все–таки получилось. Конкурс мы делали по европейским нормам. После конкурса начался сбой процесса. По причине отсутствия службы заказчика Перро долго никто не звал сюда и не говорил, что с ним заключат контракт, потом начались проблемы при подписании контракта. У нас и в юридической области большие расхождения — мы пишем тома документов, где прописан каждый шаг, у них очень короткие контракты, потому, видимо, что доверяют друг другу больше. Конкурс — вещь виртуальная, его можно было провести как в Европе. Но все, что связано с материализацией духов, сильно различается.

Международные конкурсы пошли после этого как грибы — это, пожалуй, главное следствие мариинского конкурса. Известные западные архитекторы стали охотно принимать в них участие. Они нам что–то рисовали, но воплотить это в жизнь не удавалось… Слишком много барьеров. Взять, к примеру, наши нормы: их множество, они многословны и написаны так, что и русский–то человек не разберется. Они грамотные, правильные, составлены с любовью к человеку, но они слишком сложные и запутанные.

Наш уровень

Мы можем блистать в неопосредованных видах деятельности: у нас выдающиеся писатели, хирурги, пианисты. Все, что задействует физические и интеллектуальные возможности одного человека, у нас может выйти на высокий уровень. Когда заняты большие коллективы, все получается не так, как хотелось бы.

Архитектура — это не автомобиль, она не импортируется. Каков бы ни был дизайн, его собирают здесь. Поэтому все, что мы видим реализованного у нас западными архитекторами, не звездная архитектура, она незаметная, она на нашем уровне.

Перро довел проект до так называемой стадии П — достаточно продвинутой, это тома и тома документации. Но проект мог осуществиться лишь при другой общекультурной ситуации. Здесь не только Перро ничего не довел бы до конца, но и другие знаменитые западные архитекторы. Мы получили то, что соответствует нашему уровню развития. Значит, пока мы достойны только этого.

Разница

К сожалению, у нас не развит институт службы заказчика, которая на Западе играет огромную роль в государственных проектах. Эта служба должна быть нацелена на то, чтобы выбранный по конкурсу проект был воплощен по гамбургскому счету. У нас слишком многие функции службы заказчика исполняют сами архитекторы. Архитектор оказывается в ситуации "спасение утопающих — дело рук самих утопающих". Перро к этому был не готов. Там служба заказчика контактирует с пожарниками, с тамошними эмчеэсниками, со всеми согласующими инстанциями. И поскольку она государственная и есть политическая воля на реализацию проекта, им согласовывают.

У нас профессия "архитектор" появилась при Петре I, но в советские годы, особенно после известного хрущевского постановления, была подчинена строительному комплексу. Архитектор перестал быть главным строителем, он оказался мальчиком на побегушках. На Западе архитектор — это гуру, это художественный руководитель проекта в том числе.

При строительстве Национальной библиотеки в Париже — это, пожалуй, самый известный проект Перро — он лично подписывал процентовки тем подрядным организациям, которые отвечали за тот или иной вид работ.

Если поверхность бетона не получалась шелковистой, как он задумал, он эту процентовку не подписывал и подрядчик все переделывал. Мы не скоро доживем до такого — потому и имеем соответствующее качество строительства.

Божья искра

Конечно, купол Перро — это сложная архитектура, сложная в эксплуатации в наших погодных условиях, но в ней была божья искра, которой нет в том здании, что мы получили. Потому что эта божья искра должна быть и в строителях, и в чиновниках. Либо они должны точно знать, что если они эту искру не переведут из бумаги в натуру, то им будет очень плохо.

Доминик Перро был нацелен четко и пассионарно на реализацию своего проекта. Он не собирался делать весь проект сам, он рисовал мне график, показывающий, как будет уменьшаться степень участия в проекте парижской команды и расти степень участия российской команды, которая будет делать рабочую документацию, — а за ним останется авторский надзор.

Мы только что успешно отработали эту схему в Казахстане. По проекту "Студии 44" недавно построен Дворец детского творчества в Астане — здание, по площади и масштабам сопоставимое с Маринкой–2. Его спроектировали и построили за год с небольшим. Проект–победитель выбирал лично Нурсултан Назарбаев. Он указал на него своим властным перстом и сказал, что к декабрю будущего года этот объект должен быть открыт. В Казахстане все знают, что, если этого не произойдет, это будет последний день в карьере соответствующих руководителей, их конец.

Представьте: год проходит. Перерезается ленточка, и там на хоккейном поле детишки играют в хоккей, в бассейне плавают, в театре танцуют девочки в казахских головных уборах.

Здесь, у нас, только пусконаладка бассейна полгода занимает. Монтаж оборудования для искусственного льда занимает месяцев восемь! Как они смогли это сделать? Хотели. Хотели — и сделали.

Ни в Казахстане, ни в Париже никого за проваленный проект не расстреливают. Но ты подведешь президента Миттерана, если Национальная библиотека не будет построена в срок. И такой провал означает полное поражение деловой репутации: тебе больше никогда не достанется не то что госзаказ, но вообще никакой.