"Деловой Петербург". Андрей Васильев: смотрят, куда ж они денутся

"Гражданин хороший", предыдущий поэтическо–политический проект Андрея Васильева, Дмитрия Быкова и Михаила Ефремова, вернул стихам в России по–настоящему большую аудиторию. Каждую неделю десятки, а то и сотни тысяч человек смотрели и слушали произведения, посвященные арабской весне, уничтожению Усамы Бен Ладена, созданию Общероссийского народного фронта, запрету на ввоз в Россию овощей и участию Путина и Медведева в уборке кукурузы на комбайнах.

Весной 2013 года Васильев, Быков и Ефремов открыли на телеканале "Дождь" проект "Господин хороший". Теперь каждую неделю стихотворение не одно, а много. В последней передаче прозвучало "Письмо врагу":

До свиданья, враг мой, до свиданья!

Милый мой, ты у меня вот тут!

По Кремлю разносится рыданье:

Где другого Троцкого найдут?..

Андрей, в Кремле вас смотрят?

— Мне Песков говорил: "Я смотрю, прикалываюсь". Где–то публично произнес, чуть ли не на "Дожде". Конечно, смотрят, а куда они денутся.

Вы и ваши товарищи по "Господину хорошему", бесконечно стебетесь по поводу того, что происходит в стране. Но очень хочется узнать вашу собственную позицию.

— Мне пофигу, что в ней происходит, я неоднократно это говорил, в том числе и публично. Она (страна. — Ред.) неконструктивна для любого проекта. Этому пофигизму и равнодушию уже не один год. Они мне дают возможность безнасильно над собой избегать любой групповщины, политических игр, лоббизма каких–то идей или, напротив, противодействия каким–либо идеям. А то, чем мы занимаемся, — это, можно сказать, некое арт–образование. Что такое наш ролик из "Гражданина поэта" или "Господина хорошего"? Смесь из политики, изобразительного искусства, актерского, поэтического мастерства. И, конечно, само политическое событие — смерть Березовского или очередной скандальный думский закон — сырье для создания, можно сказать, нашего арт–объекта. В этом смысле они не отличаются от красок, нот или пластилина. Но событие, которому посвящен ролик, является главным. В этом смысле, как бы цинично это ни звучало, для меня, как для художника, смерть Березовского — событие достаточно позитивное, на этой почве можно создать интересный ролик.

Абсолютно без иронии спрашиваю: есть свобода слова в России или ее нет?

— У меня есть, у кого–то нет. Вернее, у большинства нет. Это долгий психоделический разговор, но я никогда не жаловался на свободу слова. По крайней мере как участник проектов "Гражданин поэт" и "Господин хороший". Кстати говоря, как и не жаловался, когда был начальником газеты "Коммерсантъ" (Васильев в течение многих лет возглавлял это издание — Ред.). Если кто–то сейчас жалуется, это не ко мне. У меня такой проблемы нет.

Разве телеканал "Дождь", "Эхо Москвы" и др. — не аналог такой брежневской кухни, где люди ругали власть, сидя в своем уголке?

— Какой уголок? Кухня, о которой вы говорите, 4, максимум 6 м2, туда физически больше девяти человек набиться не могут. Только от тебя зависит, какая у тебя кухня. Если ты говно, то у тебя девять человек, а если ты "Гражданин поэт", то на твою кухню 37 млн заходов. Это можно считать кухней?

Вы говорите: чем абсурднее и маразматичнее, тем лучше для вас, то есть для "Гражданина хорошего". В "Гражданине поэте" было одно событие в неделю, теперь их полдюжины. Значит, маразм крепчает?

— Ну конечно, на абсурде плясать одно удовольствие. Например, когда два пассажира кукурузу стригли и в бадминтон играли. И результат получился попсовый.

А вот смерть Буданова — это был тяжелый для нас вызов, это было главное событие недели, и мы не могли этого не сделать. Или смерть Бен Ладена — без вариантов, не сделать нельзя. Я горжусь результатом, но это было очень тяжело, мама дорогая. Не то что мы боимся обидеть советский народ, но ведь нужно не уйти в панихиду или глупое ерничество, потому что смерть — это смерть по–любэ. Смерть человека, которого я люблю или не люблю, — это все равно смерть.

А по поводу числа роликов — дело не в масштабе абсурда. Просто раньше бывали недели, когда ни хрена нет, а бывало, когда много. Сидишь и думаешь: у тебя три события, какое выбрать? Очень стремно ошибиться. Сейчас комфортнее. Когда ты делаешь шесть сюжетов, ответственность за каждый отдельный объект меньше. В итоге работать приятнее, когда руки не дрожат. Одно дело играть в рулетку на $100, другое дело — ставить сразу $10 тыс.

Вы говорите, что не за Путина , не за Медведева и не за Болотную. Разве так можно?

— Можно. Я старенький старичок, мне наплевать уже. Я в будущее не верю, в прошлое не верю, и настоящее мне неинтересно. В самом деле.

Получается, у вас тоже все только ради рейтинга?

— Я мог бы вообще ничего не делать, кстати, что очень люблю. И не чувствовал бы себя ущербным. Но если уж делать… Процесс — это же тоже занятие, если уж ты в нем, то делай хорошо. Ребята — Быков и Ефремов — хотели возобновить проект. Из нас троих я меньше всего хотел опять возвращаться в эту реку. Но вернулся, стал возглавлять, значит, нужно делать клево, как иначе? Я не пессимист, есть очень много вещей, которые мне нравятся. У нас завтра будет, например, концерт. И, когда выходишь на поклоны, это дико прикольно!

И "Гражданин поэт", и "Господин Хороший" хорошо монетизируются?

— Ничего, как выяснилось. Но мы об этом не думали, когда начинали. Если бы думали, то ни хрена бы не получилось. Или если бы мы боялись получить п...лей, то обязательно бы получили. Или если бы думали стать самыми популярными в России, то никогда бы ими не стали. Это закон джунглей. Надо делать, что тебе прикольно, и делать это хорошо, тогда может получиться.

Есть ли у вас запретные темы или самоцензура?

— Наша самоцензура — это вкус. Запретных тем не может быть вообще.

Но в России есть как минимум одна табуированная тема, про которую вы тоже ничего не пишете. Это вопрос: где Людмила Путина ?

— Нет информационного повода — про что мы будем писать? Уже много лет никто не знает, где жена Путина. А мы работаем на новостях. В свое время у меня была дискуссия с большим кремлевским чиновником, я уже, кстати, не был подберезовиком (подберезовиками называли людей, работавших у Бориса Березовского. — Ред.), газета принадлежала Усманову. В журнале "Власть" вышла фотография: стоит сын Медведева, и какая–то девочка рядом с ним во время парада на Красной площади. Мне говорят: "Зачем ты сфотографировал, вдруг их похитят или украдут". "Ребята, я их из–под забора, что ли, сфотографировал? Это на Красной площади было. У меня аккредитованный фотограф это делал. Вы одурели, что ли? Если вы боитесь за жизнь кремлевских детей, не показывайте". С тех пор и не показывают.

Как вы думаете, почему власть так благодушно относится к тому, что вы так зло ее высмеиваете?

— Миша Ефремов хорошо сформулировал, что, когда они поняли, что мы про бабки, они отнеслись к нам как к социально близким: "Трубы у них нет, газа нет, никеля нет, зарабатывают как могут, все нормально, социально близкие. Ничего личного, только бизнес". Это Миша Ефремов придумал, но я с ним абсолютно солидарен.

Но ведь "Письмо врагу" — чистая антипутинщина.

— Я не отношусь к этому так. Когда Путин узнал о том, что помер Березовский, наверное, он об этом размышлял. Их связывали серьезные отношения. Ну, например, не секрет и не миф, что, когда у власти был Примаков, вообще все олигархи осели во Франции — он их как–то не особо любил, и во время его премьерства было дико стремно. В этот момент был день рождения у жены Березовского, в особняке, где был дом приемов ЛогоВАЗа. Я там был несколько раз. Там всегда был весь свет, все элиты, Кобзон пел однажды, я помню... И вдруг в такой момент "стремака" к Лене на день рождения мало кто пришел: как–то все опасались, но пришел Путин, он тогда был начальник ФСБ. Сказал тогда какую–то такую речугу, дескать, времена бывают разные, а товарищи должны быть товарищами, и т. д. Кстати, на многих и на меня тоже он тогда произвел очень клевое впечатление.

Ну так вот, мы подумали: Путин узнал, что Березовский умер, он же как–то относится к этому. Он не может относиться никак. И мы создали свою версию. Мы не называем там фамилий, но считаю, что ничего антипутинского в этом нет. Довольно человечное стихотворение получилось, согласитесь.

Безусловно.

— Мне тоже понравилось. Кстати, Быков это делал ночью. Вот вам суровые антисоветские будни! Долго корпел над ним, только в 7 утра понедельника мне прислал стих. Мы к тому времени уже записали все остальные ролики, но, если бы мы потом стали оправдываться: павильона нет, декораций не найдешь, костюмерная закрыта, — кто бы нас послушал? Обосрались и обосрались! Поэтому мы сделали все в прямом эфире.

До этого долго обсуждали, что выбрать. "На смерть поэта"? Нельзя. "Я для себя забронировал, когда я помру!" (смеется). У Быкова была идея сделать "Умер вчера сероглазый король". Это такое пронзительное стихотворение Ахматовой. Но тогда Миша должен был выступать в бабском костюме! Дурновкусие. Давай в образе Вертинского, но Вертинский читал это стихотворение в костюме клоуна, а здесь человек помер. Выбор поэта и стиха — это вам не хрен собачий. Где–то можно поржать, а где–то не надо. Остроумие не значит ржачка. Остроумной может быть грустная история.

Может быть, вы выгодны власти? Что Милонов, что "Господин хороший" — отвлекаете внимание от серьезных вещей. Пусть обсуждают бадминтон, а не закон о Росфинагентстве.

— Я отвечу: мне пофигу. Мы делаем то, что мы делаем, почему я должен думать, кто как ко мне относится? У нас есть произведение "Спасибо, что бухой". Там есть такие строчки: "Я не люблю "поэта гражданина", и их еженедельное кино, они с подачи Путина даны нам, иначе их прикрыли бы давно".

Когда на "Дожде" был опрос, в какую версию смерти Березовского вы верите, только 5% поверили в естественные причины, 8% — в самоубийство. Остальные считают, что все нечисто. Почему в России все сразу верят в плохое?

— Потому что в России все очень нечисто, и убедиться в этом можно, выглянув в окно. Или выйдя из подъезда. Вот и все.

Вы много общались с Борисом Березовским. Многие говорят, что это был оторванный от жизни фантазер. С вашей точки зрения, насколько он был близок к реальности?

— На мой взгляд, далек он был от реальности. Но опять же — от какой реальности? То, что он верил, что сможет повернуть Россию в демократическое русло, во всяком случае свергнуть путинскую команду, — это оторванность от жизни.

А к "Коммерсанту" он относился вполне реалистично, поэтому мы и работали вместе, хотя он был непростой пассажир. Спросите у тех, кто работал с 1997 по 2006 год в "Коммерсанте", я думаю, ни один, даже уборщица, ничего плохого не скажет о Березовском. Другое дело, я периодически ему говорил: "Борь, либо мы боремся с режимом, либо занимаемся бизнесом. Ты выбери. У тебя есть "Независимая газета", на которую ты тратишь $300 тыс. в месяц. Там — пожалуйста, здесь тоже можно, только учти, что на "Коммерсантъ" тебе придется тратить $2 млн в месяц". Он говорил: "Нет, давай заниматься бизнесом". В итоге он купил (издательский дом. — Ред.) в 1999 году за $30 млн, а продал за $250 млн, и за это время он ни копейки не потратил.

За эти дни каких только эпитетов Березовскому не придумали: мрачный демон, коварный властитель, изощренный кукловод….

— Это вы просто плохо помните: в конце 1990–х эпитетов было гораздо больше. Это жалкие остатки, ничего нового, палитра стала уже, подзабылось...

У вас с каким эпитетом ассоциируется личность Березовского?

— Бывает злой гений. Бывает — добрый. Но в данном случае гений — ключевое слово, применимое к Березовскому. Это фигура если не эпохальная, то знаковая. Точно! Долго говорить почему, но я глубоко в этом убежден. Меня торкнуло, хотя мы 6 лет не общались. Мы поссорились на бытовой почве, политика там ни при чем. Когда я узнал (о смерти Березовского. — Ред.), мне захотелось стакан хлопнуть. Но я уже лет двенадцать во время Великого поста не пью. Буду в Лондоне — приду на его могилу, попрошу прощения.

Можете вспомнить последнюю встречу?

— О, мы мирились после хохлов (Андрей Васильев возглавлял "Коммерсантъ" на Украине). Я был в Лондоне, что–то там делал, вдруг меня нашли — приезжайте к Борису Абрамовичу в Шотландию. Я приехал, он там на яхте тусовал, мы выпили за ночь два пузыря виски.

Мы решили пить настоящий деревенский виски, который воняет блевотиной и болотной водой. Я правда очень люблю такой виски. Он стоит 9 фунтов. Приехал охранник и говорит: "Ну не было за 9, я купил за 12". Мы пили и все время купались, колотун был будь здоров, 10–11 градусов, поэтому и выдержали, наверное. Мирились. Потом еще Бадри (Патаркацишвили — партнер и друг Березовского. — Ред.) приехал. Это был май или июнь 2006 года.

У Путина остались сильные противники?

— Если и есть, то мы о них ничего не знаем. Самые сильные противники в его команде, я думаю. Если выиграют они, то в лучшую сторону Россия не изменится.

В любом случае прогноз негативный?

— Да, конечно. У меня нет никаких оснований верить во что–то хорошее, поэтому самое безопасное, наименее вредное, — это равнодушие. Не хватало мне еще из–за этой страны получить инсульт. Глупо, правильно?