Какой бизнес сейчас стало лучше вести в России

Сергея Белоусова — IT–бизнесмена с сингапурским паспортом, российским происхождением и мировыми амбициями — невозможно сфотографировать так, чтобы в кадр не попал бренд его компании Acronis: он на рукавах, на груди, на карманах дорогих джинсов, на носках, и даже на теле есть татуировка с буквой "А". За брендом стоят большие деньги: активы Белоусова оцениваются не меньше чем в $400 млн.

Сергей, ваша компания Acronis занимается хранением данных. Чувствуется, что для вас это не просто бизнес, эта тема вас лично трогает. Мне вспоминается тот программист из США, который сохраняет все — 24 часа снимает свою жизнь на пленку и говорит, что ему это все пригодится. А почему для вас тема важна?

— Я более спокойно отношусь к этим вещам. Но если подумать хорошенько, то на данный момент единственное, что может остаться от тебя в мире помимо твоих потомков, — это данные о твоей жизни, твоем бизнесе.

И вообще все в мире выражается в виде данных. Если когда–то египетские фараоны хотели сохранить свою жизнь путем сохранения записей, предметов, мумий, то, наверное, более эффективный способ — это сохранить полный набор данных о человеке. Если человека можно будет когда–нибудь восстановить в каком–то виде, это можно будет сделать через восстановление каких–то данных об этом человеке.

То есть в каком–то смысле человек создает свой цифровой прообраз, копию.

— Это же интересный философский вопрос. Что такое вы? Вот для вас вы это вы. Для меня вы — это нечто, что похоже на вас и ведет себя так, как вы. Если захочется воссоздать это нечто, самое простое — все ваши данные сохранить. Например, данные вашей ДНК или все ваше поведение, все ваши слова, все ваши жесты, записи разные. И по этому можно будет восстановить нечто, что будет очень похоже на вас, вести себя точно так же, задавать те же самые вопросы. Данные — это не только про жизнь, но и про вечность. Данные живут за пределами нашего мира, они не теряют своей сущности, их можно сохранять вечно. Это не только о вечности, но и о воскрешении. Вообще, если вы исчезнете сейчас, то от вас останутся только данные.

Мы вышли к такой теме. Сейчас, когда базовые потребности удовлетворены, человеку уже что хочется — жить подольше и получше. И вот тут то, о чем вы недавно говорили: технологии продления жизни, улучшения сна, — все это выходит на первый план по востребованности.

— Конечно, и все эти технологии сейчас выражаются в оболочке информационных технологий, которые позволяют им существовать. Практически эти вещи невозможно делать без IT. Но на самом деле смешно говорить, что все потребности удовлетворены. Если посмотреть на историю человечества, было очень много моментов, когда думали, что все удовлетворено. Наверное, в Древнем Риме до прихода Гая Юлия Цезаря думали, что все очень здорово. Потом оказалось, что не все хорошо. И поэтому человеку постоянно нужно создавать новые знания, чтобы человечеству дальше жить.

Мне ваши коллеги сказали, что в прошлом году вы часто бывали в России, а в этом — считаные разы.

— Все очень просто. У нас в России находится разработка. И если я много занимаюсь разработкой, то я много общаюсь с инженерами, мне нужно много времени проводить в России. Если же я много занимаюсь развитием бизнеса, общением с партнерами, маркетингом, я много времени провожу в разных странах. Сейчас пройдет этап, когда мы выпустим на рынок новые продукты, они начнут как–то лететь, тогда надо будет делать еще новые продукты, и я опять буду больше времени проводить в России. Это цикл.

А ваши партнеры, с которыми вы уехали из России в 1990–е…

— Я не уезжал ни с какими людьми никуда. Я вообще никуда не уезжал, я все время езжу. Земля очень маленькая, с нее очень тяжело улететь и пока что некуда: на космической станции жить тяжело, на Марсе колоний пока нет. Поэтому слово "уехать" — это очень условно. Ну, хорошо, тем не менее, те ребята, партнеры…

Они возвращаются в Россию, крутятся вокруг нее?

— Это по–разному. Некоторые — нет, некоторые — да. Сейчас меньше людей возвращается в Россию. Собственно, в России можно заниматься только разработкой, бизнес в России стал меньше, менее важным, и не видно, когда он станет больше. То есть в России можно только нанимать людей, искать разработчиков. Причем еще, как минимум пока, разработчики достаточно активно уезжают. И это тоже все усложняет.

Это ужасно печально, то, что вы только что сказали.

— Это не печально, это закон жизни. Такой закон.

А что же делать тем, кто здесь?

— Я политикой не занимаюсь. Что делать, я не знаю.

Я скорее про молодых людей, которые здесь сейчас заканчивают школу, им надо что–то выбирать. У вас бы путь сложился примерно так, как сложился, если бы вы сейчас начинали?

— Я бы сказал так. Сейчас в России стало менее интересно, чем было 5 лет назад. Но, с другой стороны, в России все равно намного интереснее, чем, например, в Бангладеш. И для молодых людей в Бангладеш — а их там очень много — меньше возможностей, чем для молодых людей в России. Поэтому все в жизни относительно. Ничего такого страшного нет. Жизнь продолжается. Будет лучше.

Может, они там, в Бангладеш, не знают об этих возможностях, и им еще ничего, а здесь знают, и от этого особенно…

— А что, собственно, им мешает? Возможности есть. Вон, на улице ездят машины, солнце скоро зайдет, все хорошо. Можно работать. Можно идти работать в Acronis, можно в "Яндекс". Ну, стало сейчас немножко… хуже же жить стало в России? Я не знаю. Мне так кажется. Продуктов меньше. Зарплаты меньше. Уехать в отпуск тяжелее стало, намного дороже. Можно в Геленджик зато поехать. Во всем есть свои плюсы и минусы, но, конечно же, сейчас хуже, чем 5 лет назад. Нужно понимать, что это тренд, очень сильно привязанный к политике. В России стало хуже, потому что цена на нефть низкая. Но это дает возможность для создания других бизнесов в России. И они будут создаваться. Они уже создаются. А для технологических компаний, которые работают во всем мире, сейчас в России стало лучше, потому что здесь дешевле стали люди, они работают больше и старательнее.

Помню, вы говорили, что раз сейчас труд разработчиков стал дешевле, то через 10 лет будет больше россиян, которые сделают свои имена известными на мировом IT–рынке.

— Скажу больше, эти люди сейчас уже начали работать. Через 10 лет их станет больше, потому что за это время они вырастят свои компании. Чтобы вырастить компанию до оборота $0,1 – 1 млрд, нужно 10 лет, условно. $100 млн — это хороший результат. $1 млрд — отличный результат. Сейчас можно не очень дорого нанять крутого специалиста. А, скажем, 2 года назад крутой специалист стоил дорого. А 5 лет назад он стоил очень дорого. И 5 лет назад его нельзя было нанять. Пять лет назад он шел работать в банк или, скажем, в Министерство связи. А сейчас он не может идти работать в банк, там меньше работы стало. И его можно нанять в компанию, которая, например, создает робота нового поколения.

Вот в Сингапуре есть всяческая поддержка стартапов, а технологических компаний нет. Самая крутая технологическая компания там — Acronis. На то много разных причин. Одна из них та, что люди дорогие. И у них много других возможностей. Можно пойти в банк, в логистическую компанию, уехать за границу. Зачем им заниматься стартапами? А в России сейчас, например, если какой–то молодой человек хочет заработать деньги, самое простое, что он может сделать, — это написать какое–то приложение и выложить его в AppStore или куда–нибудь в Интернет. То есть сейчас прекрасная — я совершенно честно говорю, я не утрирую — ситуация. Она, наверное, сравнима с ситуацией лет пятнадцать назад — вот тогда было так легко создавать технологические бизнесы.

А как же кризис доткомов?

— В момент кризиса было лучше всего создавать стартапы. Были дешевле всего люди, была куча свободных ресурсов. Быть развитым стартапом было нехорошо, а создавать в 2000 – 2003 годах было очень хорошо. А вот если вы создали стартап в 1998–м, то вам было плохо.

Как много все зависит от ситуации. А вы можете себе представить, что вы при другой ситуации стали бы не тем, кем стали, а… тихим инженером.

— Конечно, я был тихий инженер, а потом мне объяснили, как продавать, и я начал продавать, продавать… (смеется) Не знаю. Я могу только такую вещь сказать. Когда я учился в физматшколе, я выигрывал какие–то Олимпиады, на всесоюзном уровне, на ленинградском. По математике, физике. И у меня были конкуренты. И в некоторый момент я с главным конкурентом, которому в 9–м классе проиграл, а в 10–м у него выиграл, — пошли и сдали тест. И в тесте получилось, что он будет ученым, а я буду администратором. И это меня так страшно разозлило. Я думаю: "Ну какой администратор?! Что за фигня такая!"

Это был еще Советский Союз, он уже распадался, это был 1985 год. Я просто очень сильно разозлился, думаю: "Ну какой кошмар!" То есть неправильный тест. Может быть, я ученый вообще, какой я администратор. Администратор — это вообще мерзко.

Тогда просто не было слова "менеджер". А тест–то был правильный. Администратор — это, по сути, управленец…

— Тот человек не стал ученым. Точнее, он стал ученым, но потом пошел работать в банк, сейчас он финансовый аналитик.

На TEDTalks я недавно смотрела выступление о том, что каждому из нас надо стараться не то, что делаешь плохо, вытянуть до среднего уровня, а то, что делаешь хорошо, довести до совершенства. Грубо говоря, если у тебя двойка по черчению и пятерка по математике, заниматься надо математикой, чтобы стать в этом суперпрофи. Вы согласны?

— Что–то в этом, наверное, есть. Единственное, что я могу сказать: большинство предпринимателей обычно отличаются от других людей тем, что они очень много разных вещей могут делать хорошо. Предпринимателю приходится начинать с нуля. А когда ты начинаешь с нуля, очень много вещей делаешь сам.

Я думаю, что очень важно постоянно совершенствоваться, но при этом не фокусироваться на себе. Фокусироваться на какой–то проблеме, которую можно решить, на какой–то возможности, которую можно использовать. То есть все эти рецепты, как можно достигнуть успеха, что–либо в себе улучшив, — они немножко пагубные, и я думаю, что большинство предпринимателей просто в один момент цепляются за какой–то тренд и пытаются удовлетворять потребности. Заниматься самосовершенствованием, для того чтобы этот тренд увидеть или улучшать, — у них такого просто нет.

Вы как–то говорили о том, что даже китайцы не будут переводить науку на свой язык, то есть всем надо учить английский. А есть еще какие–то знания, которые надо иметь человеку, занимающемуся технологическим бизнесом?

— Ну, можно начать с того, чтобы чистить зубы каждый день. Хорошие зубы — это хорошо. Заниматься спортом полезно. Если говорить о знаниях, есть несколько полезных вещей. Одна из таких вещей — это индустриальный дизайн. Вообще, большинство предпринимателей не понимают, что такое дизайн, что такое искусство, что такое бренд. Не понимают до ужасной степени. К сожалению, создавать продукты без какого–либо чувства вкуса очень тяжело. Его надо пытаться хотя бы как–то в себе развить. Даже упаковку нельзя продавать, если она страшно выглядит.

Другая вещь, которая тоже очень важна, — это социология и психология. Когда–то давно люди за психологическими советами ходили к священнику, раввину, мулле. Но в современном мире это уже не нужно, социология и психология превратились в науки. Есть много книжек, их можно прочитать. Это важно. Очень часто можно услышать такое у неопытных менеджеров: "О, они ведут себя ненормально, нелогично". Но при этом люди ведут себя абсолютно нормально с точки зрения человеческой психологии, они так должны себя вести, это совершенно разумно, совершенно понятно. И возмущаться, что они так себя ведут, — это все равно что говорить: "О, плохая погода, дождь идет / жарко / холодно / мне тяжело встать / какой тяжелый стол, я не могу его поднять". Это бессмысленно. Это закон природы. Наверное, это тоже очень важный навык.

Года четыре назад в интервью "ДП" вы говорили только про "Сколково". Что "Сколково" должно стать катализатором технологического взрыва и т. д. Но, в сожалению, оно стало катализатором медийного взрыва.

— Не только медийного. "Сколково" профинансировало очень много хороших проектов. Несмотря на то что оно, наверное, в 10 раз меньше получило финансирования и внимания, чем собиралось.

Суть вашего ответа тогда была в том, что "Сколково" сможет создать позитивный образ вложений в технологии. Но что–то с позитивом не очень задалось.

— Я считаю, что это очень банальная ситуация. Она носит политико–экономический характер, то есть она не относится к "Сколково". В действительности "Сколково" все равно полезный проект. Если хочется, можно провести подробное расследование и понять, что там много достаточно неплохих проектов — гораздо больше, чем, например, у "РОСНАНО"! Проектов, где то, что сделано, продается и кто–то его покупает и использует. Там десятки проектов, может быть, даже сотни. То есть у них была не такая плохая политика, и поэтому они многим уже работающим проектам чем–то помогли. Вот, говорят, они бы и так хорошо пошли, эти проекты. Так или не так, но есть факт. "Сколково" свои деньги не все выкинуло в помойку.

Но глобально самый лучший способ потерять деньги — это начать проект, на который нужно X денег, и потратить на него 10% от X. И это самый большой риск для того же Иннополиса. Потому что, когда Иннополис начинали, думали, что на него денег будет в 10 раз или даже 30 раз больше потрачено, чем в результате оказалось возможным. Иннополис очень прагматичен. Татарстан вообще очень прагматичная республика. И поэтому я думаю, что там будет лучше, чем в "Сколково".

На "Сколково" просто не хватило денег. Деньги, которые должны были получить, они не получили. Даже те, которые они получили, уценились в 2 – 2,5 раза. Цена на нефть. А что можно было сделать с ценой на нефть? Опять–таки в прессе очень много говорят про то, что цена на нефть — это политическая вещь. Но это же неправда. Это чистая экономика. То есть политика в данном случае является прямым следствием экономики.

Основная проблема та, что цена на нефть объективно маленькая, а экономика России в огромной степени зависит от нее. Теперь очень много можно рассуждать: "О, не перестроили экономику". Перестроить экономику очень сложно, это занимает десятки лет. Наверное, лет пять назад стало ясно, что цена на нефть будет падать.

Я помню, известный экономист Сергей Гуриев — раньше он был руководителем Российской экономической школы, сейчас, по–моему, в университете во Франции профессор, преподает — уехал из России, было много статей на эту тему, что он убежал. Он мне говорил, что цена на нефть упадет, и я ему не верил. Это было 5 лет назад. Она упала до того уровня, который он указал, и даже ниже.

То есть он мне тогда говорил, что объективная оправданная цена на нефть — это $50 – 60. И нефть будет стоить $50 – 60, а рубль, соответственно, 70 – 90 за доллар. Пожалуйста, это произошло. Если это было известно ему, то это было понятно большому количеству людей. В достаточной степени понятно. И отсюда не хватило денег. И поэтому вот этот проект ("Сколково". — Ред.) сейчас в таком состоянии.

Знаете, в 1985 году я ехал на научную конференцию для школьников на электричке и увидел, что при въезде в Долгопрудный с левой стороны стоит недостроенное здание. Так вот это здание стоит до сих пор. То есть когда–то, при крахе Советского Союза, люди решили построить там научный институт, начали строить, но деньги кончились, и стройка остановилась. Это было 30 лет назад, представляете, ужас какой, кошмар.

Что касается нефти и политики, политиков обычно упрекают, что сами создали такую обстановку, чтобы другие страны позаботились о том, чтобы цена на нефть была низкой.

— Но это же бесполезно. Россия контролирует очень маленькую часть рынка.

И в мире стало больше разрабатываться…

— Это все очень сложные вещи.

Я понимаю, очень много надо взвешивать данных, а данных у нас недостаточно.

— Я думаю, что тут ситуация безысходности. Вопрос все время в том, хотите ли вы в 1990–е годы? Романтика, демократия.

Хотите, например, 1995 год? Папа идет на работу, профессор, ему какие–то люди бьют морду, он попадает в реанимацию.

Маме, которая преподает, студенты говорят: "Ставь нам оценку, дура, мы в армию не хотим идти". Мы хотим это время? Вроде бы нет.

1995 год — это демократия. Но никто, наверное, не хочет в то время, потому что на улице в Казани были бандиты, они приезжали и били людей в Москве.

Сейчас вроде пока такого нет. Но зато, если начнется бардак, предпринимателям будет хорошо.