От каждого по способностям — каждому по Довлатову. Театр "Мастерская" последовал новому театральному правилу и завел у себя спектакль по довлатовским рассказам. Свой "Заповедник" давно есть в театре им. Ленсовета, а недавно — в компании "Театральная долина", "Компромисс" есть у "Комедиантов", а, к примеру, "Пять углов" — у Антрепризы Людмилы Никитиной. "Невидимая книга" стала, как говорится, визитной карточкой "Невидимого театра" Семена Серзина, с нее же начинается "Довлатов. P.P.S." в "Мастерской". Ожесточенная интернет–реклама не дает забыть, что в ближайшем будущем в ДК, прости Господи, Газа нас ждет "До+Вла=Тов" от студентов мастерской при Театре Вахтангова. Свой Довлатов есть даже в кабаре "Ленинград–центра", не говоря о бархоппинг–аудиоспектакле Семена Александровского (впрочем, сей последний выбивается из перечня своей особой аутентичностью, ведь в нем не играют — только бродят по ул. Рубинштейна и пьют).
Процесс канонизации великого русского писателя идет полным ходом. В одном только 2018 году о Довлатове вышло два полнометражных фильма. Симптоматично при этом, что от кухонно–соцсетевых критиков поэтической эпитафии Алексея Германа досталось едва ли не больше, чем бессмысленному и беспощадному "Заповеднику" Анны Матисон с Сергеем Безруковым. Шумный спор между двумя петербургскими фестивалями "День Д" за право собственности на память о знаменитом обитателе дома на ул. Рубинштейна, 23, свидетельствует как минимум о коммерческом и культурно–развлекательном потенциале его творчества, имени, образа — и попросту лейбла.
Театры, разумеется, не могут остаться в стороне и не осваивать этот Клондайк. Тем более что любой довлатовский абзац — готовый театральный скетч, а вся совокупность его прозы — чистый спектакль.
Так, видимо, и подумали выпускники курса Григория Козлова, готовясь к экзамену по сценической речи. Так же решили и хозяева "Мастерской", принявшие курс на баланс театра и перенесшие их экзаменационные этюды на большую сцену чуть ли не в первозданном виде.
Очаровательные мальчики и девочки по очереди разыгрывают рассказы Довлатова: по ролям или не очень, зажигательно или в меру, остроумно или не совсем. Серые стены, уходящие под колосники, и здоровенная черная тумба, отлично работающая трибуной, кухонным колченогим столом, рабочим кабинетом литредактора и пр. и пр., — нисколько не мешают. Однако же и помочь артистам не могут: их развеселые побасенки милы и беззубы. Хуже того, легковесны.
Пожалуй, проблема со спектаклем "Довлатов. P.P.S." не в видимом отсутствии режиссерской руки. Вон у "Невидимого театра" она есть, но в толково скроенной и не на живую нитку сшитой "Невидимой книге" та же легкость (прямо необыкновенная!), та же невесомая атмосфера капустника–квартирника. Несмотря на всю работу художника по костюмам, в нее не проникает густой морок брежневских 70–х.
Нет в ней и потустороннего сквозняка, ощущения тягостной тягучести бытия — этого неумолимого грува, на котором, как на костях, пляшет весь довлатовский джаз.
Допустим, бог с ними, с 1970–ми. Театр — не музей советского быта, да и Довлатов — не этнограф–антрополог. Не в точно зафиксированных приметах эпохи центр тяжести его текстов. Но если не в них, то в чем его искать вчерашним студентам — молодым, не очень прикаянным, не вполне признанным (как и сам автор когда–то) актерам "Мастерской" и "Невидимого театра"? В чем–то обязательно надо, и как можно скорее, иначе боязно: а ну как коммерческий и культурно–развлекательный потенциал довлатовской прозы будет окончательно раскрыт, а суть ее совсем улетучится?
