Трагедия в Шереметьево заставляет опять задуматься: что может заставить заботиться о безопасности по–настоящему, без промоверсий? Ответ — деньги.
Каждый раз, когда в России обрушивается дом, сгорает торговый центр или падает самолет, встает вопрос о компенсациях жертвам трагедии. Миллион, два, даже пять — вот цена, которую компания или государство платит за жизнь. Или за смерть. И никто не уточняет — почему именно столько.
Конечно, руководство авиаперевозчика и региональное начальство могут сказать, что сумма посмертной выплаты определяется законом и стоимостью страховки. Но это не ответ на вопрос, почему жизнь в России "стоит" 2 млн рублей. А не десять или не семь.
В качестве критерия оценки стоимости жизни часто предлагают оценку так называемого человеческого капитала. Теоретически такой капитал должен быть равен добавленной стоимости, произведенной человеком за определенный период времени. В этом случае разные схемы подсчета приводят к показателю стоимости жизни россиянина на уровне $40–80 тыс. Вот их и выплачивают родственникам погибших. Фактически речь идет о потенциальной зарплате за несколько лет.
Но этот подход неправильный в принципе.
Компенсация жертвам катастрофы — например, авиационной — с точки зрения экономической теории преследует даже еще более важную цель, чем облегчение страданий родственников погибших. Механизм штрафных санкций и компенсационных выплат в случае гибели пассажиров призван мотивировать корпорации к ответственному поведению. Выплата такой компенсации — важнейший механизм обеспечения реальной, а не фиктивной, демонстрационной безопасности полетов. С одним важным условием — если эта компенсация действительно велика.
Еще полвека назад экономисты Рональд Коуз и Гэри Бейкер разработали теорию, рассматривавшую различные правила "безопасности потребителей" с точки зрения системы экономических стимулов. Коротко вывод ученых был таков: наказание за ущерб потребителям должно быть таким, чтобы заставить потенциальных виновников тратить деньги на предотвращение этого ущерба.
И начинать здесь надо в первую очередь с оценки возмещения за смерть. Да, утраченная жизнь имеет цену! Такая оценка жизни нужна, чтобы у тех, кто обеспечивает безопасность, не возникало искушения этой чужой жизнью рискнуть.
Дело здесь не в богатстве общества в целом или отдельных корпораций. Например, Индия — совсем небогатая страна. Однако базовая сумма компенсации в случаях, аналогичных катастрофе в Шереметьево, начинается там от миллиона долларов. Для чего? В первую очередь для того, чтобы компании и чиновники сравнивали издержки на обеспечение действительной безопасности (а это дорого) с рисками выплаты астрономической суммы, если что–то пойдет не так.
Сейчас государственные предприниматели знают — случись что, родственникам погибших придется заплатить по 2 млн рублей. Пусть даже и по пять. И, кстати, шанс на такую выплату действительно невелик. Самолет статистически гораздо более безопасный транспорт, чем автомобиль.
Но что произойдет, если сумма компенсации будет измеряться десятками (или даже сотнями) миллионов долларов? В этом случае у транспортного начальства появится сильная мотивация к инвестициям (например) в пожарные машины и в оплату труда пожарных. И в повышение квалификации пилотов. И — самое главное — к отказу от эксплуатации сомнительных машин. И страховщики в данном случае пересмотрят свое лояльное отношение к таким клиентам. Ничего личного: хочешь рисковать жизнями людей — приготовься к рискам для себя.
Как замечал российский экономист Сергей Гуриев, "стоимость человеческой жизни, по существу, главный показатель социально–экономического развития. Гораздо более точный, чем ВВП на душу населения". Там, где жизнь стоит дорого, у всех есть стимул думать о том, как эту жизнь сохранить.
Дмитрий Прокофьев, экономист
