Английская наб., 34 / Галерная ул., 33–35
Этот немалых размеров особняк расположен по двум адресам одновременно и числится по Английской наб. как дом 34, а по Галерной ул. — как дом 33–35. Владелец здания, занимающего целый квартал, был настолько зажиточен, что мог позволить себе такую роскошь.
Под крышей дома Сергея Павловича Дервиза умещались его собственное жилье, покои матери, парадные залы, которые сделали бы честь иному дворцу, и даже небольшой театр. Сергей Павлович любил музыку.
В меру бюргер
История семьи Дервиз настолько древняя, что просто теряется где–то во глубине веков, во временах, когда к имени ее представителей не прилагалось никаких "дер" и уж тем более "фон дер". Жители Северной Германии, Визе были законопослушными в меру зажиточными бюргерами — работы не чурались, от государственной службы не бегали, присягу курфюрсту не нарушали. Один из них даже ухитрился стать бургомистром вольного ганзейского города Гамбурга.
Коренной перелом в судьбе этого рода произошел в тот самый момент, когда российская императрица Елизавета, озабоченная отсутствием законного наследника престола, призвала пред свои светлы очи племянника — Карла Петера Ульриха Шлезвиг–Готторпского, будущего Петра III.
С ним вместе из Голштинии прибыла к русскому двору целая толпа народа. В том числе — весьма толковый чиновник Иоанн Адольф Визе, служивший у юного наследника юстиц–советником. Вот ему–то будущий государь и пожаловал дворянство вместе с немецкой баронской приставкой. Впрочем, всего за несколько поколений "фон дер Визе" превратилось в "Дервиз", потомки титулованного голштинца перешли в православие и зваться стали простыми русскими именами. Сергею Павловичу первый дворянин в его роду приходился прапрадедом.
Не пристало дворянину
За четыре поколения семья Дервиз стала не просто зажиточной, а буквально сверхбогатой. Основу состояния заложил отец Сергея Павловича, сколотивший немалый капитал на строительстве железных дорог. Но и сын его был не промах. Умело вкладывая доставшиеся в наследство деньги, он ухитрился стать одним из самых богатых людей Российской империи. Так что дом на Галерной, по его меркам, даже предметом роскоши не являлся — так, не более чем жилище, достойное потомка старинного рода.
Впрочем, деловые решения, которые принимал Сергей Дервиз, окружающих зачастую пугали. Опираясь исключительно на собственную интуицию, он вкладывал средства — небольшие, по его меркам, но удивительно огромные для остальных — в самые разные направления бизнеса, от постройки новых железных дорог до разработки никому не известных серебряных приисков. Разумеется, при этом он периодически попадал в ловушки, расставленные мошенниками, и терял свои инвестиции. Но на фоне прибылей, которые Дервизу удавалось получать от других, более удачных вложений, потери были мизерными. Своей оборотливостью барон вызывал суеверный ужас у всех окружающих. Да и вообще вел себя слишком по–деловому, не так, как, по общему мнению, пристало вести себя дворянину.
Миллионер с интуицией
Слухи о том, что миллионер вот–вот разорится, сопровождали Дервиза всю жизнь и даже привели к тому, что над его состоянием дважды назначалась опека. То есть все бразды правления передавались кризисному управляющему из числа старших родственников. Была такая практика в Российской империи, не позволявшая молодым повесам растрачивать накопленный родителями капитал. Но оба раза опека была снята: уж больно правильными оказывались сделанные Дервизом–младшим бизнес–ходы.
Основанные им Инзерский и Лаптышинский чугуноплавильные заводы работали исправно, приобретенные рудники и поместья приносили прибыль. А то, что при этом Сергей Павлович жертвовал немалые суммы на благотворительность, было, в конце концов, его личным делом.
На этом фоне постройка гигантского дома–дворца на Галерной как–то потерялась и даже слухов в столице особых не вызвала. Хотя о балах, концертах и выставках, проходивших под его крышей, судачили немало. Что там говорить, если в них принимали участие члены императорской семьи.
С интуицией у Дервиза, кстати, все и правда было в порядке. В отличие от большинства соотечественников, он хорошо понял, чем чреваты события 1905–го, аккуратно и без паники распродал все активы и в 1909 году уехал со всей семьей в захолустные на ту пору Канны, в тихое поместье на берегу моря. Где пережил счастливо и революции, и Первую мировую.
