Эта весна приучила нас думать, что арт немногим отличается от утешительного приза.
В начале года я планировал каждый месяц писать об арте насущном — о таком искусстве, которое открывает в нашем времени то, чего мы не осознаем. Об искусстве, которое живет большими страстями. О художниках, которые способны вести диалог со своими великими предшественниками. О кураторах, для которых выставка — это не развеска и не медийный ивент, но поиск новых смыслов. Надеялся написать даже о пользе, которую искусство иногда приносит, хотя в это верится с трудом. В общем, планов было громадье.
До той поры, пока не закрылись музеи и галереи, все шло гладко. Были в этом году уже и выставка, переиначившая историю русского искусства ХХ века, которую теперь невозможно представить без петербургского экспрессионизма, и новая дискуссия о ценности 1990–х, наполняющих нас свободой и творческой энергией, и споры вокруг кинетизма, за последнее время ставшего мейнстримом экспериментального искусства и чересчур избалованного вниманием кураторов. Год начинался по–деловому. Арт–будни радовали насыщенной афишей, хотя, конечно, хотелось меньше тусовок и больше серьезных проектов, меньше арт–менеджмента и больше собственно искусства. Что говорить, пусть все и ругали нашу арт–сцену за отсутствие рынка, за недостаточную для такой большой страны развитость и в то же время бюрократизированность и формализованность, но из сегодняшнего дня очевидно, что жизнь шла вперед. Не так, как хотелось бы и должно было бы быть по гамбургскому счету, но шла ведь. И вот наступил март, а с ним и пауза для всех, кто к этой жизни причастен.
Не во всеуслышание
Неожиданностью своей эта остановка не могла не озадачить, хотя с первых дней самоизоляции далеко не все восприняли ее как травматический и негативный период. Почти сразу нашлись те, кто стал говорить о том, что подобные моменты интересны как перезагрузка системы, полезны как возможность перевести дух и обдумать свой недавний опыт. В конце концов, они несут в себе потенциал будущих удач и находок. Ведь любой кризис — это в том числе начало новых проектов. Впрочем, подобные позитивные мнения были редки, фоном для них служила растерянность и поиски способов подладиться под новую ситуацию.
Сейчас, когда весенние события как будто бы остались в прошлом, есть ощущение, что ни художники, ни кураторы, ни критики не сыграли во всей этой истории ведущих ролей. Любопытно, что едва ли не главный возмутитель спокойствия на мировой арт–сцене — в недавнем прошлом петербургский художник Петр Павленский, ныне живущий во Франции, — стал героем нового скандала в преддверии карантина. Шуму было достаточно, но политические разоблачения, ему сопутствовавшие, отошли на второй план, едва начался период затворничества. Из сегодняшнего дня этот скандал кажется сюжетом из другого времени, когда страсти кипели вокруг доцента Соколова, о котором теперь не вспоминают даже борцы за поголовную нравственность. И это при том, что оснований говорить, что мы столкнулись с существенными изменениями в социальной или культурной сфере, к счастью, нет и, надо надеяться, не будет. В общем, весной и в начале лета искусство не заявило о себе во всеуслышание. Наверное, это случится в будущем, но до настоящего момента о нем не говорили в новостных сводках, оно не вдохновляло интеллектуалов на духоподъемные дискуссии, и даже в профессиональном сообществе ему уделялось внимание постольку–поскольку. Нет, искусство не исчезло из публичной сферы. Более того, в интернете было довольно много арт–проектов, среди которых было достаточно хороших. В течение весны я о них писал, только ни один из них не стал событием исторического масштаба. Надо надеяться, что значимость их мы увидим по прошествии времени, когда будем смотреть на недавние события отстраненно.
Проекты наперечет
Весной арт–сообщество поделилось на тех, кто не нашел своего места в новом дистанцированном формате, и на тех, кто с потерями или с удовольствием от найденного выхода из непривычной ситуации собрал новую аудиторию для своего искусства.
Кто–то подумывал уйти из профессии, кто–то мрачно пророчил, а кто–то как ни в чем не бывало снимал пародию на телесериал, как Триша Бага, чья выставка в миланском Ангаре Бикокка открылась как раз накануне весны. Были и те, кто протестовал, только, кажется, ни их возмущение, ни переживания тех, кто почувствовал себя жертвой обстоятельств, ни ирония тех, кто безболезненно пережил временное затворничество, резонанса не вызвали. На этом фоне редким исключением оказались проекты финского фонда Artists at Risk (AR), но они наперечет.
Эти месяцы убедили нас в том, что в пороговых, крайних ситуациях contemporary art не выходит за пределы профессионального сообщества. В этом нет ничего удивительного: не то чтобы современное искусство существенным образом влияло на нашу жизнь, прежде чем начались события этой весны. Претендует оно на многое, но в реальности остается понятным и интересным лишь посвященным.
Весна приучила нас думать, что арт немногим отличается от утешительного приза. Пожалуй, наиболее точно об этом рассказал на своей странице в "Фейсбуке" петербургский художник Владимир Козин. Эти месяцы он постил и продолжает постить лубочные портреты путан на все вкусы — скромное утешение для всех, кто питал какие бы то ни было иллюзии о волшебной силе искусства. Выбирайте, какая вам по душе, уныние в нашем деле грех.
