Из стекла и дерева: как домик Репина стал центром культурной жизни Петербурга

Столетие назад, как и сегодня, лучший способ создать элитное жильё "под себя" — построить его по собственному проекту.
Извилистая тропинка приводит к деревянному крыльцу, каких множество в окрестностях Петербурга — четыре ступеньки, дощатая обивка, простая дверь, — невольно начинаешь искать глазами оставленные у входа дрова или садовый инструмент. Типичный дачный дом, если не поднимать голову. Но вверх посмотреть всё-таки стоит. Классический дачный "низ" венчает совершенно неожиданный здесь стеклянный купол. Начинаешь присматриваться и замечаешь — из стекла тут добрая половина кровли, а то и больше. Но это не столько эстетический каприз, сколько рабочая необходимость: прозрачная крыша — источник естественного света, который так ценят художники.
Илья Ефимович Репин приобрёл скромный, не более гектара, участок на берегу Финского залива с небольшим одноэтажным строением в 1899 году, и, согласно купчей, владелицей стала Наталья Борисовна Нордман — гражданская жена художника. Покупка обошлась в 10 тыс. рублей, за которые новосёлы получили заросший кустарником, местами заболоченный кусок земли и маленький финский домик. Новые владельцы немедленно принялись за благоустройство: проложили аллеи, разбили клумбы, изменили рельеф. На участке появилось пять новых прудов, соединённых протоками. И это тоже больше чем ландшафтный дизайн — таким красивым образом пруды осушили заболоченные места. Позже здесь пробурили артезианскую скважину, вода из которой била со скоростью 400 вёдер в час, пруды стали проточными и соединились с местным ручь­ём. Грунт же сложили в холмы, которые укрепили валунами. Так довольно равнинная местность обрела перепады высот. Илья Ефимович, к слову, также принимал в работах самое непосредственное участие и не раз бывал замечен с лопатой.
Первое время "Вилла Пенаты" — так её назвала Наталья Борисовна — использовалась в качестве летней дачи. Но уже в 1903 году хозяева поселились здесь окончательно. А спустя 4 года Репин ушёл из Академии художеств, почти перестал выезжать из Куоккалы, и с этого момента домик начал увеличиваться. Вокруг появились различные пристройки, второй этаж, веранды, балконы, террасы… "Пенаты" стали похожи на сказочный город. "Как в царство Черномора, вступили мы в этот полный идиллической тишины уголок. Вот и решётка ворот, на ней маленькая дощечка с надписью "Пенаты". Мы входим в калитку, зачарованный сон продолжается", — вспоминает поэт и художник Павел Радимов. И правда — даже современные таб­лички с картами не до конца развеивают ощущение лёгкой нереальности. Как будто за оградой — совсем другой мир, и сейчас навстречу вый­дет если не сам хозяин, то уж точно один из его гостей. Конечно, это сказка, по-другому и быть не может: вот и "Башня Шехерезады" — отдельно стоящая на одном из холмов разноцветная деревянная выш­ка, со смотровой площадки которой во времена Репина открывался прекрасный вид на залив и окрестности. Деревья тогда ещё не достигли своих сегодняшних размеров, и двенадцатиметровая башня гордо возвышалась над "Пенатами". Сейчас оттуда можно было бы потрогать кроны сосен, но наверх пока нельзя — закрыто, скользко.
Сам же дом, по многочисленным воспоминаниям прохожих, соседей и гостей, казался именно тем, чем он и был: постепенно разрастающимся жильём. Мнения об архитектурных достоинствах "Пенатов" были противоречивыми. "В конце концов получилось какое-то странное курьёзное здание, напоминающее теремок", — писал скульптор Илья Гинцбург. Александра Стаценко, соседка Репина по Куоккале и, кстати, супруга инженера, помогавшего Репину спроектировать стеклянную кровлю, высказывалась более сдержанно: "Это была самобытная постройка с остроконечными разных форм крышами, которую Илья Ефимович называл "городилом".
Одной из главных потребностей художника был свет. Отсюда и обилие стекла, которое Репин считал будущим архитектуры. Художник был прав, но на загородную недвижимость эта тенденция так и не распространилась. Всё же материал хрупкий, капризный, а зимы в наших широтах долгие, снежные. Кстати, кровля "Пенатов", хоть и задумывалась, как и все остальные пристройки, исключительно самим Ильёй Ефимовичем, проектировалась известным инженером, тем самым соседом по даче Вадимом Стаценко. Поэтому снежные бури переживала без потерь. Но Репину мало было одной только прозрачной крыши — не для того он покинул тесный Петербург, чтобы довольствоваться лишь частью возможного. Дом, по подсчётам экспертов, на две трети состоит из стекла — это включая все окна.
"Он буквально не мог видеть глухой стены, не испытывая желания прорубить в ней окно. Светом был пронизан весь дом. Почти сплошь стек­лянные стены имела мастерская художника", — писал театральный художник Михаил Бобышов, также частый гость в усадьбе. Обилие света удалось сохранить, даже несмотря на большое количество пристроек. Отсюда последовала ещё одна особенность дома — неимоверное количество дверей и лестниц. Внутри — настоящий лабиринт из анфилад комнат, переходов, веранд и балконов. Но — нигде не страшно, даже если заблудился, потому что везде светло.
Благодаря предприимчивости Репина участок увеличился вдвое. На нём уже совершенно свободно помещались и поле для крокета, и несколько беседок для отдыха и работы, одна из которых, в египетском стиле, служила сценой. Беседку назвали "храмом Осириса и Изиды". Здесь проходили домашние концерты и встречи с многочисленными гостями — их в "Пенатах" любили. По воскресеньям усадьба превращалась в народный университет. Здесь устраивался самый настоящий лекторий для полусотни человек, вспоминает сам Илья Ефимович: "Так, Василий Николаевич Кипятов (дворник Т. Башмакова) образцово прочитал (со всеми препаратами) лекцию о пчеловодстве, а жена сапожника Ятинена Андрея Андреевича — простая повитуха — познакомила слушателей с главными приёмами родовспомогательной практики. Пуб­лика была самая разнообразная. Сидельцы-приказчики, дворники, кухарки, горничные, фермеры и пр., начиная с десяти лет, и даже моложе, до шестидесятилетних".
А вот по средам в "Пенатах" устраивались знаменитые вечера за круглым столом. Объявление на стекле входной двери утверждало, что "посторонних" здесь принимают с трёх до пяти. Здесь бывали Горький, Маяковский, Шаляпин, Чуковский, Бехтерев и другие знаменитости, а также студенты, поклонники и приятели гостей. В доме не было прислуги, о чём оповещали многочисленные плакаты — "у нас самопомощь", "сами раздевайтесь, снимайте галоши".
За обедом также никто не прислуживал, и специально для этого был придуман огромный двухъярусный стол. Масштаб сооружения можно оценить лично — стол на том же месте. Верхнюю часть нужно было вращать, чтобы добраться до приглянувшегося блюда, а в ящики снизу убирать грязную посуду. "Илья Ефимович, усадив меня за стол рядом с собой, предупреждает, что стол этот называется «не зевай». Не доглядишь и останешься с протянутой вилкой, а бутерброд убежит…" — написал о своём визите к Репину коллекционер Семён Белиц. Меню составляла хозяйка — Наталья Борисовна, и вот тут таился главный подвох: Нордман была убеждённым веганом. Никакого животного белка за этим столом в её бытность не подали ни разу. Пирожки с грибами, капуста, травяные салаты, овощи, фрукты, кофе из свек­лы. Впрочем, вино здесь называли "солнечной энергией" и щедро угощали ею собравшихся. Знающие люди брали с собой запасы ветчины, а многие на обратном пути отправлялись в ресторан за бифштексом и антрекотом. Порой к ним присоединялся и сам Илья Ефимович.
Впрочем, у художника тоже были нетривиальные привычки. Так, Репин любил холод. Окна в доме бывали нараспашку даже в самый суровый мороз. А спал Илья Ефимович исключительно на балконе. И летом, и зимой — в меховом спальнике. И только когда температура опускалась ниже 20 градусов, спускался в кабинет.
Сейчас усадьба выглядит практически так же, как при жизни художника. Во время войны она была полностью разрушена, её восстановили по фотографиям и сохранившемуся фундаменту. Илья Ефимович сделал это место именно таким, каким ему хотелось. И не покинул его — по его воле он похоронен здесь же, в самом сердце любимого парка.