Скромное обаяние номенклатуры: как жила партийная верхушка в начале XX века

Решением сохранить мемориальную квартиру Сергея Кирова советские власти создали настоящую капсулу времени. Сегодня сюда стоит приходить не ради поклонения убитому вождю, а чтобы увидеть элитное жилище первой четверти XX века.

Сергей Миронович Киров поселился в одном из лучших домов Ленинграда. Это было логичным решением — всё-таки не последний человек в городе, а позже — фактически первое его лицо. Элитный жилой комплекс на Петроградской стороне, оснащённый по последнему слову техники всем, что могло понадобиться самым взыскательным жильцам, едва вышел из статуса новостройки — что такое 12–14 лет по меркам архитектуры? Тем более строили его на совесть — как сказали бы сейчас, премиальный сегмент. Знаменитые архитекторы, дорогие качественные материалы, собственная электростанция, телефонная линия, водопровод, центральное отопление, лифты, конюшни, гаражи, фешенебельный район.
Дом предназначался для сдачи всех 250 его квартир в долгосрочную аренду. Ежемесячная плата достигала 400 рублей. Немыслимая сумма — примерно столько хороший рабочий, например, получал за полгода. Простой — за год. А снять трёхкомнатную квартиру в обычном доме можно было примерно за 30 рублей. Но счастье комфорта длилось недолго — грянула революция, затем Гражданская война. Какие уж тут семикомнатные квартиры, какие свежие булочки, испечённые к завтраку кухаркой, какая прислуга? Голод, разруха, нацио­нализация и уплотнение. Бывшие "господские" квартиры превратились в коммуналки. Впрочем, не все и не для всех.
Партийная номенклатура, разумеется, не должна была дожидаться своей очереди у туалета, варить кашу на общей кухне и ругаться с соседями. Дом на улице Красных Зорь, 26–28, как нельзя лучше подходил для размещения представителей власти. Но Киров занял квартиру на четвёртом этаже не сразу. Серге­й Миронович приехал в Ленинград, будучи первым секретарём ЦК компартии Азербайджана. Фактически — для борьбы с оппозицией, возглавляемой Зиновьевым. Первое время товарищ Киров жил в "Астории". Когда стало ясно, что поездка выходит за рамки обычной служебной командировки, Кирову выделили квартиру. В том же доме, где проживал его оппонент.
Итак, Серге­ю Мироновичу и его супруге Марии Львовне Маркус достались почти 240 м2 в одном из лучших домов Ленинграда. Это была не самая большая квартира комплекса, но зато с окнами на улицу Красных Зорь, ныне Каменноостровский проспект. Планировка квартиры выстроена по типичному для той поры анфиладному принципу. Немного порассуждали с Татьяной Анатольевной Сухарниковой, заведующей музеем-квартирой, о том, как изменились критерии комфорта — сейчас вряд ли кому-то понравится жить в проходной комнате, но тогда в этом были смысл и логика, поскольку к личному пространству относились иначе. А если не ценить превыше всего возможность закрыться от окружаю­щих, то переход из кабинета в библиотеку, а оттуда — в большую столовую воспринимается нормально, тем более что при желании ненужные двери закрываются, а то и вовсе загораживаются. Киров, правда, отказался от использования как раз отдельного входа в библиотеку — загородил его книжным шкафом. Если же всё оставить нараспашку, три большие комнаты превращались в одну совершенно необъятную. Впечатление объёма усиливается высокими (3,5 метра) потолками, огромными окнами и — тоже примета эпохи — внутренними световыми окнами. Они здесь во множестве расположены над дверными проёмами, благодаря чему дневной свет проникает даже в прихожую и в ванную.
Личное же пространство, через которое никто не будет ходить транзитом за книжкой или бутербродом, — спальня. Она у Кирова как раз в конце анфилады. Это небольшая комнатка с выходом в хозяйскую ванную. У которой, кстати, тоже два входа — в спальню и прихожую. Ванная в этой квартире соответствует статусу дома: просторная, с биде и душем двух видов — здесь есть даже имитация "тропического ливня": тонкий каркас, который поначалу принимаешь за карниз для занавески, на самом деле — душ. А на случай отключения горячей воды здесь стоит дровяная колонка. Туалет — отдельно. Причём прислуге предназначался свой сан­узел, уже без ванны. Здесь, разумеется, есть и комната дом­работницы, она тоже имеет два выхода: на кухню и в прихожую. Хозяйская и "людская" части квартиры чётко разграничены. На кухне был второй, чёрный ход — для дворника, почтальонов, доставки льда и провизии. Прислуга была и у Кирова, приходящая, поэтому в комнатке возле кухни никто не жил. Да и комнатой, положа руку на сердце, эту крошку назвать сложно: с учётом двух дверей, одна из которых занимает всю короткую стенку, а вторая расположена почти посередине длинной, даже односпальная кровать тут будет не­уместно большой. Впрочем, во многих коммуналках в таких условиях могла жить целая семья. Вот уж где в полной мере постигаешь хрупкую красоту личного пространства…
Итак, о еде: несмотря на то что в этой квартире всё располагало к обстоятельным семейным застольям, реализовать кулинарный талант повару при Кирове не удалось. Лидер ленинградских большевиков предпочитал самую простую еду. А между тем одних холодильников тут было три штуки разных видов: модный электрический, огромной редкости вещь; ледник начала XX века — с фановой трубой для отвода стаявшей воды; плюс — архитектурно-конструктивная особенность кухни: в углу расположена довольно большая кладовка с тонкими наружными стенами. А в столовых этого дома предусмотрены уличные ящики для охлаждения напитков. С нашим климатом — почти круглогодично полезная опция. Плита же здесь дровяная. В те годы даже в самом современном доме не хватило бы электроэнергии на обеспечение работы всех плит. Газификация началась гораздо позже.
В кабинете Кирова обращают на себя внимание три вещи: книжные шкафы — они занимают почти все стены, медвежьи шкуры на полу и чудом сохранившийся линкруст — рельефные обои под покрас­ку. Шкафы — шведские, по воспоминаниям Софьи Львовны Маркус, сестры супруги Сергея Мироновича, часть их Киров собрал самостоятельно. Правда, это оказалось сложнее, чем можно было ожидать от соотечественников известного современного производителя, и сборка затянулась до самого утра. Но Киров любил книги и не любил беспорядка, поэтому не смог дождаться специалистов. Что же касается шкур — одна из них досталась хозяину вместе со всей остальной обстановкой, а вторая — подарок, Киров был членом государственной комиссии по спасению челюскинцев. Впрочем, личные трофеи Сергея Мироновича тут тоже есть — охоту он любил не меньше, чем книги.
Следующая комната — библиотека, здесь тоже доминируют книги, но тут к ним добавляется коллекция пластинок. Милая деталь — шахматный столик для телефона и стойки для цветов. Странные для самостоятельного приобретения вещи, вроде расписанного радио­приёмника, скорее всего, окажутся так называемыми подарками-рапортами — образцами продукции, которые коллективы заводов и фабрик вручали партийному руководству в качестве отчёта о своей работе.
Огромная столовая часто служила Кирову ещё одним кабинетом — большой обеденный "стол-сороконожка" позволял проводить здесь совещания на 12 персон. Самая скромная комната роскошной квартиры — с окном, выходящим во внутренний двор. Она могла бы стать детской — здесь солнечно и тихо. Но детей у пары не было, поэтому Сергей Миронович организовал там "комнату отдыха" — столярничал и готовился к охоте. Тут стоит ещё один книжный шкаф. Библиотека Кирова насчитывала около 20 тыс. томов. И совсем уж неожиданная деталь — походная кровать, которую Сергей Миронович привёз в Ленинград с Кавказа.
1 декабря 1934 года Киров вышел из своей квартиры и направился в Смольный. Домой он уже не вернулся. Охрана сопроводила его только до входа в здание. К своему кабинету на третьем этаже он подходил уже один. Около 16:30 раздался выстрел.
Смерть Кирова стала одной из самых больших загадок истории и обросла множеством мифов. Несмотря на то что убийцу — Леонида Николаева — взяли практически сразу, причины, побудившие его на это пойти, до сих пор остаются предметом споров. Версии выдвигают как серьёзные исследователи, так и любители конспирологии. Истинную картину установить, видимо, так и не удастся — практически все свидетели убийства были уволены и репрессированы.